Д. Ш. ПАРДЖАНАДЗЕ

Тбилисский государственный университет

Память по своей сущности неразрывно связана с бессознательными явлениями психики. Даже поверхностное описание функции памяти предполагает существование бессознательного (ведь память в латентном состоянии не что иное, как содержание, сохраняемое в бессознательном виде). Поэтому вызывает удивление, что исследований, в которых дана была бы попытка подойти к объяснению ряда вопросов памяти с позиции бессознательного, меньше, чем следовало бы ожидать.

Бессознательное в процессах памяти может проявиться в следующих ее аспектах: 1) в процессе отражения раздражителя, 2) в самой форме сохранения информации, 3) в динамической организации сохраненного материала и 4) в продуктивном применении его согласно актуальным потребностям и нуждам организма.

Где и как хранится информация и каким механизмом регулируется выход ее в сознание или включение ее в целостную деятельность личности, было одной из главных проблем, над решением которой работали целые поколения ученых. И хотя многие из них не обращались к понятию бессознательного, оно всегда присутствовало как существенная составная часть понимания памяти. Поэтому современный анализ и интерпретация результатов этих исследований выявляют ряд интересных фактов и закономерностей памяти и ее механизмов в плане проблемы бессознательного.

Ввиду сложности самой природы памяти на протяжение всей истории ее изучения ученые отдавали «предпочтение» то одному ее аспекту, то другому. Был период, когда функцию памяти сузили настолько, что ее понимали лишь как хранилище прошлых впечатлений, отняв у нее активность и динамику. Была и другая крайность, когда всю психику сводили к процессам памяти в широком смысле слова (правда, второй подход имел больший резон).

Однако, факты ведут ученых по своей логике. Значение памяти для человека не вмещалось в узкие рамки понятия хранилища. Память — нечто большее, чем простой склад впечатлений. Память — это динамическая система, без активного участия которой невозможен ни один процесс познания.

Действие памяти начинается с процесса восприятия. Но, в свою очередь, и восприятие зависит от прошлогр опыта личности, который не только организует динамичный фон для приема информации, но и активно вмешивается в этот процесс. Признание такой активности было вызвано необходимостью объяснить особо демонстративные факты различий в восприятии, носящие интер - и интраиндивидуальный характер. Впервые на это указал Лейбниц [ 14], который ввел в психологию понятие апперцепции. Вначале апперцепцию связывали с действием различных психических функций. Так, например, согласно Лейбницу, не вся совокупность восприятий входит в сознание, т. е. сознанием воспринимается не весь объект или явление, а та часть, на которую направлено внимание. Апперцепция для Лейбница есть результат пассивного принятия перцепций и активной деятельности субъекта при этом. По Лейбницу, апперцепции без внимания не бывает.

Авенариус считал [14], что апперцепция определена экономией мышления, которое ограничивает появление необходимых представлений из прошлого опыта. Не трудно заметить, что в обоих случаях апперцепция, по мнению авторов, направляется процессами сознания.

Очень важное влияние на последующее развитие понятия апперцепции имел взгляд Гербарта на механизм апперцепции. Гербарт [14] подчеркивает активную природу прошлого опыта, находящегося в неосознанном состоянии. Апперцепция данного предмета для него означает всплывание навстречу объективным ощущениям, идущим от предмета, соответствующих до того момента бессознательно существующим представлениям (апперцепирующей массы). Эти представления ассимилируются с ощущениями, и вследствие слияния представлений с актуальными ощущениями происходит восприятие определенного объекта. У Гербарта впервые встречаемся с «Я», которое строится из прошлых представлений. И хотя Гербарт фактически отождествляет личность (Я, субъект) с прошлым опытом, он тем самым подчеркивает огромную роль прошлого опыта (бессознательной апперцептирую - щей массы) для психической активности.

