ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ КОГНИТИВНЫХ СТИЛЕЙ: ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Т.В. КОРНИЛОВА, Г.В. ПАРАМЕЙ

Когнитивные стили (КС), ставшие одним из популярных понятий в зарубежной психологии в 60-е гг., в настоящее время продолжают привлекать внимание и как теоретический конструкт и как предмет разнообразных эмпирических исследований. Хотя из-за противоречивости данных о выполнении различных познавательных задач способы измерения КС все больше ставятся под сомнение, само содержание КС как психологического понятия оказывается до сих пор эвристичным в исследованиях по общей, возрастной и дифференциальной психологии. В 1986 г. в Таллинне состоялся первый всесоюзный научно-практический семинар по проблемам КС. Его материалы [4] свидетельствуют об освоении методик по измерению КС в отечественных исследованиях и дают представление о тенденциях и трудностях включения этого понятия в систему сложившихся в советской психологии конструктов.

Современное состояние проблематики КС за рубежом мы рассмотрим в двух аспектах: превалирующие тенденции и возможные изменения в направленности исследований.

1.КОНСТРУКТ КС И НЕКОТОРЫЕ НОВЫЕ МОДЕЛИ

Условно мы выделим две линии анализа конструктора КС: американскую и европейскую. Первая из них, представленная, как правило, англоязычной литературой, отражает преимущественно работы американских авторов, но включает также работы психологов Австралии, Великобритании, Канады, ФРГ, Израиля. С европейской традицией мы связываем в основном немецкоязычную литературу по КС, хотя публикации исследователей Австрии, ФРГ, ГДР, Чехословакии и других стран выходят и на других языках (английском, испанском, французском).

Наиболее значительная в зарубежных теориях развития концепция Ж. Пиаже в какой-то степени препятствовала широкому распространению понятия КС во франкоязычной литературе (более подробное представление об этом можно почерпнуть из известного обзора [18]). Понятие когнитивных схем — одно из ведущих в этой концепции — интерпретируется не как стилевые особенности познания, но как признаки стадиальности развития познания в парадигме субъект-объектного взаимодействия.

В настоящее время европейская традиция характеризуется, на наш взгляд, большим вниманием к раскрытию базисных процессов, стоящих за эмпирическими параметрами КС, т.е. к содержательному анализу механизмов регуляции стилей «познания и действования», в то время как американские работы чаще остаются в рамках установления корреляций КС с другими факторами.

Общим и наиболее принятым в обеих традициях является понимание КС как конструкта, который подразумевает, во-первых, взаимодействие познавательной (когнитивной) и личностной составляющих при разрешении субъектом ситуаций неопределенности, и, во-вторых, интерпретацию личностного фактора как включенности познавательных структур в личностные структуры, как индивидуальной устойчивости КС в качестве способов познания и действия; «... их выраженность меняется на протяжении онтогенетического развития, но остается на удивление постоянной у каждого данного человека, если сравнивать его показатели с уровнем его возрастной группы»,— отмечает Г. Клаус [2; 96].

Об источниках понятия КС

Утверждение понятия «когнитивный стиль» как фиксирующего индивидуальные способы познания связано с ассимиляцией в работах Г. Виткина, С.Е. Аша, Г. Клейна, Р.Н. Гарднера и других представлений об активности чувственного познания и факторов его личностной обусловленности. Содержание нового понятия включило идеи так называемых немецких типологий личности, в частности понятие «жизненный стиль», а также идеи последователей психоаналитических школ относительно интерпретации субъектом неопределенной стимуляции. Основная направленность первых эмпирических работ состояла в том, чтобы показать, что представляемая субъекту стимульная информация обогащается «прибавкой» со стороны личностных предпочтений субъекта при выдвижении познавательных гипотез. Другими словами, отражение детерминируется преобладающими у данного субъекта видами познавательного контроля, связанного с актуальной мотивацией и сложившимися когнитивными схемами.

