Ваш психолог ПОСЛЕСЛОВИЕ
В послесловиях обычно принято говорить об актуальности предпринятого автором исследования. Но в данном случае это словоупотребление не является лишь данью традиции. Казимеж Обуховский, рассматривая проблему стремлений человека, вводит читателя в круг вопросов, научную значимость которых трудно переоценить. Их дискуссионный характер породил огромную литературу, разобраться в которой нелегко и в силу сложности проблематики, и из-за противоречивости теоретических позиций отдельных авторов, и потому что используемая ими пестрая терминология построена на разнородных принципах.
Автор предлагаемой советскому читателю монографии является клиническим психологом. Представители этой весьма распространенной в ряде зарубежных стран прикладной дисциплины используют психологические методы и принципы для изучения некоторых психических расстройств, в первую очередь неврозов, и для лечебного воздействия на них с помощью психотерапевтических процедур.
Эта профессиональная ориентация, несомненно, наложила отпечаток на характер подхода автора к рассматриваемым в книге проблемам.
Монография посвящена анализу природы психологических факторов, детерминирующих поведение человека, но К. Обуховский очень часто исходит в своем общепсихологическом анализе из клинических данных, то есть из той беспрецедентной по масштабам и познавательному значению, хотя и печальной по своим последствиям, «модели», которую представляет собой область невротических расстройств.
Широко известна роль, которую сыграло изучение различного рода неврологических и психических заболеваний в создании фундаментальных научных концепций в области физиологии, нейрофизиологии, кибернетики, психологии, теории поведения человека.
Работы психиатров Шарко, Крепелина, Блейлера, Кречмера и др. внесли значительный вклад в психологическую теорию, в учение о конституционных типах, в характерологию, в проблемы мотивации, памяти, внимания и т. д. (все психоаналитическое направление также возникло в результате изучения поведения «невротиков»). Данные о природе потребностей К. Гольдштейн получил, обследуя больных с органическим поражением мозга. Завершая разработку своих исследований о высшей нервной деятельности, И. П. Павлов обратился к изучению психических заболеваний. Учение о физиологии активности, кольцевой природе двигательного акта, «модели потребного будущего», целенаправленном поведении и других понятиях, явившихся предпосылкой для развития кибернетики, было создано Н. А. Бернштейном, в частности и при анализе двигательных расстройств. Этот список, разумеется, можно было бы продолжить.
О перспективности изучения такого рода «моделей» для психологии, в которой они все еще, к сожалению, недостаточно используются, свидетельствует и работа К. Обуховского, исследовавшего поведение «невротиков» и стремившегося таким путем понять также механизмы поведения здорового человека.
Но данное исследование имеет второй, собственно психотерапевтический и психогигиенический аспект. Автора книги особенно интересовала проблема «приспособления» (адаптации) и случаи нарушения его (дизадап - тации) при неврозах. Такой интерес не случаен: важной стороной невротических расстройств, которыми страдаем огромное количество людей во всем мире (что дало основание рассматривать ее как «проблему № 1» современной психиатрии), является нарушение взаимоотношений между индивидом и его социальной средой, затруднения межличностных коммуникаций, утрата чувства стабильности, полезности, своей ценности и безопасности!.
В связи с этим клинико-психологические исследования, подобные тем, которые провел К. Обуховский, должны представлять интерес не только для психологии, но и для медицинских и профилактических дисциплин, задачей которых является лечение и предупреждение психических заболеваний, в первую очередь неврозов и «психосоматических» расстройств.
Этот путь исследования может помочь при психотерапевтической, медпко-психологической и психогигиенической работе.
С известными оговорками можно утверждать, что эффективность психотерапии зависит не только от избрания надлежащего метода воздействия (суггестивного, разъясняющего и др.), наиболее адекватного для данной формы патологии и для данного индивида, но от того, насколько врач проник в глубину переживаний личности и сумел подобрать ключ к основным ее проблемам. Такого рода «проникновение» не ограничивается какими-то определенными рамками одпого специального метода — оно может осуществляться в пределах любого избранного вида психотерапевтического воздействия.
Как показывает К. Обуховский, выявление у больного неврозом «защитных» мотивов, разъяснение нереали- стичности нередко скрытых, истинных целей его неправильного поведения помогает психотерапевту «подсказать» пациенту нужные мотивы деятельности и корригировать ео.
Речь, таким образом, идет о необходимости изучения мотивационного аспекта личности больного, ее структуры, отношений, динамики, реакции, предыстории заболевания, о выявлении «ключевых» эмоциональных переживаний, то есть о том комплексе вопросов, на значение которых давно уже обращалось внимание в отечественной литературе (В. Н. Мясищев, М. С. Лебединский, К. К. Платонов, В. Е. Рожнов и др.).
