Уайтинга и Чайлда критиковали по поводу того, что «в их теории получается слишком много «черных ящиков»: между детским воспитанием и детским поведением, между детским поведением и взрослой личностью, между взрослой личностью и культурными верованиями. И хотя авторы не останавливаются на детском поведении и взрослой личности, логика заставляет признать, что воспитание прежде всего влияет на детское поведение, а взрослая личность — на верования. Это сомнительно по нескольким причинам. Даже если верования отражают какие-либо психологические особенности, они отражают психологические особенности предшествующих поколений, а нынешнее поколение соглашается с традицией, которая не полностью конгруэнтна их личности, но которую они еще не изменили. Во-вторых, теории магических верований, которые анализируют авторы, слишком сложны, чтобы их можно было редуцировать к нескольким параметрам, которые используются в этих исследованиях. И чем лучше собраны этнографические данные, тем труднее втиснуть их в аналитические категории. В-третьих, даже самые надежные этнографические данные являются только грубым приближением к тому, что должно быть изучено, чтобы понять личностный уровень. Использование верований как личностных индикаторов должно привести к использованию индивидуальных интервью по поводу этих верований»[196].

«Модель Уайтинга представляет собой синтез антропологической и психологической теории. От антропологии идет функционалистское утверждение, что различные культурные области зависят друг от друга, а не просто сосуществуют как исторические случайности. От психологической теории идут две центральные идеи, которые имели широкую популярность как среди неспециалистов, так и среди формальных теоретиков. Первой была концепция личности, определяемой как устойчивая наклонность отвечать определенным образом на определенные стимулы. Второй — гипотетическое первенство раннего опыта в формировании этой наклонности»[197]. Однако эти подходы многим антропологам не казались убедительными. Как указывал Р. ЛеВин: «Обычаи, такие как практика воспитания и разнообразные культурные паттерны поведения, с которыми они гипотетически связаны, имеют связи и со многими другими обычаями; эти многочисленные связи сами предоставляют возможности для множества интерпретаций. В сумбуре многочисленных связей очень легко найти подтверждение простых казуальных гипотез, ограничивая исследова-


Джон Уантннг и Ирвин Чайлд_____________________________________

Ния несколькими переменными, вместо того чтобы рассматривать целую структуру отношений, в которых они укоренены»[198].

С точки зрения антропологической теории примечательным аспектом работы Уайтинга является то, что концепция культуры трансформируется в процессе полевой работы. Культура в его работе является функционирующей как одна из нескольких переменных, которая предсказывает поведение в любом данном случае. Негативная сторона такого подхода, однако, заключается в том, что происходит вытеснение «культуры» в категорию второстепенных переменных и она лишается функции интегрирующего конструкта[199].

И Основным вкладом Уайтинга и Чайлда в антропологию

Является утверждение, что культура разделена на сегменты — культурные группы - (в этнопсихологии мы называем их внутрикультурными группами), каждая из которых имеет культурные модели, в чем-то отличающиеся от других культурных групп. В целом работа Уайтинга и Чайлда, несмотря на свою популярность, внесла не очень много нового в сравнении с работой Кардинера. Интерес скорее представляет контекст, в котором работали эти исследователи в 50-х — начале 60-х годов. Применение методов, непосредственно заимствованных их школы «Культура и Личность» выглядело довольно вызывающим. На это обратил внимание современный ант - рополог-когнитивист Д'Андрад, который почти с завистью писал, что Уайтинг еще мог позволить себе толковать культурные явления с психологической точки зрения, не делая многочисленных оговорок и не доказывая своего права на подобный подход, что потом долгие годы было просто невозможно[200]. Теория научения сама по себе не может объяснить все составляющие процесса социализации, поскольку она применима только к тем случаям, когда речь идет о достаточно простых реакциях и поведенческих моделях. Научение, безусловно, имеет место в процессе социализации. Но эта теория должна быть разработана более глубоко, поскольку в своем «классическом» виде она может соответствовать только очень примитивному пониманию культуры, что неприемлемо для этнопсихологии. В этнопсихологии понимание культуры слишком сложное и многослойное, что не позволяет с помощью традиционных подходов объяснить, как культура передается из поколения в поколение и как происходит процесс социализации. Однако тенденция развития теории научения, как нам представляется, состоит в построении теории культурного сценария как механизма социализации.