И для Вундта [3] апперцепция связана с вниманием. Вундт указывает на большую сложность анализа мотивов внимания. «В апперцептивных последовательностях участвует и влияет вся совокупность того, что было вообще пережито данным индивидумом, вся предшествующая история его развития, которую в каждом частном случае совершенно невозможно точно проанализировать» [3, 50]. Почему нельзя проанализировать? Потому, что весь прошлый опыт слился в одно целое. Это слияние произошло как бы самой собой. Здесь уже нет той однозначной зависимости, когда каждое следующее звено определено предыдущим.

Джемс термину’ «апперцепция» предпочитает термин «ассимиляция», считая, что этот последний лучше выражает активный характер процесса. «Прошлый опыт активно вмешивается в процесс познания и модифицирует его, но он и сам видоизменяется под влиянием новых впечатлений» [2, 275]. Джемс проводит аналогию между действием апперцепции и ассоциацией. «Данный объект опыта вызывает в нас то или другое представление в зависимости от нашего характера, привычек, памяти, воспитания, наших предшествующих опытов[87] и нашего настроения в данную минуту, в общем от всей нашей природы и нашего психического склада» [2, 276]. Не трудно заметить, что объем понятия апперцепции заметно расширйлся. Появилась возможность преодоления основного порока традиционной психологии, не учитывающей целостной личности,, в которой все психические функции находятся во взаимосвязи. Однако Джемс не пользуется такой возможностью и в конце концов действие апперцепции сводит к функции мышления. «Победоносное ассимилирование нового со старым есть в сущности типичная черта интеллектуального удовольствия» [2, 279].


Апперцепцию Джемс понимает, как сознательный процесс взаимодействия представлений между собой.

Специфика языка — быть носителем гораздо большей информации, чем это представлено осознанным его содержанием. Способность досознательно отразить с помощью слова общее между объектами делает возможным развитие познавательной активности субъекта, так как слова служат ориентирами для нее. Эту мысль на примере художественного слова и повседневных понятий убедительно доказала Д. И. Рамишвили, заключив, что общие отношения объективного мира находят отражение в психике человека лишь посредством речи, лишь через языковый процесс и тем с&мым обусловливают возникновение предметного сознания, восприятия мира как упорядоченного целого.

В языке, слове отражается не только значение объекта, но и'вся система отношений, фиксированная как в социальном, так и в индивидуальном опыте человека. Однако не все моменты этой системы могут осознаваться человеком заранее. И, тем не менее, они активно участвуют в деятельности человека — в процессах отражения нового, при решении актуальных задач и т. д. Если новое не находит опоры в старой системе отношений, то это новое проходит для человека незамеченным.

Та же закономерность лежит в основе того факта, что каждое явление воспринимается человеком в зависимости от того, в какую систему оно вошло, т. е. одно и то же явление для разных людей может иметь разную «ценность». Так, например, историк совершенно иначе воспринимает даже неизвестные ему развалины крепости, чем человек, никакого отношения не имеющий к истории и не интересующийся ею.

«В наших умах, — пишет Джемс, — происходит постоянная борьба между стремлением сохранить наши идеи в неизмененном виде и стремлением к их обновлению» [2, 279]. Согласно Джемсу, это — осознанное стремление. Но о каком осознании может идти речь у двухгодичного ребенка, который, впервые увидев апельсин, называет его мячиком (пример Джемса). Именно этот пример говорит о бессознательной природе влияния прошлого опыта на восприятие. Прошлый опыт представлен в сознании ребенка словом «мячик», но когда ребенок впервые видит апельсин, он по некоторым признакам отождествляет его с мячиком. Но ведь никто не будет утверждать, что это отождествление у ребенка является результатом сознательного противопоставления признаков апельсина с признаками мячика.

Слово, речь является опорой для прошлого опыта. На это указывали многие, но соответствующих выводов не делали[88]. На наш взгляд, в этом отношении очень продуктивна теория Д. И. Рамишвили о системном характере отражения, утверждающая необходимость наличия на каждом определенном уровне развития психики, системы ориентиров для вступления в действие отдельного стимула. Нам кажется, что применение этой теории может пролить свет на многое [9].