Но самой основной проблемой для К. Обуховского является, естественно, та, которая дала название его книге: психология влечений человека.
Мотивация поведения человека не может рассматриваться вне его личности и различных форм его деятельности.
Исходя из марксистского положения о двоякой сущности человека, следует изучать личность и ее мотивационную сферу и в аспекте отражения исторически сложившихся форм общественной деятельности, и в аспекте ее антропологической структуры, биологических основ поведения, в частности в плане тех физиологических потребностей, на основе которых у человека формируются более высокие сознательные мотивы деятельности.
Стремление к целостному пониманию личности и психики в свое время вызвало к жизни структуралистскую теорию сознания как изолированного «круга», а затем концепции «единого мотива» (либидо Фрейда, стремление к власти Адлера, стремление к самоактуализации Маслоу и др.). У бихевиористов это была «реакция», «поведенческий акт», у гештальтистов — «целостная структура», у персоналистов — метафизическая «энтелехия» (Штерн), отказавшись от которой Г. Олпорт пришел к идее об «организации свойств».
Стремясь преодолеть разрыв между психикой и поведением, советская психология обратилась к проблеме деятельности и ее структуры (С. Л. Рубинштейн, А. Н. Леонтьев, Б. Г. Ананьев, А. В. Запорожец и др.), поскольку психические свойства личности не даны изначально, но формируются и развиваются в процессе ее деятельности[31].
Основной характеристикой деятельности являются мотивы, потребности, интересы, желания. Марксизм учит, что движущие силы истории всегда связаны с потребностями масс.
Сложная взаимосвязь личностных особенностей и характера деятельности формируется под влиянием мотивации, но вместе с тем эта связь сама формирует мотивационный аспект личности.
Самые разнообразные личностные свойства, эмоции и потребности, социальные связи могут приобретать различную мотивирующую силу. Интенсивность мотивов, их устойчивость, напряженность зависят от множества внешних и «внутриличностных» факторов.
На понимание природы мотивации проливают свет такие понятия, как теория когнитивного диссонанса Л. Фес- тингера, и выявление таких важных мотивирующих поведение факторов, как групповые нормы, ценностные ортт - ентации, социальный контроль, стремление к конформизму или, напротив, к оппозиции (нонконформизму), участие в согласованных действиях, приспособление к «значимым другим», борьба за сохранение личного статуса, за признание, сочувствие, безопасность, власть и т. д.
В работе польского психолога подробно и достаточно популярно рассматривается вопрос о мотивах и потребностях, а также о роли установки в процессе выбора мотивов.
Однако автор, стремясь ограничить предмет обсуждения рамками поставленной им задачи, а отчасти из дидактических соображений, не коснулся той ожесточенной теоретической борьбы, которая происходила и происходит в связи с оценкой такой важнейшей для психологии и смежных дисциплин проблемы, как мотивация поведения человека[32].
Но К. Обуховский, несомненно, занимает вполне определенную позицию в этих дискуссионных вопросах.
Каково же его отношение к тем зарубежным концепциям, которые особое внимание уделяли категориям действия (необихевиоризм) и природе влечений и потребностей (фрейдизм)?
Прежде всего следует отметить, что автор критически оценивает распространенные на Западе психологические концепции и стремится осмыслить свои клинико-психоло - гические данные, придерживаясь материалистической естественнонаучной ориентации, с позиций, близких к теоретическим взглядам советских психологов.
Ему чужды, разумеется, наивные схемы ортодоксального бихевиоризма. Вместе с тем он охотно использует наиболее адекватные и гибкие кибернетические и некоторые операционалистские формулировки, считая, что инт - роспекционизм должен быть исключен, поскольку мы не можем заглянуть в содержание сознания другого человека. Предлагая определение «мотива», К. Обуховский использует «кибернетические» понятия алгоритма и программы деятельности и нередко вместо «осознания» говорит о «вербализации» программы и цели мотивов деятельности, которую он понимает как мотивированное действие
Автор подчеркивает роль «значимости» [33] информации, сигнала, то есть проблему, намеченную еще в трудах И. М. Сеченова и И. П. Павлова (теория подкрепления) и получившую развитие в современных концепциях поведения (так, например, в схеме Т — О — Т — Е Миллера, Галантера и Прибрама первый элемент не «раздражитель», как в упрощенной схеме Б—И реакции Уотсона, а «тест»: организм, прежде чем совершить операцию, пробует, оценивает значение сигнала, несущего определенную информацию).