Хотя начало разработки понятия КС может быть отнесено к 20—30-м гг. («жизненный стиль» у А. Адлера, дифференцированность психических систем у К. Левина, представления о «ригидности» у Р. Кеттелла и «ригидном контроле» у Дж. Струпа), интегрирующим гипотетическим конструктом оно становится в 60-е гг. Его оформлению способствовало развитие когнитивной психологии, включившей в анализ познавательных процессов и действий конструкт «познавательной структуры». Новое понятие — КС — означало определенный взгляд на природу познавательных особенностей: отличия во внутренней организации процессов переработки информации накладывают отпечаток не на содержательные, а на формальные (связанные со способами действования субъекта и в этом смысле стилистические) особенности когнитивных стратегий человека. Предполагалось, что типичные для субъекта способы организации его когнитивных структур определяют формальные характеристики индивидуальности.

Понимание КС как личностных факторов регуляции познания фиксировало как бы общий источник различных «субъективных добавок» в организацию процессов восприятия и мышления и наиболее последовательно было выражено подходом, получившим название «Нью Лук». В то же время представление о других факторах активности познания, например о безобразности мышления, детерминирующих тенденциях (в понятиях вюрцбургской школы), постепенно ушли на периферию внимания исследователей. Активность субъекта в peaлизации когнитивных стратегий была сведена лишь к влиянию системообразующих структурных связей на отдельные познавательные процессы. Для сопоставления тех или иных стилевых параметров с показателями интеллекта или личностных свойств стали использовать преимущественно метод корреляционного анализа.

Соответствующая структура эмпирического исследования позволяет осуществляв разнонаправленную причинную интерпретацию установленных взаимосвязей, поэтому допускает разные объяснительные схемы личностной обусловленности когнитивных стилей. В то же время превалирующим (и не всегда обоснованным) стало рассмотрение КС в качестве переменной, причинно влияющей на другие показатели психической организации или поведение субъекта.

Помимо собственно когнитивистских направлений понятие о стилевой регуляции познания продолжало развиваться и с других методологических позиций. Так, под влиянием работ Г. Роршаха и Д. Раппопорта, одного из основателей Меннингерского направления [10], понятие стиля выдвинулось как необходимый элемент н6-вых объяснительных схем анализа результатов проективных методик. Оно зафиксировало такую эмпирическую реальность как способы структурирования субъектам неопределенного стимульного материала.

В немецкой психологии в работах А. Адлера, М. Меймана, К. Юнга, К. Ясперса (см. [29]) при очевидном различии как предмета изучения так и разработанных концепций личности были намечены две общие идеи, впоследствии развитые в исследованиях КС: 1) активность, понятая как опережающее (достимульное) познание индивидом внешнего мира; 2) роль в познавательных структурах таких переменных, которые обусловлены глубинными особенностями субъекта и проявляются не в виде отдельных функций, но в качестве глобальных и в этом смысле личностных подходов субъекта к контролю своей активности.

Таким образом, истоки содержательных представлений о КС заложены в таких разных сферах психологического знания, как психоанализ и «понимающая психология», вюрцбургская школа и гештальттеория, типологии личности и возрастная психология [29], [37]. По мнению Дж. Кагана [20], КС как понятие сложилось в борьбе между бихевиоризмом и школой Ж. Пиаже и зафиксировало связь «промежуточных переменных» с идеями целостности и когнитивного развития субъекта [26].

При всем различии определений КС и исходных интерпретаций процессов, лежащих в их основе, общим осталось акцентирование индивидуального многообразия складывающихся способов или форм познания, сравнительно независимых от содержательных аспектов отражения внешнего мира2.

Заявленная интегрирующая функция КС как способа познания не рассматривалась в зарубежной психологии в связи с развитием деятельности субъекта, и понятие индивидуального стиля деятельности сложилось несколько позже именно в отечественных исследованиях (К.М. Гуревич, Е.А. Климов). Развитие понятия КС в зарубежных исследованиях пределилось включением в этот конструкт феноменов, первоначально с ним не связывавшихся. В первую очередь это исследования соотношения механизмов сознательного и автоматического контроля и зависимости субъекта от стимульного поля, в частности эффект Струпа [16], [19], [25]. Другой пример— ассимиляция в работах по КС модели «личностных конструктов» Дж. Келли [22]. Этот ряд может быть продолжен примерами исследования «ригидности» мышления [31]., работой швейцарских психологов о взаимосвязи стилей причинной атрибуции и этапов преодоления эгоцентризма в мышлении ребенка ([30] и др.).

