Каково значение организации личного пространства в характеристике субъектности?

В данной работе речь идет о личном жизненном пространстве (или психологическом пространстве личности), содержание которого раскрывалось в работах У. Джеймса [59], А. Адлера [204], К. Левина [211]. В настоящее время эта проблема не получила должного развития, за исключением некоторых немногочисленных работ [37; 194].

Наиболее полно понятие жизненного пространства личности раскрыто в работах К. Левина [104; 105; 211]. Первоначально исследование пространства осуществлялось им в терминах теории поля. Большое значение при описании жизненного пространства личности К. Левин придавал проблеме границ пространства [104]. Он отмечал, что границы у ребенка менее прочны, чем у взрослого. Ребенок в большей мере является частью среды. Границы пространства взрослого прочнее, в связи с чем он в меньшей степени подвержен влиянию среды и с большим трудом, чем ребенок, расходует внутреннюю энергию.

Психологическое поле представляет собой не объективную реальность, а феноменологический мир, придавая тем самым субъективный характер объективной реальности [74; 104]. Вводя понятие «субъект» и «окружение», К. Левин подчеркивал, что здесь нет двух аспектов для рассмотрения: один из которых — внутренняя субъективная система намерений, потребностей и другой — внешняя. Хотя К. Левин писал о двух существующих универсумах — «психологическом» и «физикальном», он предлагал их рассматривать не изолированно, а как единое целое. Он хотел показать, что всякая потребность (квазипотребность) связана с окружающим миром [104; 105].

В дальнейшем К. Левин предпочитал говорить не о психологическом поле, а о жизненном пространстве. «Жизненное пространство» — более емкое понятие, оно включает в себя психологическое поле, т. е. целостность су - шествующих, зависящих друг от друга психологических фактов, и личность в ее динамической структуре (квазипотребность, намерение). Жизненное пространство — это личность и среда в их взаимоотношениях. При этом он подчеркивает, что нельзя говорить о волевом действии, намерении как о «событии», выводимом из «полевых сил», но их нельзя также рассматривать только как системы напряжения. Левин провозгласил тезис, что всякое психическое явление, т. е. событие, в том числе и намеренное волевое, должно рассматриваться как единство конкретного субъекта и конкретного окружения. К. Левин говорил, что поведение человека определяется не особенностями среды, которые влияют на личность; оно детерминируется той конкретной целостностью, в состав которой входят и личность, и ее психологическое окружение. Все физические или социальные факты могут включаться в «жизненное пространство» по мере того, как они воздействуют на человека и его состояние в данный момент. Физический материал, не воспринимаемый человеком, не включается в жизненное пространство [74; 105].

Можно выделить три главных аспекта расширения жизненного пространства. Первый касается границ и дифференциации той области, которая для индивида носит характер нынешней реальности. Второй имеет дело с возрастающей дифференциацией в измерении реальности — ирреальности. Третий касается расширения психологического временного измерения, т. е. расширения «психологического прошлого» и «психологического будущего», которые существуют как части жизненного пространства в данное время. Регрессия поведения должна появляться, если сужены границы уровня реальности жизненного пространства или если уменьшены его психологическое временное измерение или его измерения реальности — ирреальности. Кроме того, если перерезана функциональная связь между уровнем реальности и ирреальности, т. е. если разорвано связующее звено между фантазией и действием, в результате должно произойти изменение в поведении, демонстрирующее некоторые характеристики регрессии. Пределы лежащего впереди временного промежутка, который оказывает влияние на нынешнее поведение и, следовательно, должен рассматриваться как часть нынешнего жизненного пространства, увеличиваются в ходе развития. Это изменение временной перспективы — одной из наиболее фундаментальных явлений развития [104].

Особенности «жизненного пространства» индивида отчасти зависят от состояния этого индивида как продукта собственной личной истории, а отчасти определяются его непсихологическим — физическим и социальным — окружением.

Пространство субъекта всегда связанно со временем, в связи с чем понятие жизненного пространства личности (термин введен Л. Франком) в настоящее время характеризуется единством пространственно-временных и аффективных аспектов человеческой жизни. М. Р. Гинзбург, развивая представление о пространстве личности, ввел понятие жизненного поля личности, понимаемого как совокупность индивидуальных ценностей, смыслов и пространства реального действования, охватывающего прошлое, настоящее и будущее [48].