Организм приобретает опыт на всех ступенях развития психики. Это — один из основных и специфичных ее законов. Однако отражение и применение опыта на разных уровнях развития происходит по разному, в соответствии с теми ресурсами и возможностями, которые имеются, у организма на данной ступени. На основе анализа богатого это - логического материала Д. И. Рамишвили заключает, что «тот или иной раздражитель может быть выделен, встать в центре перцептивного процесса живого существа и выполнить функцию стимула лишь на основе данности системы определенных отношений» [9, 39]. Генетически ранними системами являются системы, построенные на временных и пространственных распорядках и действующие в наличной ситуации hic at nun. Каждому виду присуща «своя» система отношений, которая помогает ему уловить в процессе психического отношения конкретное явление — полезное и необходимое, либо» угрожающее. Но психическое отражение развивается в процессе приспособления к изменяющимся условиям окружающей среды. Это осуществляется за счет подвижности и умножения новых систем. Именно этим можно объяснить на уровне антропоида возможность появления качественно новых систем, в частности, способность психики объединить две системы в одну при решении актуальной задачи (сравните с «практическим интеллектом» Келлера). Однако, аналогичные случаи, правда единичные, даны и на очень ни ких ступенях развития (случаи Einsicht-a у крыс). Все это свидетельствует о том, что возникла новая совокупность отношений на базе имеющихся систем. Согласно Бойтендайку, в этом и заключается продуктивная природа психики.

На человеческом же уровне в роли ведущих систем ориентиров выступает язык, языковая активность. «В этой последней постоянно и непрерывно фиксируется социальный опыт, далеко выходящий? а пределы всякого индивидуального существования и тем самым освобожденный от прикованности к конкретной ситуации и актуально данным содержаниям сознания. В соответствии с этим системы, данные посредством языка и направляющие человеческое сознание, отражают самые общие, самые абстрактные отношения объективного мира. Именно благодаря этому обстоятельству, человеческая психика может отразить такие моменты объективной действительности, которые лежат по ту сторону животного существования и возможностей» [9]. Вместе с этим Д. И. Рамишвили совершенно справедливо подчеркивает, что «под социальной природой языка следует понимать не только знания, которые выходят за пределы нашего опыта и включают в себя выводы, сделанные великими мыслителями и исследователями, жившими до нас, и которые сосредоточены в библиотеках, но что благодаря языку, даже если человек не переступал порога библиотеки, он все же является сыном своей эпохи» [9].

Если на низших ступенях развития поступление индивидуального опыта строго ограничено и происходит на основе специфичных (для данного вида) систем отношений5, то на уровне вербальной психики данные в языке общие отношения в виде систем и их взаимопроникновения создают возможность неограниченного прохождения все новых и новых объектов и их признаков в отражательную.

Но не только новые впечатления способны взбудоражить старые системы. Находясь в нашей памяти, они не остаются неизменными. Там, в глубине нашей психики, за рамками сознания, они, будучи частями нашей личности, продолжают «работать»: влияют друг на'друга, изменяются, перекрывают друг друга, соединяются, выявляя все новые и новые отношения и грани отраженных явлений. Иначе невозможно было бы объяснить множество фактов внезапного озарения при решении проблем, уверенности в воспоминаниях и т. д.

Симптоматичен анализ математического творчества, предпринятый Пуанкаре, который старается доказать «бессознательную работу» нашей психики. Согласно Пуанкаре, озарение, которое приходит к человеку в творчестве,— мнимое озарение. На самом деле это результат длительной неосознанной работы, вследствие которой сознательная работа стала более плодотворной. И далее: «Математическое творчество не есть простая сумма силлогизмов. Математические факты — это такие факты, которые открывают нам связь между другими законами, известными уже давно, но ошибочно считавшимися не связанными друг с другом» [6, 361].