Суммируя разнообразие сложившихся к началу 80-х гг. дефиниций, КС можно определить как способы (формы) восприятия, мышления и действия субъекта, задающие индивидуально устойчивые и в этом смысле личностные характеристики решения познавательных задач в разных ситуациях, но преимущественно в ситуациях неопределенности [2], [29]. В этом определении мы суммируем представления о КС, сложившиеся в зарубежных работах в последнее десятилетие. В отечественной психологии мы находим определение КС в работе И.В. Равич-Щербо, которая задает его через одну из основных психологических категорий — категорию индивидуальности: «Когнитивные стили — устойчивые индивидуальные особенности познавательных стратегий, формальная характеристика индивидуальности» [7; 11].

Современные теоретические поиски

К концу 70-х гг. эмпирические исследования привели к представлению о КС как гипотетическом конструкте, отражающем познавательные стратегии. Последние описывались посредством наборов дихотомических переменных, среди которых наиболее обоснованными являются следующие.

1. Дифференцированность поля описывается в терминах «полезависимость—поленезависимость». Сначала она трактовалась как аналитический (глобальный способ восприятия) , затем — как возможность субъекта преодолевать влияние контекста либо зависеть от стимульного поля. Измеряется с помощью разработанных Г. Виткиным и его сотрудниками методик: теста «встроенные фигуры», теста «стержень и рама» и др. [38], [40].

2. Тип реагирования определяется по шкале «рефлексивность—импульсивность». Понимается как стабильная тенденция субъекта обнаруживать в ситуациях с высокой неопределенностью медленную реакцию при аналитически более подготовленном ответе либо быструю реакцию при меньшей степени обследования стимульного поля и, следовательно, большем числе ошибок. Традиционно измеряется методиками сравнения эталонного стимула с набором переменных стимулов: тест подбора знакомых фигур Кагана и его модификации [20], [21], [26].

3. Ригидность, или ригидный, гибкий контроль, означает меру способности субъекта преодолевать интерферирующие факторы и ориентироваться на них в реализуемых способах действий3. При ригидном контроле субъекты склонны переоценивать внешние признаки стимульного поля; напротив, субъекты с гибким контролем более дифференцирование оценивают внешнюю ситуацию. В зависимости от области исследования этот параметр приобретает различную трактовку: склонность к автоматизации познавательных усилий, характеристики мышления, творческий потенциал личности, зависимость от социально-психологических факторов.

4. Когнитивная дифференцированность, описываемая по Дж. Келли [22] как высокая или низкая когнитивная сложность, понимается как мера понятийной дифференциации, многообразия и упорядоченности категорий, применяемых субъектом для классификации объектов внешнего мира и социального окружения. В качестве инструмента Дж. Келли разработал репертуарный тест ролевых конструктов. При разнообразии используемых показателей (первые описаны В. Биери в 1951 г. и Дж. Келли в 1955 г.) общими, хотя и недостаточно точно определенными на теоретическом уровне, выступают два: «близость (или сходство) конструктов между собой» и «их интеграция» [12; 105].

5. Обобщенность категорий, описываемая как широкий или узкий «диапазон эквивалентности», отражает детальность категоризации упорядочиваемого опыта. Индивиды характеризуются узким спектром эквивалентности, если подразделяют знакомые объекты на большое число групп малого объема; соответственно при широком диапазоне образуется меньше групп большего объема. В зарубежных исследованиях классическим средством измерения является методика Р.Н. Гарднера, в отечественных более известна модифицированная методика классификации, применяемая в основном в работе медицинских психологов [8].

6. Концептуализация описывается в параметрах «абстрактность—конкретность», которые рассматриваются как уровни концептуальной дифференциации. При формировании понятий «абстрактные» субъекты склонны использовать глобальные, целостные признаки, «конкретные» субъекты придерживаются множества частных, или парциальных, признаков. Соответственно различают целостные и парциальные стратегии.