В настоящее время в психологии достаточно разработано представление о внутреннем пространстве как особом образовании, несводимом к прочим конструкциям (ментальным репрезентациям, образам и т. п.). Достаточно широко эта проблема представлена в работах Н. А. Бернштейна [21]. Многие авторы рассматривают пространственноподобные характеристики самой психики: сознания как «пространственноподобного образования» М. К. Мамардашвили [115], отдельных психических процессов В. Д. Шадрикова [198]. Согласно теории В. Д. Шадрикова, предложившего для классификации психических процессов оригинальный критерий, «форме существования материи» пространственноподобны все психические процессы: память, восприятие, мышление, воображение. Л. М. Веккер [41] предложил рассматривать пространственно-временные отношения как сквозные для всех психических процессов, включая не только пространственную структуру мышления или восприятия, но и пространство эмоций, речи, сознания. Многие исследователи особенностей внутреннего пространства связывают его с образной сферой человека: концепция образа мира

А. Н. Леонтьева [108], представление о Мегаобразе В. А. Барабанщикова [19].

Особое внимание исследователей занимает проблема взаимоперехода внешнего и внутреннего пространства. Этот взаимопереход может осуществляться путем объективации как «внесение себя во внешний мир», проявление в нем своих намерений, целей, однако очерченный субъектом в процессе его объективации внешний мир может рассматриваться как его индивидуальное пространство [183]. Процесс личного развития и его социализации в обществе представляет собой освоение внешнего пространства и превращение его во внутреннее пространство [186].

Согласно К. А. Абульхановой [2], единство внутреннего и внешнего пространства, которое личность сама создает и структурирует — это «жизнедеятельность человека». Именно в этом психологическом пространстве осуществляется субъ - ектность человека.

Существует определение психологического пространства личности как субъективно значимого фрагмента бытия, включающего в себя в комплексе физические, социальные и чисто психологические явления, с которыми человек себя отождествляет (территории, предметы, привязанности, установки). «Значимыми эти явления становятся благодаря загруженности личностным смыслом для субъекта, и поэтому границы психологического пространства охраняются физическими и психологическими средствами» [37. С. 61].

В контексте исследования этапов среднего и позднего онтогенеза изучение организации личного пространства представляется значимым, поскольку известно, что его границы изменяются в периоды возрастных кризисов и кризисов развития личности: кризисы нередко сопровождаются переоценкой ценностей, изменением дистанции по отношению к значимым людям, «присваиванием» или «отчуждением» целых пластов нашего духовного бытия. В связи с этим изменение особенностей субъектности на разных этапах онтогенеза, очевидно, будет связано с изменением границ личного пространства.

Согласно исследованиям личного пространства субъекта оно состоит, по крайней мере, из двух взаимосвязанных, взаимопересекающихся пространств — физического и духовного (некоторые авторы называют их соответственно территорией и созависимостью [37]). Физическое пространство состоит из физических тел: местности обитания, предметов и людей нашего окружения. В духовном личном пространстве люди, местности и предметы присутствуют в виде образов реальных физических объектов. Эти объекты могут не совпадать: люди, ушедшие от нас, могут долго пребывать в нашем личном пространстве. В личном пространстве объективные и субъективные явления «перемешаны» — мы впускаем в наше духовное пространство реальных людей и реальные предметы и становимся от них зависимы [37]. Тот факт, согласно которому сосед по комнате может не войти в личное пространство, а случайная встреча может надолго переменить ход наших мыслей и активности, определяется личностным смыслом, характеризующим те или иные элементы ситуации в аспекте их связи с жизнедеятельностью субъекта. Этот феномен описал К. Левин, говоря о трансформации образа под влиянием особенностей структурирования личностью целостной картины мира [211]. Изменение личного пространства связано со смыслообразованием (расширением смысловых систем на новые объекты) и смыслострои - тельством (содержательной перестройкой жизненных отношений и смысловых структур, в которых они преломляются) [112].

Объем физического пространства человека с трудом поддается определению. Как отмечает Л. П. Гримак [55], личное пространство одного человека может восприниматься слишком большим, в то время как у другого человека личное пространство переживается как «тесное»,что обостряет ощущение несвободы, зависимости и гнета. В то же время объем духовного пространства вообще не поддается измерению, поскольку в нем, в той или иной мере, представлено бессознательное человека, участвующего в создании и поддержании духовного пространства. В связи с этим правомерным представляется подход некоторых авторов [37; 55; 194] к проблеме личного пространства со стороны его «границ». И сам человек, и его личное пространство есть системы, открытые для постоянного обмена материей, энергией и информацией с окружающей средой. Естественно, что проницаемость границ взаимосвязана со стабильностью, устойчивостью пространства внутри этих границ.