В этом контексте, по нашему мнению, уместно вспомнить Штерна, который одним из первых обратил внимание на интериндивидуальные различия способности человека применить прошлое при решении актуальной задачи в том случае, когда связь прошлого с настоящим не очевидна. К функции какой познавательной активности можно отнести эту способность — продуктивно применить свой прошлый опыт для решения актуальной задачи, — если не к памяти в широком смысле этого слова?

Здесь встает очень важный вопрос: как находит человек в своей памяти ту информацию, без которой решение задачи было бы невозможно. Для решения этого вопроса надо вспомнить о том, что действуют не отдельные психические процессы, а личность в целом и что строго ограниченных границ ни одна из психических функций не имеет.

Из числа исследователей психологии памяти одним из первых на этот вопрос попытался ответить Бартлетт. Он указывал на возможность неосознанной переработки материала в «схемах»[89]. По содержанию и функции отдельно взятая «схема» мало чем отличается от вышерассмотренной «апперцепирующей массы».

Схема, по определению Бартлетта, — активная организация прошлых реакций. Прошлое действует как унитарная масса, а не как сумма отдельных явлений. Каждое новое впечатление меняет эту схему и само меняется под влиянием схемы. Бартлетт особо подчеркивает, что для формирования и активации схем участие сознания не обязательно.

На человеческом уровне, когда в дело вступают социальные отношения с другими людьми, хронологическая организация схем, достаточная на низших ступенях развития психики, должна быть уже заменена более сложной организацией, которая обеспечивает нахождение необходимой для деятельности информации не только из непосредственно предшествующего опыта.

Именно для решения вопроса: как находит человек в прошлом опыте точно ту информацию, которая необходима в данный момент, — Бартлетт вводит понятие «аттитюда». Аттитюд и схема являются для Бартлетта основой психологического механизма памяти.

Согласно Бартлетту, человек воспринимает не отдельные детали сложного явления или ситуации, а получает общее впечатление от воспринимаемого явления, и на основе этого впечатления он конструирует детали. Ссылаясь на экспериментальные данные, Бартлетт указывает, что такое конструирование может оказаться в деталях не совсем точным, но, по его мнению, это неважно, так как в жизни точное воспроизведение необязательно Главное — сохранить и воспроизвести суть явлений.

Общее впечатление и есть для Бартлетта аттитюд, который играет решающую динамическую роль в процессах памяти. Аттитюд, по словам Бартлетта, субъективно переживается как сложное психическое состояние, которое очень трудно описать словами, но которое носит аффективный, чувственный характер. «При запоминании первое, что появляется у субъекта, это аттитюд, на основе которого происходит и запоминание, и воспроизведение. Аттитюд ведет за собой процесс репродукции и ое же является индикатором ее достоверности» [13].

Однако, несмотря на то, что своей теорией Бартлетт внес значительный вклад в развитие психологии памяти, некоторые аспекты его теории не до конца разработаны.

В первую очередь это касается понятия схемы, которая, согласно Бартлетту, является формой хранения прошлых впечатлений. С введением понятия схемы. Бартлетт подчеркивает отношение субъекта к реальному миру, способность сохранить объективный мир не в виде отдельных представлений, а в виде общей картины, сути явлений. Однако из суждений Бартлетта не ясно, к какому психологическому явлению или процессу относится схема. Что это — обобщенный образ, мысль или что-то другое?

Если встать на позицию Д. Рамишвили и принять положение о первичности языка в ее интерпретации, понятие схемы приобретает большую реальность. И становится понятной неограниченная способность психики человека объединять прошлый опыт и вновь поступающую информацию во все новые и новые системы и тем самым обеспечивать поступательнде движение психической активности.

Симптоматично, что положение о системном характере отражения, объективной реальности [9] прекрасно объясняет подмеченную Бартлеттом закономерность, что схемы на низких ступенях развития (надо - вербальной ступени) должны быть построены по хронологическому принципу, т. е. ограничены во времени и пространстве (см. выше).