В течение десятилетия (1975—1985 гг.) появились большие обзорные статьи, авторы которых пересматривают содержание конструкта КС. Вместо наборов парциальных стилей, изначально рассматривавшихся как независимые, были предложены факторные теории. Так, Г. Кестлин-Глоджер [23] предложил двухкомпонентную модель, в которой КС объединяют личностно связанные предпочтения с уровнями развития когнитивных способностей. В серии работ М. Петцольда и Г. Никеля с сотрудниками в Дюссельдорфском университете нашла отражение комплексная программа изучения КС, где определены три основных положения интеграции разных компонентов КС: селективность при дифференциации субъектом стимулов; его конфигуративная способность; оперативность, рассматриваемая как функционирование способов познания, в том числе в их каузальных связях. Благодаря применению процедур кластер-анализа все стили, названные теперь концептуальными, были объединены авторами в три типа: формальный, тематический и смешанный [27], [29].

Среди англоязычных публикаций наиболее часто цитируемой стала работа Д.М. Вордела и Дж. Ройса [37]. Согласно их концепции, КС отражают связи как с познанием, так и с аффектом (понятым широко — в совокупности эмоций, ценностей и своеобразия личностных черт). Поэтому все стили, эмпирически определяемые с помощью разных методических средств, следует объединить в три группы: когнитивные, аффективные и когнитивно-аффективные. В противном случае, как обосновывают авторы обзора, обнаруживается разрыв в теоретических основаниях интерпретации: авторы конкретных эмпирических исследований довольно свободно сополагают объяснения разных направлений — от информационной теории до «эго-психологии». В основе дифференциации когнитивного, аффективного и когнитивно-аффективного стилей лежат три общих фактора: 1) рационализм — как опора на логически последовательный взгляд на внешний мир; 2) эмпиризм — подверженность факторам внешнего опыта, вера в противовес логическим средствам его упорядочивания; 3) метафоризм — преобразование опытных данных знаниями, имеющими символическую природу и включающими механизмы инсайта.

Следует отметить, что в эти же годы в отечественной психологии были проведены исследования, отразившие сходные тенденции в укрупнении содержания и понимания роли КС. Так, в работе В.А. Колги обосновывается возможность объединения всего многообразия тематики КС на двух полюсах свойств, а «общий знаменатель» рассматриваемых инструментальных характеристик может быть обозначен как параметр «аналитичности—синтетичности» [5; 68]. Связи когнитивных структур с аффективными компонентами и показателями сенсорной чувствительности рассматриваются в предложенной А.И. Палеем типологии стилей [6]. В работах В.С. Мерлина и его сотрудников индивидуальным стилевым особенностям придается промежуточное положение между свойствами способностей и темперамента. Тем самым задолго до работ Дюссельдорфской школы были выявлены существенные связи способов познания с факторами способностей.

Двухуровневое представление об индивидуальном стиле деятельности, включающем первичный приспособительный эффект в результате влияния динамических свойств (как типов нервной системы) и выработанные субъектом особенности способов действий, было предложено в работе E.A. Климова [3]. Таким образом, понятие индивидуального стиля деятельности подчеркнуло принципиально иной аспект в понимании стилей, чем работы по КС в зарубежной психологии, а именно активность субъекта в самостоятельном формировании им способов осуществления деятельности во взаимодействии с биологически заданными факторами индивидуальных различий.

2. НЕКОТОРЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ЭМПИРИЧЕСКИХ ГИПОТЕЗ

В уже упомянутой программе Дюссельдорфского университета исследования разных возрастных групп детей, начатые еще Дж. Каганом, были прямо связаны с постановкой новых проблем психологии развития. Хотя многие тесты измерения КС первоначально были апробированы на детях, это делалось скорее для обоснования наиболее чистых видов их проявления и валидизации методик. Теперь в качестве наиболее существенных выступили результаты тех эмпирических исследований, которые показали, что стилевая регуляция поведения и решения познавательных задач зависит не от возраста, а от достигнутого ребенком концептуального уровня развития.