Описывая поведение, К. Обуховский ставит особый акцент на значении целей, задач, планов. Иными словами, он опирается на современные представления об организации целенаправленного поведения как определенного порядка и последовательности операций, контролируемых «моделью потребного будущего», «предвосхищением» (Н. А. Бернштейн), «акцептором действия» (П. К. Анохин), «Планами» (Миллер и соавт.) и т. д.
Однако чисто кибернетический и физиологический подходы к организации действия оказываются недостаточными. Адекватное отражение действительной структуры деятельности должно учитывать также психологическое понятие «образа» в его субъективном аспекте (А. Н. Леонтьев), данные о регулирующем действии соз-. нания, представление о включенности в поведенческий целенаправленный акт бессознательных и осознанных компонентов (Ф. В. Бассин), концепцию о роли установки (Д. Н. Узнадзе и др.).
Хотя К. Обуховский по вполне понятным причинам формулирует свою точку зрения далеко не по всему широкому кругу вопросов, относящихся к проблемам мотивации, исследуя природу факторов, детерминирующих поведение, он учитывает регулирующую и контролирующую роль сознательных мотивов* которые направлены на определенную цель, и значение других мотивационных сил.
Нельзя не согласиться с замечаниями автора в адрес фрейдизма, долгое время монополизировавшего изучение проблемы мотивации.
Критически оценивая психоаналитическую концепцию либидо и сублимации как источника культурного прогресса, а также попытку Фрейда свести мотпвы поведения к универсальным единым мотивам (сексуальному и агрессивному), К. Обуховский указывает, что сексуальная потребность является естественной, по не необходимой. То обстоятельство, замечает он, что сексуальные вопросы могут играть важную роль у больных неврозами, еще не свидетельствует о преобладающем их значении для хорошо приспособленных людей, у которых они подчиняются социальному контролю. В согласии с марксистским подходом польский психолог подчеркивает историческую, социальную обусловленность возникновения фрейдизма.
Вместе с тем К. Обуховский частично использует некоторые рациональные элементы «индивидуальной психологии» Адлера, в первую очередь положение о том, что человек является не столько сексуальным, сколько социальным существом, находящимся под давлением не только эгоистических, но и социальных чувств, а также некоторые представления Адлера о «стиле жизни» и «комплексе неполноценности», который он предпочитает обозначать как «комплекс различия».
Но особый интерес представляет подход автора к анализу роли недостаточно осознанных факторов в мотивации действий, значение которых признается им в полной мере.
Уже в первом разделе книги автор констатирует, что мотив не всегда полностью отражает характер побуждающих к действию сил. Примером могут служить описываемые К. Обуховским защитные мотивы, когда содержание цели деятельности оказывается в логическом противоречии с содержанием ее программы.
Коснемся в этой связи некоторых спорных аспектов сложной проблемы «бессознательного» К
Произвольные теоретические построения, идеалистические и реакционные социологические и философские выводы фрейдизма отодвинули на задний план отдельные позитивные факты, которые можно выявить в психоаналитических исследованиях. Фрейдизм превратился в мифологическую систему верований и догматов, не подвергаемых экспериментальному обоснованию и проверке.
Вместе с тем, как отмечает ряд западных и советских авторов, в психоаналитических работах отражены, хотя часто в превратном виде, некоторые фактические закономерности работы психики. Об этих аспектах фрейдизма писал Ф. В. Бассин, ссылаясь на высказывания И. П. Павлова об излечении больных путем осознания вытесненных переживаний[34] и справедливо отмечая применимость к психоанализу известных слов В. И. Ленина: «...философский идеализм есть одностороннее, преувеличенное... развитие (раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют...»А
Ф. В. Бассин подчеркнул, что современная наука, в частности советская, признает важную роль «неосознанных форм высшей нервной деятельности» в функциональной организации действия, переработке информации и формировании установок (см. ниже).
«Бессознательное» может играть в преображенном виде роль движущей силы при формировании «защитных» механизмов «Я» (реальность которых признают теперь многие советские авторы) [35] и в иных видах деятельности (другое дело, что значение этого психического уровня мотивации деятельности чрезмерно преувеличивалось и нередко искаженно интерпретировалось фрейдистами).
Как показали Д. Н. Узнадзе и его школа, формирующиеся бессознательные установки часто рыступают не в антагонистических, а в синергичных отношениях к осознанным (объективированным) действиям, что способствует адекватной организации самых разных форм адаптивного поведения (Ф. В. Бассин).
Однако наряду с этим имеются, несомненно, и иные варианты — хотя возможно и более редкие — взаимоотношений между указанными сферами психики.