Что касается аттитюда, на первый взгляд может показаться, что это понятие имеет некоторое сходство с установкой Узнадзе. Эту иллюзию сходства создает динамизм обоих понятий. У Бартлетта аттитюд является ведущим фактором как при восприятии, так и при репродукции. Он ведет, регулирует отражение и познание. Однако, для Бартлетта аттитюд — это аффективное состояние субъекта, которое проявляется в ряде психических переживаний — сомнении, удивлении, негодований. Бартлетт описывает случаи, когда испытуемые вначале характеризовали запоминаемый материал как знакомый, пропорциональный, интересный, приключенческий и через некоторое время воспроизводили его на основе этих характеристик.

По нашему мнению, данные примеры больше указывают на ассоциативную связь между материалом и его эмоциональной оценкой. Это является скорее доказательством сохранения сопровождающих эмоциональных состояний, чем аналогом установки Д. Н. Узнадзе.

Существенным и специфичным признаком установки, согласно* Д. Н. Узнадзе, является то, что она не дана в виде феноменологического процесса. Д. Н. Узнадзе особо подчеркивает роль всей личности в процессах отражения и познания. «Установка является модусом субъекта как целостной личности. Поэтому вполне допустимо, чтобы содержание сознания, формированное на основе определенной установки, исчезло, а установка продолжала существовать, что значит, что прошлые переживания продолжают существовать не в виде следа или бессознательных представлений, а в виде установки» [10, 332].

Именно установка обеспечивает нахождение той информации, которая необходима в данный момент. Собственно говоря, эту же функцию приписывает Бартлетт аттитюду, однако методологическая основа этих двух понятий совершенно различна.

Д. Н. Узнадзе подчеркивает, что сохраняется установка совсем иначе, чем определенный след. «Когда говорим о сохранении установки, это значит, что продолжает существовать определенный модус 296 субъекта, сам субъект, определенно направленный. Несомненно, что в латентном периоде памяти установка не дана актуально. Актуальной' она становится только в момент репродукции. Но, тем не менее, сам субъект ведь продолжает существовать. Это уже не тот субъект, который был до появления у него определенной установки. Если его поставить в соответствующие установке условия, он будет действовать совсем иначе, чем действовал бы до ее образования. В данном случае имеет место актуализация его установки. Таким образом, мы имеем полное право говорить о сохранении установки, о продолжении ее существования даже тогда, когда эта установка не актуальна. Однако - это сохранение совершенно отлично от сохранения отдельных переживаний (сравните с Бартлеттом — Д. П.). Оно является сохранением самого субъекта, уже измененного в определенном направлении, субъекта, обладающего определенными диспозицибнными возможностями» [10, 333].

Именно поэтому становится понятной возможность психики человека применить свой прошлый опыт при решении актуальных задач даже досознательно. На основе актуальной и актуализированной установки прошлый опыт модифицируется, трансформируется, происходит скрещивание старых и вновь поступающих систем, что и обеспечивает продуктивную реакцию на актуальные задачи, поставленные реальностью перед человеком. Если вспомнить указанные Штерном интериндивидуальные различия этой способности, то не трудно увидеть основу этих различий в особенностях самой установки.

В наших экспериментах [4] решение поставленной перед испытуемыми задачи было возможно только на основе прошлого опыта,, хотя необходимость его применения была завуалирована и не очевидна. Оказалось, что результаты зависели от характеристик установки, в частности, статичность, высокая возбудимость и стойкость фиксированной установки коррелировали с эффективным применением прошлого опыта при решении задач. Причем, и это особенно важно, сами испытуемые не осознавали, что при решении задачи им был применен прошлый опыт. Этот последний оказался включенным в совершенно новую систему, осознать роль прошлого опыта в которой они были в состоянии только после вмешательства и наводящих вопросов экспериментатора. Эти результаты еще раз демонстрируют тот факт, что активность установки возможна без ее феноменологической данности.

* Важные результаты в этом отношении были получены в экспериментах В. В. Григолава [1], в которых подтверждается возможность отражения и сохранения иррелевантных раздражителей. Причина различий этих результатов со сходными результатами Кюльпе, по автору, в том, что Кюльпе «следы восприятия иррелевантного раздражителя ищет в сознании (памяти)», а Григолава — в целостном состоянии личности, которое представлено в виде установки.