Еще один важный вывод заключался в том, что фактор КС оказывается бесполезным для описания индивидуальных особенностей познания, если берется вне взаимодействия с влиянием содержательных факторов развития. В качестве таких факторов, опосредствующих стилевую регуляцию познавательных процессов, наиболее часто рассматриваются селективное внимание, переменные интеллектуального развития (логическая компетентность, уровень интеллекта и др.), процессуальные стратегии (действий, образования понятий и других познавательных усилий) в условиях неопределенности. Последний из перечисленных факторов, а именно познавательные стратегии, рассматривается в ряде работ в связи с организацией материала в памяти (его структурированностью и осмысленностью), а также эффективностью его воспроизведения [11], [14], [36].

Предпринимаются попытки определения роли КС в процессах обучения. Так, Г. Клаус обосновал зависимость различий в учебной деятельности от перцептивных стратегий. По его мнению, школьные достижения зависят от показателей интеллекта и таких стилей, как тип реагирования и дифференцированность поля [2].

В ранних работах Г. Виткина и соавт. [39] предполагалось внутрииндивидуальное постоянство КС при их межиндивидуальных различиях. Однако в более поздних работах американских исследователей было показано, что субъект может обнаруживать разные стили в зависимости от содержания задач. Лонгитюдные исследования, выявившие это на взрослых, переориентировали совокупность гипотез, проверяемых в исследованиях на детях.

Наиболее убедительные эмпирические доказательства необходимости пересмотра содержания конструкта КС с точки зрения устойчивости динамических отношений между «познанием» и «личностью» были представлены в работах Дж. Кагана [20], который продемонстрировал развитие «рефлексивности» с возрастом и связь этого когнитивного стиля с возможностями категоризации у маленьких детей. В обзоре С. Мессера [26], подводившем итоги изучения рефлексивности/импульсивности, уже более определенно были сформулированы два вывода: во-первых, только некоторые ситуации, а именно содержащие фактор неопределенности, позволяют проявляться этому когнитивному стилю, и во-вторых, обучение прямо влияет на уровень импульсивности, т. е. при овладении субъектом сканирующими стратегиями она уменьшается.

Позднее У. Ларсен [24] показал, что рефлексивность/импульсивность у пожилых людей не играет роли в выполнении ими заданий, хотя успешность их связана отрицательной корреляцией как с возрастом, так и с другим стилем — с полезависимостью. Выявлены также изменения поленезависимости с возрастом и изменением уровня образования: она возрастает с переходом к более высоким ступеням образования, оформляясь как стилевая особенность к 17 годам [32]. Как и для рефлексивности, для поленезависимости значимыми являются связи с уровнем 1.

Традиционное для школы Ж. Пиаже рассмотрение возрастных новообразований в связи со стадиальностью развития когнитивных схем, видимо, повлияло наряду с указанными сообщениями Дж. Кагана на программу дюссельдорфских исследований. В них было показано, что в заданиях на определение рефлексивности/импульсивности у старших школьников в отличие от учащихся младшего и среднего возраста обнаруживается множество стратегий сравнений. Это расценивается как то, что анализ «личностной» природы КС возможен только при условии их привязки к стадиям развития. Последнее существенное дополнение в понимании содержания КС связано с тем, что первоначально утверждаемая их стабильность была заменена представлением об их интраиндивидуальном развитии.

Другой результат состоял в том, что младшие школьники и дошкольники могут изменять стратегии в зависимости от типа задач, причем эта гибкость увеличивается с возрастом. Наконец, важным моментом для концептуального развития оказалось становление познавательных способностей ребенка. В связи с этим был сделан вывод о неприменимости конструкта КС к детскому возрасту. Это касается не только стиля рефлексивности/импульсивности, но и полезависимости/поленезависимости, для которого также продемонстрирована связь с уровнем понятийной логической компетентности [27].

Проблематика КС изменяется, таким образом, в сторону более тонкого и детального анализа структурно-функциональных связей стилей с другими факторами регуляции познания. Примерами частных исследований служат анализ стилевой регуляции при право- и левополушарной активации [13], проверка гипотезы о связи дефекта внимания с импульсивностью [31], выявление зависимости структуры логических умозаключений у школьников от содержательной интерпретации связей [28].