Давно установлено, что сознательный контроль нарушает течение автоматизированных актов поведения, то есть навыков, которые, несмотря на их бессознательный характер, являются без такого контроля весьма гибкими (Н. А. Бернштейн, И. М. Гельфанд и др.). Но есть и более сложные отношения. Глубинные бессознательные установки могут вступать в противоречие с сознательными устремлениями, определяемыми иного рода установкой. Так, например, сформировавшийся на основе положительной в отношении задачи установки мотив определяет стремление человека выполнить порученную ему работу, хотя этому может препятствовать свойственная данному индивиду тенденция (установка) не доводить начатое дело до конца или отрицательная установка в отношении лица, давшего это задание (обе установки могут не осознаваться или осознаваться лишь частично). При изменении взаимоотношения различных детерминант эти отрицательные установки могут возобладать над сознательным желанием завершить работу вовремя, что может привести к созданию «защитного» мотива («работа эта не стоит затраченного времени» и т. п.).
Еще один пример, на этот раз из области «патологии поведения». При алкоголизме отмечается противоречие между сознательным объяснением поведения (согласно которому пьянство вызвано «уважительными» причинами) и действительной, но недостаточно осознанной причиной: болезненным пристрастием к алкоголю. Еще отчетливее это противоречие выступает между часто принимаемым алкоголиком «твердым» решением не яить или «выпить немного» с целью «поднять настроение» (сознательный мотив) и возникающей «потерей контроля», приводящей к прямо противоположным результатам К
С изложенными выше соображениями полностью согласуются данные, приводимые в монографии К. Обуховского. Выводы К. Обуховского о недостаточно осознанных побудительных силах основаны не на психоаналитических концепциях, а па результатах новейших социальнопсихологических исследований.
Положение о существовании не только синергических, но и антагонистических отношений в психике, отнюдь не абсолютных и «снимающихся» в конечном результате деятельности, нисколько не противоречит диалектико-мате - риалистическому мировоззрению. Напротив, именно с этих позиций развитие личности, ее структуры, мотивов и деятельности можно определить как борьбу противоположностей. Непоследовательно было бы поэтому рассматривать все формы взаимоотношений между сознательными и бессознательными тенденциями личности, как «бесконфликтные» и «гармоничные», игнорируя указанный диалектический принцип К
Проблема мотивов является важным разделом работы К. Обуховского. Понимая под мотивом осознание (вербализацию) цели и программы, дающей возможность данному лицу начать определенную деятельность, автор отграничивает их от потребностей, рассматривая последние как факторы, «динамизирующие» поведение.
Следует отметить, что, хотя формулировка К. Обуховского отчасти близка к некоторым определениям советских психологов, она исключает из сферы «мотивов» побудительный фактор деятельности. Так, например, по А. Н. Леонтьеву, мотивом является «то, что, отражаясь в голове человека, побуждает деятельность (курсив наш. — Б. С.), направляет ее на удовлетворение определенной потребности» [36].
Целесообразно, по-видимому, шире, чем это делает К. Обуховский, использовать понятие «мотивации деятельности» или «поведения», поскольку этот более емкий термин охватывает совокупность множества факторов, в том числе и «динамизирующих» (Хебб, П. М. Якобсон и ДР-)‘
В разделах, посвященных мотивам, их контролирующим и направляющим функциям, автор подчеркивает, что они (равно как и социальные установки, позиции) являются продуктом опыта человека в плане общественных отношений. Этот тезис полностью совпадает с разрабатываемым советскими психологами (С. Л. Рубинштейн, Д. Н. ‘Узнадзе, А. Н. Леонтьев и др.) марксистским положением о том, что возникновение и эволюция мотивации детерминируются историческим опытом человека, его общественной деятельностью.
Небольшая, но важная в теоретическом отношении глава посвящена установкам[37].
Как известно, понятие установки, с одной стороны, возникло в результате социально-психологических исследований (Attitüde), а с другой стороны, сформировалось в недрах экспериментальной психологии (Set, Einstellung).
В последней (например, работы Вюрцбургской школы) давно уже использовались такие понятия, как «психическая» или «моторная» установка, ожидание, диспозиция, антиципация, интенция и др. Все эти разнородные термины объединяло понятие о готовности индивида действовать определенным образом[38].
Не останавливаясь на этом более подробно, укажем лишь, что тщательное экспериментальное и теоретическое обоснование учение об установке получило в трудах грузинской школы психологов Д. Н. Узнадзе.
Исходя из диалектико-материалистического учения о деятельности, Д. Н. Узнадзе (проанализировав проблемы некоторых иллюзий) сформулировал положение об установке как о бессознательной в своей основе дсихофизио -
Логической настройке целостного организма, направленной на удовлетворение актуальной потребности, а так же и на регулирование деятельности. Иными словами, установка, по Д. Н. Узнадзе, строится на основании ситуации и потребности, осуществляет взаимодействие между информацией («образами») и «планами», которые включаются в нее, поскольку установка регулирует динамику действия.