Однако, следуем отметить, что упоминание памяти, наряду с сознанием в том контексте, который дан у В. В. Григолава, по нашему мнению, неу совсем уместно, так как иррелевантные раздражители сохраняются именно в памяти в широком смысле этого слова. Ведь память не исчерпывается только сознательными процессами, сознательным поиском прошлой информации. Установочная теория памяти *[10, 332] предполагает сохранение установки целостной личности. Поэтому в необходимых условиях личность на основе актуализированной, а также актуальной установки мобилизует свои ресурсы и возможности для решения насущных задач.

MEMORY AND THE UNCONSCIOUS

D - Sh. PARJANADZE

Tbilisi State University, Faculty of Philosophy and Psychology SUMMARY

The article deals with the problem of the role of the unconscious in memory. The unconscious, can be manifested in: 1) the reflection of stimuli, 2) preservation of information 3) dynamic organization of retained material, and 4) the productive satisfaction of the needs of the organism.

It is shown that on the basis of memory (in a broad sense of the word), considered as an active and dynamic system, every kind of cognitive activity is possible. An analysis of different psychological views on the unconscious aspects of memory has led the author to the conclusion that D. Uzna - dze’s theory of set has the most productive explanatory value. Set is not given as a phenomenological process. According to Uznadze past experience is retained in set and regulates the subject’s action.

The role of language in memory is also discussed, with consideration of language as an instance of unconscious fixation of social experience (D. Ramishvili). Although a large number of past relations remains unconscious, they play an important role in cognitive and creative processes.

ЛИТЕРАТУРА

I. ГРИГОЛАВА В - B-, Контрастная иллюзия, бессознательное и установка., В кн.: Бессознательное, под ред., А. С. Прангишвили, А. Е. Шерозия Ф. В. Бассина, Тбилиси, 1978, т. 1.

2- ДЖЭМС УИЛЛЬЯМ, Психология, Петрогр. д, 1916.

3. ЛАНГЕ H. Н-, Психология, М., 1920-

4. ПАРДЖАНАДЗЕ Д. Ш-, К вопросу в взаимосвязи типов фиксированной установки и

Процесса памяти, В сб.: VII закавказская конференция психологов, Тбилиси, 1977.

5. ПАРДЖАНАДЗЕ Д. Ш.,0 некоторых видах переработки информации в процессе крат

Ковременной памяти, «Сообщ. Акад. наук ГССР», т. 55, 1963-

6. ПУАНКАРЕ А., Математическое творчество, Хрестоматия по общей психологии, изд-

Во МГУ, 1981.

7. ПРАНГИШВИЛИ А. С., Уверенность и воспоминании. Экспериментальные исследо

Вания по психологии установки, Тбилиси, 1958.

8. РАМИШВИЛИ Д - И-, Бессознательное в контексте речевой активности. В кн.: Бессоз

Нательное, т. III, под. ред. Прангишвили A. C., А. Е. Шерозия, Ф. Б. Бассина, Тбилиси, 1978-

9. РАМИШВИЛИ Д. И., Основная психологическая закономерность психологического

Процесса. В сб.: Психология речи и некоторые вопросы психолингвистики, Тбилиси, 1979.

10. УЗНАДЗЕ Д. Н-, Общая психология, Тбилиси, 1940.

11. УЗНАДЗЕ Д. H., Экспериментальные основы психологии установки, В кн.: Экспе

Риментальные исследования психологии установки, Тбилиси, 1958-

12. ЯРОШЕВСКИЙ М. Г., АНЦЫФЕРОВА Л. И-, Развитие и современное состояние

Зарубежной психологии, М., 1974.

13- BARTLETT F. G., Remembering, Cambridge, 1932.

14. PHILOSOPHISCHES WÖRTERBUCH, В - 1, Leipzig, 1971.

298