Множество работ, как и в предыдущие годы, посвящено проверке адекватности понимания стиля «полезависимость/поленезависимость». Так, в работе Б. Шейда [35] этот стиль трактуется как перцептивный навык, выраженность которого значимо отличается в группах афро- и евро-американцев при выполнении задач, требующих визуального анализа материала. В исследовании Дж. Е. Хэннесси и С.Д. Нахинского [17] продемонстрирована связь поле-зависимости с выработкой стратегий переработки информации — глобальной или аналитической. Авторы также обнаружили связь между поленезависимостью и эффективностью абстракции, однако, по их данным, поленезависимость помогает тем субъектам, которые выбрали аналитическую стратегию; в то же время выбор стратегии не связан с присущим субъекту стилем.

В работах братиславского исследователя И. Сармани вводится соотношение полезависимости/поленезависимости с новыми переменными. И. Сармани анализирует взаимосвязи КС с ошибочностью действий операторов, с режимом их сна, с уровнем ориентировки в новых условиях [36]. Постулируются новые параметры стилевой регуляции: адаптивный и инновационный типы стилей, определяемые способностью субъекта к радикальным решениям и нахождению новых способов действования [37].

Современные исследования КС в целом характеризуются особым вниманием к так называемому стратегиальному подходу, который, в отличие от основной психодиагностической традиции, направлен на выявление не столько латентно присущих субъекту свойств, сколько формируемых им самим способов реализации познавательных и, в частности, интеллектуальных стратегий. Это обусловлено, во-первых, переориентацией этих исследований от корреляционных к экспериментальным схемам анализа решения познавательных задач, а во-вторых, достижениями современной психологии познания, рассматривающей все более дифференцированные гипотезы о базисных переменных, лежащих в основе функциональных механизмов познания. В то же время традиционные корреляционные исследования продолжают расширять рамки изучения КС: сравниваются особенности стилей в зрелом и пожилом возрасте, у людей разных рас и с разным уровнем интеллекта, в зависимости от моральных суждений личности и от «индивидных» свойств, в связи с половыми различиями и личностными чертами и т.д. [15], [26], [35], [38].

3. ПЕРСПЕКТИВЫ ИССЛЕДОВАНИИ КС

Работы по КС 80-х гг. в отличие от исследований двух предшествующих десятилетий в целом демонстрируют отказ от корреляционных гипотез в пользу экспериментальных причинно-следственных. В определенной мере это вызвано накоплением противоречивых данных о связях между различными эмпирическими параметрами КС и познавательными процессами. Главная же причина, как следует из работ и американских, и европейских авторов, состоит в попытках включения КС в структурно-функциональные зависимости регуляции решения человеком познавательных задач. Конструкту КС в этих зависимостях отводят роль дополнительной переменной, а именно фактора межиндивидуальных различий, не столько прямо определяющего содержательные и динамические особенности стратегий субъекта, сколько задающего возможности обобщения других экспериментальных переменных.

Как показывает сборник материалов первого отечественного семинара по КС [4], авторы большого числа работ во многом идут по следам практики зарубежных исследований, достаточно критически проанализированной в указанных обзорах. Так, ряд работ продолжает корреляционный подход в установлении зависимостей между измеряемыми стилями и личностными чертами. Корреляционный стиль исследовательского мышления преодолевается лишь в работах, где традиционные методики измерения поле-зависимости, импульсивности и пр. привлекаются как дополнительные средства при характеристике тактик и стратегий испытуемых, устанавливаемых экспериментальным способом, а также для поиска более адекватных параметров описания индивидуальных стилей. Но проблематика индивидуальных стилей деятельности, как уже указывалось, лишь частично пересекается с проблематикой КС, а это означает необходимость большой теоретико-экспериментальной работы по переосмыслению эмпирической реальности, охватываемой методиками измерения КС, в соответствии с развиваемыми в отечественной психологии принципами детерминизма, развития, системности. Такая работа не означает только поиск промежуточных моделей, «примиряющих» различные по своим исходным позициям понимания стилевой регуляции в зарубежных и отечественных теориях. Она может быть продуктивной лишь при условии полного и последовательного построения концепции активности психического отражения на основе марксистской методологии, что способствовало бы переходу на новую ступень исследовательских гипотез об эмоционально-личностных компонентах в регуляции познания деятельности субъекта.