В работах Д. Н. Узнадзе и его школы было показано, что в процессе жизнедеятельности происходит образование так называемых («фиксированных» установок. Именно это последнее понятие, а не «первичная установка» ближе всего к концепциям «Set» и особенно «Attitude» (Ш. Н. Чхартишвили), которые определяют установку как продукт научения, социального опыта.
Д. Н. Узнадзе обосновал представление об импульсивном поведении, связанном с удовлетворением витальных потребностей, и втором, волевом и сознательном уровне психической жизни (уровне объективации), когда человек получает, как он пишет, возможность «освободиться» от «принуждения импульса актуальной потребности» и решить вопрос о своем будущем поведении.
Концепция третьего уровня, то есть «социальных установок» — «аттитюд», подчеркивает социальную значимость механизмов, регулирующих поведение, и не исключает их сознательного аспекта[39]. Так Г. Олпорт определяет аттитюды как «психическое и нервное состояние готовности, образующееся на основе опыта и оказывающее направляющее или динамическое влияние на реакции ¡индивида относительно всех объектов и ситуаций, с которыми он связан» [40]. Другие исследователи указывают на то, что установки содержат когнитивный компонент: убеждения, ценности; эмоциональный: заинтересованность в деятельности, и поведенческий: готовность действовать в данном направлении (Кац, Креч, Крачфилд).
Кратко рассмотрев понятия установки, предлагаемые различными авторами, К. Обуховский формулирует свое определение, близкое к тому, которое дал Грин. Он рассматривает установку, как неизвестную переменную (диспозицию), проявляющуюся в различных формах поведения! имеющих общую черту: определенное (отрицатель - ное_или положительное) отношение к данному предмету.
Представление об установках (позициях) помогает понять, подчеркивает К. Обуховский, пе только то, по^ чему люди в той или иной ситуации поступают определенным образом, но и то, почему они формулируют те или иные мотивы поведения.
Как показывает автор, различного рода установки (которые могут и противодействовать друг другу) детерминируют выбор более соответствующего данной установке и ситуации мотива поведения. Таким образом, установки, по К. Обуховскому, автоматически исключают противоречащие им (или некоторой их части) мотивы.
Хотелось бы, однако, чтобы автор более четко сформулировал различие в глубинном построении социальных установок, проанализировав различие между более поверхностными «когнитивными» установками и «глубинными аттитюдами»—• широкими системами ценностей личности, «вырастающими» из таких глобальных ее структур, как направленность личности, тип темперамента, активность и т. п.[41]
Второе замечание связано с обсуждаемым автором вопросом об «автоматизме», выбора мотива поведения и его соответствии системе установок. Ясно, что речь при этом идет не о механистической «жестко» детерминированной схеме. Как справедливо отмечает и К. Обуховский, здесь следует учитывать индивидуальные особенности человека. К этому его замечанию можно добавить, что каждый человек имеет свою гибкую иерархию ценностей, определяющих его ориентацию по отношению к миру и самому себе. То, что он в состоянии преодолеть «групповую картину мира» (Шибутани), а также то, что он под влиянием высших мотивов, ориентированных на морально-этические ценности, может иногда волевым актом подавить физиологические потребности и даже инстинкт самосохранения, обусловливает известную свободу его действий. Классики марксизма, критикуя механиста - ческий подход к деятельности человека, указывали, что он может в известной мере свободно выбирать осуществимый в данной конкретной ситуации образ и порядок /бытия. )
Анализ установок, как фактора, объясняющего в)ыбор мотива, дает основание автору перейти к обсуждению вопроса о том, почему вообще возникает процесс выбора, то есть перейти к проблеме потребностей. Этой проблеме в книге посвящено 7 глав (из 9).
Основная функция потребностей — «привести человека в движение» (Дэшилл). Помимо первичных и приобретенных потребностей, к числу мотивационных факторов относится и «мотивационное прошлое» (Д. Хэлл): механизмы «подкрепления» (обучения), реакции на внешние стимулы, эмоциональные состояния и т. д. К. Обуховский подчеркивает, что стремление некоторых психологов свести потребность к состоянию напряжения, возникающему в организме при нарушении гомеостаза и направляющему его деятельность (Мак-Киннон и др.), неправомерно, поскольку такого рода напряжение еще не направлено на определенный предмет, не является, по его выражению, «понятием именованным». У взрослых людей (в отличие от животных и отчасти от детей) гностический и моторный компоненты инстинкта подверглись обратному развитию, и поэтому возникающее при нарушении внутреннего равновесия напряжение не направлено на определенный предмет и не может быть обозначено как потребность. «Отражение в сознании объекта потребности...является,— отмечает К. Обуховский,-— чем-то иным, сравнительно с изменением в организме... выраженным состоянием напряжения» (стр. 73). Поэтому он приходит к выводу, что потребность следует обозначить как свойство индивида X, выражающееся в том, что без объекта У он не может нормально функционировать.
