И. Л. Багратион-Мухранели

Евгений Викторович Маевский (1944–2008) — коренной москвич и потомст венный филолог. В раннем детстве излюбленным чтением его были словари. Порой чтение сопровождалось замечаниями: «Надо же, — все правильно! La table — стол!».

Однако первым иностран ным языком стал английский. Отца Жени, Виктора Васильевича Маевского, послали в качестве собственного корреспондента га зеты «Правда» работать в Англию. Хотя в 1950 году у советских лю дей за границей особых контактов с местным населением не предпо лагалось, Евгений Викторович со хранил на всю жизнь любовь к этому языку, «островной» психо логии и английскому образу жиз ни. В посольство, где жили Маев ские, приходила учительница англичанка, а русской грамоте учила мама, разлиновывая тетради в «три с косыми» линейки, так как ни русских школ, ни тетрадей для первого класса в то время в Лон доне не было. Владение русским языком и старомосковской речью, которая сохраня лась в семье, будет в дальнейшем отличительной особенностью Маевского-полиглота и лингвиста, так же как и глубокое знание и понимание традиций русистики. Его дед,

© Московский городской психолого-педагогический университет, 2010 © Портал психологических изданий PsyJournals. ru, 2010


146 Филологическое Наследие

Николай Васильевич Станиславлев, был преподавателем русского языка и словесно сти Поливановской гимназии, а затем профессором Московского областного педаго гического института. Мать, Валентина Николаевна, — доцентом кафедры истории русской журналистики и литературы факультета журналистики МГУ.

Когда встал вопрос о выборе будущей профессии, Евгений Викторович коле бался между математикой и лингвистикой. Поскольку отец его, Виктор Васильевич, знал также и японский (начинал карьеру в качестве дипломата в Японии), выбор был сделан в пользу иероглифики. Впоследствии Евгений Викторович неоднократ но говорил, что история, политика, экзотика Японии интересовали его в гораздо меньшей степени, чем таинственные буквы.

Интерес этот, вероятно, был связан еще и с тем, что лучший друг Маевского Максим Жуков — один из крупнейших современных специалистов по шрифтам — собирался стать художником книги. Максим, с которым они совершали многочасо вые пешие прогулки по Москве и окрестностям, учился у легендарного человека 20-х годов художника Телингатора и был фанатически предан идее письма и облика книги. Окончив Полиграфический институт, работая в издательстве «Искусство», Жуков вместе с художниками М. Аникстом и А. Троянкером смог сделать многое: основал серию «Древнерусское искусство», изменил облик и шрифт журнала «Те атр». В конце 80-х годов Максим переезжает в Нью-Йорк. Поступив в ООН худож ником книги, Жуков получил возможность работать со всеми языками, на которых существует печатная продукция Организации Объединенных Наций. Незадолго до смерти Евгения Викторовича Максим приглашал его принять участие в конферен ции, посвященной 300-летию введения Петром I гражданского шрифта…

Интересы Маевского-ученого стали складываться рано. Поступив в Институт Восточных языков (ИВЯ) при МГУ, окончив и защитившись, Евгений Викторович всю жизнь проработал на кафедре японской филологии Московского университета: сна чала молодым преподавателем, затем доцентом, а последние годы — заведующим кафедрой. Маевского интересовал язык как система во всех его аспектах и проявлени ях: система естественных языков и проблемы искусственного языка (в том числе про блемы эсперанто), процессы глобализации в области языка. Будучи полиглотом, Ма евский изучал не только европейские, но и восточные языки. Его интересовал фено мен воссоздания иврита как языка государственного общения, различные семиотиче ские системы (язык жестов, язык японской музыки — сольфеджио в соответствии с интонацией языка), уникальность иероглифики, различные аспекты японской грам матики, национальная специфика лексической семантики, японская транскрипция иностранных слов, связь ключевых слов и культурной парадигмы, жесты как язык, особенности японских сериалов и женского языка. Для Евгения Викторовича была абсолютно естественна связь теоретической лингвистики с языковой конкретикой.

Первая большая работа Е. В. Маевского «Учебное пособие по старописьмен ному японскому языку (бунго)» была написана в 1991 году. Постепенно уходили учителя, старшее поколение переводчиков и носителей языка, преподававших в ИСАА, и в какой-то момент Евгений Викторович с грустью констатировал, что

© Московский городской психолого-педагогический университет, 2010 © Портал психологических изданий PsyJournals. ru, 2010


Багратион-Мухранели И. Л.

147


Вскоре он останется единственным знатоком старописьменного японского. Маев ский предпринял много усилий, пытаясь учить студентов традициям классической каллиграфии, пропагандировал вместе с коллегами культуру чайного действа (в МГУ был открыт чайный кабинет для изучения чайной церемонии), оранжировки цветов икэбана, бытовой жизни японцев.