К числу новых источников для развития в отечественной психологии рассмотренных нами понятий мы относим следующее. Во-первых, это теоретические разработки проблемы активности, в частности в связи с выявлением роли опережающего отражения в деятельности человека [9]. Во-вторых, это эмпирический материал, накапливаемый психологами при изучении профессиональной деятельности человека с точки зрения стилевой регуляции. В частности, компьютеризация интеллектуальной деятельности человека по-новому ставит эту проблему, поскольку эффективность использования средств деятельности — компьютеров — зависит от сформированности психических новообразований пользователя, а также возможности их измерения и управления ими.

Третий источник развития понятий, связанных с КС, мы видим в задачах общеобразовательной школы, реформа которой стимулировала психологов рассматривать деятельность учителя более дифференцирование и обратиться к традиционной проблеме «как преподавать» с новыми критериями эффективности этого процесса. К числу анализируемых характеристик относят индивидуальные способы организации процесса обучения, стилевые особенности педагога, а также степень его личностной включенности.

Запаздывание теоретических разработок не должно, на наш взгляд, тормозить эмпирические исследования стилевой регуляции деятельности, поскольку предмет изучения достаточно четко очерчен: это факторы активной личностной регуляции способов познавательной и профессиональной деятельности человека во взаимодействии их динамических и содержательных компонентов.

1. Величковский Б. М. Современная когнитивная психология. М., 1982. 336 с.

2. Клаус Г. Введение в дифференциальную психологию учения. М., 1987. 143 с.

3. Климов Е. А. Индивидуальный стиль деятельности в зависимости от свойств нервной системы. Казань, 1969. 227 с.

4. Когнитивные стили: Тезисы научно-практического семинара / Под ред. В. Колги. Таллинн, 1986. 252 с.

5. Колга В. А. Дифференциально-психологическое исследование когнитивного стиля и обучаемости: Автореф. канд. дис. Л., 1976. 17 с.

6. Палей А. И. Модальностная структура эмоциональности и когнитивный стиль // Вопр. психол. 1982. № 1. С. 118—126.

7. Равич-Щербо И. В. Предисловие редактора перевода // Клаус Г. Введение в дифференциальную психологию учения. М., 1987. С. 5—13.

8. Рубинштейн С. Я. Экспериментальные методики патопсихологии и опыт применения их в клинике (практическое руководство). М., 1970. 215 с.

9. Смирнов С. Д. Психология образа: проблема активности психического отражения. М., 1985. 232 с.

10. Соколова Е. Т. Проективные методы исследования личности. М., 1980. 176 с.

11. Соловьев А. В. Исследование познавательных стилей в американской психологии // Зарубежные исследования по психологии познания: Сб. аналитич. обзоров / Редколлегия: А. А. Бодалев и др. М., 1977. С. 235—255.

12. Франселла Ф., Баннистер Д. Новый метод исследования личности. М., 1987. 232 с.

13. Drake R. A. Cognitive style induced by hemisphere priming: Consistent versus inconsistent self-report // Bull. Psychonom. Soc. 1988. V. 26. N 4. Р. 313—315.

14. Guthke J. Ged?chtniss und Intelligenz (Beziehungen zwischen Ged?chtnisleistungen und anderen kognitiven Leistungen in Intelligenztest) // Zur Psychologie des Ged?chtniisses / F. Klix, H. Sydow (Hrsg.) Berlin, 1977. S. 175—206.

15. Guthrie К. H. Locus of control and field independence-dependence as factors in the development of moral judgement // J. Genet. Psychol. 1985. V. 146. N 1. Р. 13—18.

16. Harberson М. М. et al. The Stroop test as performance evaluation test for environmental research // J. Psychol. 1982. V. 3. P. 31—34.

17. Hennessey J. E., Nahinsky S. D. Strategy choice and the effect of field independence on abstraction, storage and retrieval / Bull. Psychonom. Soc. 1980. V. 15. N 2. Р. 121—124.

18. Huteau M. Un style cognitif: Le d?pendance-ind?pendance a 1'egard du champ // L'Annee Psychol. 1975. P. 197—262.

19. Ignatov M. Experimental analysis of the interstimulus interference in the Stroop-test // Studia Psychol. 1987. V. 29. N 2. Р. 159—161.