В таком виде определение отвечает классическим представлениям теории саморегуляции. Однако К. Обуховский правильно замечает, что оно является слишком узким. Поэтому приведенную выше формулировку он дополняет представлением о потребности сохранения не только индивида, но и вида (способность к размножению) и правильного развития, то есть такого функционирования,
\
Когда индивид получает возможность использовать иге свои способности.
\ Предлагаемое определение в известной мере близко к тем, которые дают советские авторы. «Потребность, то есть испытываемая человеком нужда в чем-либо, это состояние пассивно-активное: пассивное, поскольку в ней выражается зависимость человека от того, в чем он испытывает нужду, и активное, поскольку оно заключает стремление... к тому, что мб:кет ее удовлетворить.
...чувственное переживание потребности включает известное динамическое напряжение...» [42]
0 Потребностях как о нужде организма в определенных, необходимых для жизни условиях говорит и А. Н. Леонтьев. Главной чертой потребности, указывает он, является то, что потребность имеет свой предмет, поэтому ее нельзя характеризовать иначе, как указанием на ее предметное содержание (ср. сходную мысль у К. Обуховского); при этом конкретное содержание зависит от того, в каких условиях и каким способом она удовлетворяется. А. Н. Леонтьев пишет, что предмет потребности II есть «побудитель деятельности», а развитие потребности происходит путем изменений круга предметов, удовлетворяющих ее и путем изменения способов такого удовлетворения. Д. Н. Узнадзе особенно выделяет тот факт, что потребности — источник активности.
Другим моментом в концепции потребностей К. Обуховского, на который мы хотели бы обратить внимание читателя, является принцип развития потребности как механизма, осуществляющего саморегулирующую деятельность.
Автор, опирается, хотя и с рядом оговорок, на концепцию гомеостаза, согласно которой организм стремится к сохранению постоянства внутренней среды (Клод Бернар, Кеннон и др.). Дополненная дарвиновскими идеями, эта теория учит, что индивид и вид непрерывно изменяются, стремясь выжить и адаптироваться к внешней среде. Психика с этой точки зрения один из инструментов в системе защитных и приспособительных реакций (такова была, в частности, и точка зрения «функциональной психологии»). Солидаризуясь с подобными взглядами, К. Обуховский охотно ссылается на теорию фрустрации Розенц - вейга, по мнению которого организм человека реагирует
Па вредоносные воздействия тремя уровнями защиты: клеточным (иммунологическим), «автономным» (вегетативным) и психическим (личностным). I
Вместе с тем автор приходит к выводу, что некоторые формы поведения явно не укладываются в прокруетово ложе гомеостаза. Так, говоря о познавательной потребности, К. Обуховский употребляет выражение «апиакти - цизм» познания, поскольку само по себе исследование неизвестного не всегда имеет для индивида практическое значение. Такие формы познавательной деятельности не объяснимы классической схемой «саморегуляции», но они оказываются необходимыми для функционирования живых существ [43].
Эти правильные положения автору следовало бы, с нашей точки зрения, развить несколько глубже.
Эксперименты Халла, Толмена и ряда других психологов, в том числе и советских, показали, что многие действия животных и человека «подкрепляются» лишь самим выполнением задачи.
У человека, как указывал Маркс, в процессе трудовой деятельности труд становится ¡потребностью не только как способ добывания средств к жизни, но и как способ утверждения себя как родового существа. В психологическом плане это явление можно расценивать, согласно А. Н. Леонтьеву, как «сдвиг мотивов». Он указывает, что в процессе жизнедеятельности у человека происходит усложнение хода мотивации. Выполняя какие-либо действия, человек затем совершает их нередко уже ради них самих: мотив сместился, став целью. Осознание таких мотивов требует, по А. Н. Леонтьеву, специального акта. К. Левин описывает «квазипотребности»: появляющиеся в процессе труда или обучения сдвиги мотивации, когда всякое намерение вызывает «систему напряжения», требующую для своей разрядки соответствующей деятельности (например, известные эксперименты по возвращению к «прерванному действию»). О превращении «средств в цели» писал и Г. Олпорт, указывая, что первые нередко приобретают затем мотивирующую силу.
\ К. Обуховский также подчеркивает, что в процессе индивидуализации способов удовлетворения потребностей, их осознания (ментализации и социализации) — возникают вторичные индивидуальные потребности, число которых чрезвычайно велико, а характер разнообразен.
