СОМНЕВАЮЩИЕСЯ

Ажно понимать, на каком фоне развивалась «фашистская» природа мышления Платона и всей «Банды Трех». В общем и целом этот стиль мышления был реакцией на интеллектуальный климат, установленный софистами.

Софисты были чрезвычайно умны, но история по ряду причин обошлась с ними жестоко. Отчасти обвинения в их адрес справедливы, но лишь отчасти.

Мы знаем о софистах не так уж много, поскольку последователи Платона, осуждавшего софистов, во вполне фашистском духе уничтожали их труды.

Софисты были «чужаками», поскольку были уроженцами греческих городов за пределами Афин, а интеллектуальные чужаки никогда не бывают правы. К ним всегда относились с подозрительностью и страхом, потому что они были «чересчур умны».

К тому же они брали деньги за обучение, что было «неправильно». С какой стати брать деньги за то, что учишь людей думать, за то, что просвещаешь их?

Главное обвинение в отношении софистов заключалось в том, что они были слишком прагматичны. Им нужно было зарабатывать себе на жизнь, и они понимали, что люди готовы платить только за то, что несет в себе практическую пользу. Поэтому многие софисты сосредоточились на преподавании риторики, или искусства убеждения.

Греческая культура всегда была преимущественно изустной. Интересно, что сегодня телевидение и радио возвращают нас к устной культуре, которая весьма отличается от культуры, основанной на письме. Как у нас сейчас, так и в Греции в те времена умение представлять и отстаивать свою точку зрения и убеждать шодей имело исключительно важное значение как в политике, так и в бизнесе. В сущности, умение убеждать давало силу и власть.

Учеников обучали отстаивать разные точки зрения в рассматриваемой проблеме. Софист Протагор утверждал, что может научить «слабую» сторону одолеть «сильного» оппонента. Здесь огромное значение приобретала словесная игра. Ясно, что границы между честным красноречием и нечестным словоблудием мот, и политики хорошо об этом знают. Поэтому софистов прямо обвиняли в словесном «жульничестве», хотя и до наших дней политики и юристы без этих навыков «убеждения» обойтись не могут. Это заложено в самой природе демократии. Если люди не имеют права быть обманутыми речами политиков, демокра - ши нет.

Некоторые софисты обучали только риторике. Другие учили также и «добродетели» (умению жить праведной жизнью). Третьи учили только «добродете - п1»— точно в том же смысле, что и Сократ, — но применяли иной подход.

Софисты были эмпириками, скептиками, реляти - ипстами и перцептуалистами в самом современном юл ковании этих понятий.

Они верили, что знание приходит только с опы - юм. Когда Протагора спросили о существовании Бога, он ответил, что его личные способности слишком ничтожны, что он может делать выводы на эту тему, но жизнь слишком коротка, чтобы успеть провести необходимые исследования. Позже он говорил, что Бог существует только для тех, кто верит в Бога. Софисты считали ключом ко всему восприятие. Единственная истина есть истина перцепционная, истина восприятия. Протагор говорил, что для любого человека истина в том, в чем его можно убедить.

Если люди не имеют права быть обманутыми речами политиков, демократии нет.

Софисты предпочитали работать в построенной ими самими реальности «мнений», нежели заниматься поиском некоей абсолютной истины. Любое мнение, основанное на восприятии, истинно, но нельзя сказать, что каждое из них правомерно. Разумеется, убеждения человека истинны для него самого, но они необязательно правомерны для внешнего мира, для других людей и общества в целом. Это была форма крайнего субъективизма.

Релятивистский аспект учения софистов, предполагавших, что каждая истина верна лишь в определенных обстоятельствах, в некотором смысле предвосхищал современных логических позитивистов и Витгенштейна.

Разумеется, если все истины относительны и если восприятие превыше всего, тогда есть все основания учить людей искусству убеждения, призванному менять восприятие и мнения людей.

Сегодня найдется много людей, которые скажут, что софисты были правы и что многие столетия философских изысканий лишь вернули нас к исходной точке.

Но могло ли общество жить и процветать, сомне - ьаясь во всем, основываясь на субъективных ценностях, на истинах, которые не более чем относительны? Очевидно, что нет. Настал бы тотальный хаос, которым воспользовались бы люди, умеющие убеждать (наученные этому софистами), потому что они способны были управлять восприятием и убеждениями людей и могли легко ими манипулировать.

Общество не могло этого снести. И тогда пришел Сократ, показавший, что истина не субъективна и не относительна, что в глубине вещей существует внутренняя абсолютная истина, которую можно и должно искать, задавая вопросы.

По иронии судьбы именно новая фашистская демократия Афин приговорила Сократа к смерти, потому что его метод, по их мнению, подрывал «древние ценности» точно так же, как их подрывали софисты. Однако он стремился к чему-то прямо противоположному.

Вот на таком фоне явился миру Платон со своими фашистскими взглядами на государство и мир в целом. Во всем должен быть абсолютный порядок. Платон соединил убежденность Гераклита в том, что все переменчиво, с противоположным утверждением Парменида о неизменности внутренней сущности вещей и вывел свое понятие абсолютных «внутренних форм». Это были вечные, абсолютные истины, ждущие только, когда их обнаружат.

Едва ли стоит удивляться тому, что упорядоченность платоновских идей была подхвачена большинством членов общества, стремящихся к обретению устойчивых истин. Философам его идеи тоже понравились, поскольку обеспечивали их работой, связанной с логическим поиском неуловимых истин. Государство, как и любая правовая система, приветствовало понятие неизменных абсолютных принципов. Христианская церковь, находившаяся под сильным влиянием Павла, тоже встретила с распростертыми объятиями идею абсолютных истин и «форм», а также ригидность системы. Так вырабатывались удобство, практичность, комфорт и успех по существу фашистской системы западного мышления.

Необходимость наведения порядка прямо вытекала из предположения, что этот порядок уже существует как абсолютная истина, которую нужно раскрыть. Этот хитроумный механизм искренней веры в то, что навязываемый извне порядок на самом деле существовал всегда, оказался удивительно эффективен в науке, где «навязываемый порядок» (гипотеза) может проверяться и меняться с огромной практической пользой. В остальных сферах человеческой деятельности ложное представление о поиске «внутренней истины» серьезно препятствовало построению более эффективных навязываемых порядков. Порядки эти могут принимать форму не только фашистских утопий, но и весьма эффективных самоорганизующихся систем (первым приближением к которым является философия свободного рынка и laissez-faire).

Важно помнить, что закоснелый догматизм западных методов мышления возник именно как реакция на бесформенный субъективизм софистов.