20. Kagan J. Reflection-impulsivity and reading ability in primary grade children // Child Devel. 1965. V. 36. P. 609—628.

21. Kagan J. Misgivings about the Matching Familiar Figure Test: A brief reply to Block, Gjerde, and Block (1986) // Devel. Psychol. 1987. V. 23. N. 5. Р. 738—739.

22. Kelly G. A. The psychology of personal constructs. V. 1—2. N. Y., 1955.

23. K?stlin-Gloger G. Kognitive Stile im Entwicklungsverlauf // Zeitschrift f?r Entwicklungspsychol. und P?dagogische Psychol. 1978. Bd. 10. N 1. S. 52—74.

24. Larsen W. W. The relationship of reflection-impulsivity to intelligence and field dependence in older adults // J. Psychol. 1982. V. 3. N 1. Р. 31—34.

25. MacLeod С. М., Dunbar К. Training and Stroop-like interference: Evidence for a continuum of automaticity // J. Exp. Psychol.: Learn., Mem., and Cogn. 1988. V. 14. N 1. Р. 126—135.

26. Messer S. B. Reflection-impulsivity: A review // Psychol. Bull. 1976. V. 83. N 6. Р. 1026—1053.

27. Nickel H. et al. Conceptual styles and concept formation in childhood: Preferences and competences // Germ. J. Psychol. 1985. V. 9. N 3. Р. 255— 267.

28. Ouerton W., Byrnes J. P., O'Brien D. P. Developmental and individual differences in conditional reasoning: The role of contradiction training and cognitive style // Devel. Psychol. 1985. V. 21. N 4. Р. 692—701.

29. Petzold M. Kognitive Stile: Definitionen, Klassifikationen und Relevanz eines psychologischen Konstrukts aus wissenschafthistorischer Sicht // Psychologie, Erziehung, Unterricht. 1985. Bd. 32. S. 161—177.

30. Pierrehumbert В., Lannotti R. J. Explications causales et style d'attributions causales chez I'enfant deux theories, deux realites? // CPC: Cah. psychol. cognitive. 1988. V. 8. N 4. Р. 363—382.

31. Quay L. С., Weld G. L. Visual and auditory selective attention and reflection-impulsivity in normal and learning-disabled boys at two age levels // J. Abnorm. Child Psychol. 1980. V. 8. N. 1. Р. 117—125.

32. Rozestraten R. J. A., Pottier A. Educational levels and field-dependent // field-independent perceptual style // Bull. Psychonom. Soc. 1988. V. 26. N. 3. Р. 212—213.

33. Sarmany I. Oscillation of measures of cognitive style (field dependence — independence) in situation of sleep deprivation // Studia Psychol. 1987. V. 29. N. 2. Р. 125—132.

34. Sarmany I., Sladekowa L. Aspekte ?ber einen adaptiv-innovativen kognitiven Stil bez?g-lichder Fehlerhaftugkeit in der Operatorent?tigkeit // Studia Psychol. 1988. Bd. 30. N 2. S. 93— 100.

35. Shade В. J. Field dependence: Cognitive style of perceptual skill? // Perc. and Mot. Skills. 1984. V. 58. N 3. Р. 991—995.

36. Swanson H., Schumacher G. Reflection — impulsivity and script-action recall // Bull. Psychonom. Soc. 1986. V. 24. N 1. Р. 28—30.

37. Wardell D. M., Royce J. R. Toward a multifactor theory of styles and their relationship to cognition and affect // J. Pers. 1978. V. 46. N 3. Р. 474—505.

38. Witkin H. A., Goodenough D. R. Cognitive Style // Psychol. Issues: Monograph 51. N. Y., 1982. 148 р.

39. Witkin H. A., Goodenough D. R., Karp S. A. Stability of cognitive style from childhood to young adulthood // J. Pers. and Soc. Psychol. 1967. V. 7. N 3. Р. 291—300.

40. Witkin H. A. et al. A manual for the Embedded Figures Test. Calif., 1971. 32 p.