^Объяснения всех этих потребностей как способов «саморегуляции» будет очевидно явной натяжкой. Кроме тогб, известно — эти примеры приводятся и К. Обуховским,— что движимые некоторыми «потребностями» виды поведения, например невротического, алкогольного, не только не приводят к «нормальному» функционированию [44] индивида, но, напротив, нарушают его.
Таким образом, материал книги убедительно свидетельствует о необходимости «негомеостатического» подхода к оценке основ деятельности человека и его потребности.
Анализ эвристического мышления и творчества подтвердил учение о принципе активности, как основополагающем факторе деятельности человека. Современная наука рассматривает действие в аспекте направленной на будущее настройки. Не «стимул» (бихевиоризм) и даже не «ситуации» (Фресс и Пиаже) определяют деятельность человека; он сам создает те ситуации, на которые «реагирует» (не «реакция», но «акция»).
Принцип гомеостаза, «защиты» внутренней среды от внешней описывал, таким образом, лишь отдельные стороны биологической активности [45].
У человека наглядно обнаруживается активный, ориентированный на отдаленные цели тип поведения. В. И. Ленин, как известно, говорил о «целеполагающем» образе
Действий человека. При этом личность стремится к «са/ мореализации», «самовыражению». «Это понятие ^человек) есть стремление реализировать себя... и осуществить (выполнить) себя» К /
Социальные условия, детерминируя поведение, превращаются для личности в систему внутренних целей,/мотивов, идеалов и этических ценностей, на которые ома и ориентируется. «Открытость» миру личности, замечает Олпорт, проявляется не только при взаимодействии/ ее с другими биологическими системами, но и в связях с экономическими, культурными, политическими и другими социальными факторами. Хотя ряд подсистем организма стремится сохранить равновесие и устранить внутреннее напряжение (мотивации «deficiency», то есть дефицита, «нужды»), вся система личности стремится в целом не к пассивности, а к нарушению равновесия, созданию напряжения, она ориентирована в будущее. Маслоу также подчеркивает принципиальное отличие мотиваций роста, удовлетворение которых дает человеку ощущения счастья и служит основой творчества, от мотиваций «нужды», неудовлетворение которых приводит к болезни.
Переходя к классификации потребностей, К. Обуховский иронически замечает, что это один из наиболее благодарных разделов научного творчества. И действительно, помимо общеизвестного деления на естественные (или физиологические), элементарные, органические потребности и высшие, духовные потребности, было предложено множество развернутых классификаций. В одних схемах иерархия потребностей строится на основе одной тенденции (например, теория либидо Фрейда, концепция самоактуализации Маслоу), в других подчеркивается несводи - мость сложных и меняющихся систем мотивов и потребностей к общей универсальной тенденции (Олпорт и др.).
При известной произвольности классификационных схем естественно, что часть потребностей (мотивов) обозначается авторами различным образом. Одни из них толкуются расширительно, а другие «сливаются» вместе. У К. Обуховского потребность (мотив) «властность — покорность» описывается в рамках потребности в эмоциональ - \
\
\>м комакте. а некоторые выделяемые психологами вй - дй потребностей (мотивов) вообще опускаются. Многие «потребности» («самопроявление», «самоутверждение», «мотив достижения», по Мак-Клелланду) фактически включены в «потребность смысла жизни». Можно назвать и рДц других отличий предложенной им схемы.
К. Обуховский выделяет потребности самосохранения (физиологические и ориентировочные) и потребность размножения (сохранения вида). Остановившись вначале на характеристике пищевой и половой потребностей, он переходит затем к специфическим человеческим «ориентиро- вочным» потребностям: познавательной потребности, потребности в эмоциональном контакте и потребности смысла жизни.
Следует отметить, что познавательная деятельность и процессы умственного развития детально изучены в советской психологии, которая рассматривает познание как процесс, приближающий субъекта к объекту. Развитие идет от восприятий и действий к абстрактному, понятийному мышлению; при этом на определенном этапе развития перед ребенком возникает новый путь познания, начинающийся с усвоения слова-термина.
Советские психологи исследовали различные стадии «микро» и «макро» изменений познавательной деятельно - ности, в зависимости от этапа развития ребенка. Они установили, что материальные действия с предметами отрабатываются затем в плане речи и лишь в конечном итоге превращаются у человека во внутренние действия (Л. С. Выготский, П. Я. Гальперин и др.). Полемизируя с зарубежными авторами, в частности с точкой зрения школы Пиаже, они показали, что, общаясь со взрослыми, ребенок усваивает не просто действия, а именно общественный опыт и усвоение это сопровождается не только ростом количества знаний, но и формированием самого мыслительного процесса (Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, А. В. Запорожец и др.). Были исследованы процессы восприятия как своеобразные ориентировочные перцептивные формы деятельности (Б. Г. Ананьев, А. Н. Леонтьев, В. М. Теплов и др.) и т. д.