В содержании понятия субъекгности важное место занимает активность человека, направленная на преодоление границ различных пространств: личной территории, персонализированной среды (предметной и социальной). Понятие границы и выхода за ее пределы всегда связано с проблемой идентификации. Идентификация позволяет человеку найти в социуме место для своего «Я», разместить себя в определенных рамках, разделить свое и чужое. И в то же время именно ощущение несовпадения с фиксированными пределами идентификации дает возможность проявлять субъектную активность. По Э. Эриксону, личность сознает преемственность и непрерывность собственного существования несмотря на все изменения, которые наступают в структуре организма, в склонностях, интересах, убеждениях, несмотря на имеющиеся социальные роли. Идентичность — это непрерывное стремление реализации человеческого потенциала, но для этого люди нуждаются в категоризации и интеграции своего жизненного опыта, поэтому им необходимо достигнуть эгоидентичности, т. е. чувства целостности и беспрерывности переживания. Развитие и формирование эгоидентичности человека создает чувство устойчивости и непрерывности его «Я». В концепции Э. Эриксона идентичности отводится самостоятельная адаптивная функция, отражающая неделимость во времени и пространстве [207].

Формирование идентичности может создавать различную степень активности субъекта. Так, Дж. Мид [214] говорил об осознаваемой и неосознаваемой идентичности. Неосознаваемая идентичность базируется на неосознанно принятых нормах, привычках, формах поведения и мышления, получаемых человеком от группы, к которой он принадлежит. Его собственная активность при этом минимальна. Осознаваемая идентичность возникает при наличии рефлексии, когда человек начинает размышлять о себе, своей жизни, выбираемых целях. Это и есть самодетерминация.

Как указывает Е. В. Улыбина [ 184], ощущение несовпадения с фиксированными пределами идентификации дает возможность проявлять субъектную активность, формировать новую идентичность. Обобщая рассмотрение проблемы идентичности в концепциях Э. Эриксона, А. Н. Антоновой,

В. С. Мухиной, автор утверждает, что в феномене идентичности в существующих подходах принято выделять стороны, в различной степени определяемые социальной средой. Формирование идентичности включает в себя кризисные моменты, продуктивное преодоление которых предполагает пересмотр уже принятых идентификаций и активную работу по выбору дальнейших.

Кризис идентичности — это кульминация активности индивида, связанная со сменой реальной позиции в социальной среде. Обретя новую форму идентичности, субъект вместе с тем обретает новые границы личного пространства, определяемые этой формой. При этом сам феномен построения личности проявляет себя как функция обнаружения границы столкновения с нормой и опробования ее на прочность. Ссылаясь на работу Е. А. Родионовой, Е. В. Улыбина анализирует психологическую функцию маски («личины»), которая состоит в самоизоляции носителя маски от внешней социальной и культурной среды. Автор указывает на креативную значимость факта несовпадения лица и маски как несовпадения исполнителя и социальной роли, индивида и его социальной сущности. Собственное активное «Я» формируется в месте «зазора», несовпадения лица и личины, индивида и члена социальной группы. Отсюда следует, что человек обретает свои границы, начиная от образа тела и кончая собственным социальным и психическим «Я», через столкновение с границами «Я» и «не-Я», через сопротивление. Если граница абсолютна и не поддается воздействию, то, значит, здесь заканчивается «Я» и начинается объект. Представление о «Я» складывается из опыта преодоления границ различной модальности. Анализируя теории развития, акцентировавшие значение в этом процессе момента сопротивления как среды, так и самого индивида для оформления представлений о своем физическом и социальном «Я», Е. В. Улыбина утверждает, что субъект «может существовать лишь на границе с иным, “Я” возможно только в противопоставлении с “не-Я”. Эмпирическое “Я” существует в месте разрыва между мной и не-мной, по одну сторону которого находится “черная дыра” истинного субъекта, а по другую — плотный, сопротивляющийся мир. Личность человека не совпадает с маской, социальной ролью, но определяется возможностью выбирать и исполнять эту роль. Если маска сливается с носителем, то можно говорить о потере личности. Чтобы “Я” сформировалось, необходима проницаемая граница. Реальность социального “Я”, как и “Я” телесного, производна от сопротивления социальной среды. Оно существует в силу ощутимости давления социальных норм и в то же время в силу их подверженности произвольным изменениям. Граница, на которой формируется “Я”, должна быть четкой, но проницаемой» [184. С. 163—164].