Тонко чувствуя своеобразие родного русского языка, Маевский переводил произведения таких писателей, как Кавабата Ясунари, Танидзаки Дзюнъитиро, Юкио Масима, переводил прозу и драматургию. Посмертно ему было присуждено звание Почетного члена Ассоциации японоведов.

Основной вклад в науку, сделанный Маевским, отразился в его докторской дис сертации «Графическая стилистика японского языка как проявление устойчивых сте реотипов». Евгений Викторович рассматривает особенности написания (орфография) и начертания (каллиграфия) текстов на японском языке, имеющих стилистическую значимость. «Цель работы, — писал он, — выявление стилевых приемов и стилевых смыслов, основанных на орфографии и каллиграфии в различные периоды сущест вования японского языка, и установление места и роли этих приемов и смыслов в японской культуре. Применен комплексный подход к явлениям японской орфогра фии и каллиграфии. Существенно уточнены принципы типологии классификации культур и систем письма». Работа была подлинно новаторской. Маевский разработал и ввел в научный оборот понятие «графостилистики», применимое не только в от ношении языков с иероглифической системой письма, но ко всем типам алфавитов. Тема соотношения письма и речи интересовала его в разных проявлениях. Появля лись различные работы, например, «Паралингвистика письменного текста в совре менной Японии»; одна из аспиранток Евгения Викторовича разрабатывала тему «Де ловой стиль японского языка в устной форме» (Н. Свинина).

Одна из статей Маевского называлась «Самиздат как явление книжной куль туры». Текст ее он оформил как мини-книгу. Кстати, много лет Евгений Викторович собирал коллекцию миниатюрных изданий. Также он любил вспоминать, что гене рал Алексей Петрович Ермолов умел сам переплетать книги. Евгений Викторович часто преподносил друзьям и близким в качестве подарка миниатюрную книгу со стихотворным посвящением. В семидесятые годы, вопреки внешнему давлению, был счастливый период продолжающегося карнавала: в семейном дружеском кругу однокурсников и близких по духу студентов было принято дарить специально на писанные или разыгранные художественные произведения. Евгений Виктрович пи сал стихи-шарады, стихи с рифмами-ловушками, серьезно увлекался художествен ной фотографией, собирал фотоаппараты и, будучи истинным гуманитарием, — старинную технику.

Маевский писал стихи и прозу, научную фантастику, эссе («Как я взбирался на Фудзи»). Принимал участие в собраниях университетского клуба поэтов «Воробье вы горы». Писал мало и, как считали участники клуба, «косил под Тютчева».

Маевский очень много времени отдавал преподаванию. Придумывая темы курсовых и дипломных работ, щедро раздавал свои идеи, за что и был любим сту

© Московский городской психолого-педагогический университет, 2010 © Портал психологических изданий PsyJournals. ru, 2010


148 Филологическое Наследие

Денческим народом в пяти вузах, где он читал курсы в последний период жизни: «Введение в языкознание», «Основы японской лингвистики», «Основы японской культуры», «Сопоставление грамматики русского языка и изучаемого (немецкого, французского, английского)», «Теория перевода». Помимо ИСАА, это были ИПВ — Институт Практического востоковедения, одним из основателей которого являлся Маевский, МГЛУ — Лингвистический Университет, факультет Иностранных языков МГППУ, где он читал последние два предмета, и РГГУ.

Курс теории перевода был особенно любим Евгением Викторовичем. Для него он увлеченно подбирал тексты повышенной сложности, такие как переводы «Воро на» Эдгара По или «Тигра» Блейка, обсуждал лингвистический аспект текста «Fin-negan’s Wake» Джойса, который читал, как он выразился, «с полным напряжением лингвистических сил».

Проблема непереводимости интересовала его в теоретическом плане: все ли нужно переводить и на все ли языки? Он участвовал наряду с М. Л. Гаспаровым, Л. М. Баткиным, В. Мильчиной и другими видными переводчиками в дискуссии, посвященной статье С. Ромашко «Недоуметельное языка моего». Статья Е. В. Маев ского называлась «Повседневная рыба» и касалась границ языка, межкультурной коммуникации, несовпадения лингвокультур. («Рассказывают, что когда молитву «Отче наш» взялись переводить на эскимосский, то фразу «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» пришлось, за отсутствием у эскимосов понятия «хлеб», передать примерно так: «Дай нам сегодня нашу повседневную рыбу»).



Ниже мы публикуем статью Евгения Викторовича Маевского «Очесловие. О китайской грамоте и образном мышлении».

Памяти ученого