Но в монографии К. Обуховского структура познавательной деятельности по существу не рассматривается, хотя в ней и упоминается о процессе превращения «условнорефлекторной ориентировки» в понятийное мышление.
Ё соотйетствйй с Задачами кнйгй опйсывается значени^ «динамизирующего» фактора, связанного с изменение^ внешней ситуации, а точнее, с поступлением информации. Именно эти «негомеостатические» механизмы познавательной деятельности, особенно важные для эволюции Человека, имеют непосредственное отношение к познавательной «потребности». Автор подчеркивает наблюдаёмое у детей различие между ориентировочным рефлексом, инициирующим познавательную деятельность, и исследовательским рефлексом, динамизирующим ее. Читатель, несомненно, с интересом сопоставит эти данные с работами советских психологов (А. В. Запорожец и др.).
Как и в других разделах книги, автор стремится использовать здесь психологический анализ для практических, клинических целей. Заслуживает внимания предположение (оно подтверждается рядом клиницистов) о том, что умственная отсталость у детей иногда является следствием недостаточного удовлетворения их познавательной потребности. Интересны также соображения о существовании двух различных форм олигофрений, связанных с органическим поражением «инструмента» познания — мозга — и обусловленных недостаточной активностью «динамического фактора» — познавательной потребности.
Подробно описаны в книге формы и динамика фаз «потребности в эмоциональном контакте», истоки концепции которой К. Обуховский прослеживает в работах Я. Ма - зуркевича и в учении о «синтонии» Е. Блейлера. С задержкой и фрустрацией в детские годы этой потребности в симпатии и «созвучности» (эмпатии) с переживаниями других людей автор связывает адлеровское понятие о «комплексе неполноценности» и многие формы патологического (невротического) поведения. Он рассматривает в данном аспекте случаи «эмоциональной холодности» или «вызывающего» поведения детей *.
Не останавливаясь на отдельных моментах развития этой потребности (границы которой, с нашей точки зрения, автором несколько расширены), отметим лишь, что
1 Заслуживают внимания педагогов, психологов и психиатров высказываемые автором соображения о фазах развития этой потребности, например о той фазе, когда у ребенка выражено стремление к эмоциональному контакту с одним определенным лицом; с неудовлетворением этой тенденции автор связывает аффективные и соматические расстройства, возникающие у ма леньких детей при изоляции их от родителей.
\
\
Вопрос о связи содержания и структуры мотивов и потребностей, в частности данной «потребности» с различными индивидуальными особенностями, нуждается в дальнейшем изучении. Эта малоисследованная проблема затронута в книге довольно бегло К
Завершает монографию разбор «наивысшей» потребности — стремления найти смысл жизни. Автор описывает генезис и фазы развития этой потребности, «динамизирующей» деятельность человека, но не всегда отчетливо «вербализуемой» им. Пытаясь ответить на «извечный» вопрос о смысле своего существования, человек стремится обрести его в труде, науке и творчестве, отдавая свои силы для блага других людей, для достижения высоких идеалов, примыкая к различным социальным движениям и идентифицируя себя с ними. Тем самым он осуществляет деятельность, отвечающую его критериям «философии счастья». В одной из последних работ С. Л. Рубинштейн, критикуя гедонистические теории поведения, писал, что оно регулируется жизненными ценностями: чем меньше мы гонимся за удовольствиями, за счастьем, чем больше заняты делом своей жизни, тем больше счастья мы находим2.
Прогресс и другие общественные явления детерминируются в первую очередь факторами социально-экономического порядка, однако нельзя, справедливо подчеркивает К. Обуховский, игнорировать при этом роль таких «мотивов», как стремление людей к творческой деятельности, их потребность обрести в ней смысл своей жизни. В заключительных разделах работы описываются различные формы удовлетворения этой потребности, как соответствующие возможностям, способностям человека, его личностным особенностям и жизненной позиции, так и противоречащие им, «дефектные», требующие иногда психотерапевтической помощи.
Книга К. Обуховского, разумеется, не исчерпывает сущности перечисленных выше сложных проблем. Но она содержит обширную и во многом новую для советского читателя информацию; создавая предпосылки для творческой дискуссии, она будит исследовательскую мысль. Профессор Б. СЕГАЛ
1 См., например, статью В. С. Мерлина в сб. «Проблемы личности», М., 1969.
2 См.: С. Л. Рубинштейн, Человек и мир, в кн. «Методологические и теоретические проблемы психологии», М., 1969. стр. 348.