Таким образом, субъектность обусловливает наличие у человека стабильного личного пространства, характеризуемого средней проницаемостью границ, которые позволяют сохранить постоянство пространства и оставляют эту систему открытой для обмена энергией, информацией и т. п.

Проницаемость границ меняется в периоды кризисов, когда может возникать переживание эмоциональной пустоты (недогруженное™ пространства смыслами), наличие «дырок» в пространстве, которые надо «затыкать» другими людьми. Это предполагает необходимость (иногда — готовность) заполнять пространство реализацией иных смысложизненных отношений. Кризисы среднего и позднего онтогенеза (кризис середины жизни и кризис, связанный со сменой социальных ролей в связи с выходом на пенсию) определяют необходимость обретения новой формы идентичности и соответственно четкости границ пространства. Проницаемость границ связана со стабильностью, устойчивостью пространства внутри этих границ. Однако, как отмечалось выше, недостаточно проницаемая граница и соответственно сверхстабильное личное пространство — признак консервации смысловых отношений, снижения активности жизненной позиции, ригидности процессов смыслообразо - вания, а также рассогласованности декларируемых и реальных смыслов. У лиц, характеризуемых недостаточно проницаемой границей личного пространства новые события в жизни с большим трудом приобретают личностный смысл; у них проявляется установка на самоограничение, которая презентируется в крайних формах: в отсутствии ориентации на социальную норму, малоподвижности уровня притязаний и преобладании защитных форм поведения [112].

Сверхпроницаемая, нечеткая граница характеризует нестабильное (депривированное) личное пространство. Депривированность личного пространства проявляет себя на уровне его физической составляющей в том, что близкий контакт воспринимается как вторжение в личное пространство, а также в зависимости от вещей (изъятие привычных вещей и окружения переживается как «пробой» пространства), в постоянном компенсаторном укреплении границ личного пространства (окружения себя привычными предметами, нежелания менять обстановку, место пребывания, потребность в постоянном крайне немногочисленном круге близких ЛЮдей). На уровне духовной составляющей личного пространства сверхпроницаемость границ проявляет себя в крайне глубокой проникаемости внешних оценок в виде похвалы или оскорбления в наше «Я», что проявляется в остроте наших реакций на них. О нестабильности границ личного пространства свидетельствует также мера ответственности, которую возлагает на себя субъект: депривацию пространства обеспечивает ответственность, превышающая реальные возможности человека. В результате этого усиливается чувство вины, что, в свою очередь, еще более перегружает личное пространство, ведет к его разрыву, размывает его границы [37].

Нестабильность личного пространства затрудняет процесс самоактуализации личности: поведение утрачивает осознанный характер. Повышенная мера ответственности в сочетании с реальной невозможностью успешно нести это бремя приводит к усилению чувства вины — все это делает поведение человека неуспешным, а его результаты — лишенными жизненного смысла. Стертость границ «Я» и «не-Я» приводит к перенасыщению субъекта чужой экзистенцией, усталости и снижению уровня целенаправленной активности.

Пространство субъекта всегда связано со временем, в связи с чем субъектность определяется способностью к организации своего пространства и времени. Пространство мира субъекта определяется наполненностью его временем. Как отмечает Л. П. Гримак [55], проблемы психологического комфорта и самопрограмирования деятельности возникают лишь в тех случаях, когда у субъекта бывает недостаточно сформировано «пространство прошлого» или «пространство будущего». Важная роль «пространства будущего» состоит в том, что формирующиеся в нем образы часто оказывают мотивирующий эффект: побуждают к совершению определенных поступков или, наоборот, тормозят действия, готовые к выполнению в «пространстве настоящего». С помощью образов, помещаемых в «пространство будущего», осуществляется синхронизация с предстоящим, образуются необходимые причинно-следственные представления, которые активизируют поведение [55].

По мнению А. А. Бодалева, пространство субъекта характеризуется следующими параметрами: объемом и протяженностью (это пространство, которое определяется тем, что запечатлевается и актуализируется в сознании человека из окружающего его объективного пространства); степенью связи содержательного наполнения этого субъективного пространства с настоящим, прошлым и будущим; зависимостью содержательного богатства субъективного пространства от характера сформированное™ человека как субъекта познания, труда и общения. Автор связывает субъектность с такой особенностью личного (субъективного) пространства, как включенность в него наряду с настоящим и прошлым еще и будущего. Наполненность пространства будущим позволяет субъекту выстраивать свое поведение с поправкой на него [27].

Проблема «пространства будущего» обращает нас к изучению роли временной перспективы в становлении субъект- ности.