ЗООПСИХОЛОГИЯ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ: ДВИЖЕНИЕ ВПЕРЕД ИЛИ БЕГ НА МЕСТЕ? . Никольская А. В. (Москва)

Психология в настоящее время испытывает сложный период. Еще С. Л. Рубинштейн отмечал, что характеристика науки должна включать в себя предмет и метод (С. Л. Рубинштейн, 1946).

Зоопсихология в последние годы была незаслуженно оттеснена на край психологической науки. Основной причиной этого, на наш взгляд, является то, что изучение психических процессов вообще является крайне сложной задачей в силу, во-первых, так называемых внутренних переменных – мотивации, ситуативного контекста, индивидуальных особенностей испытуемых и т. д., во-вторых, динамичности этих процессов, нестатичности их в каждый момент времени. А в зоопсихологии к этим трудностям добавляется также необходимость учета особенностей восприятия изучаемого вида. Тем не менее, зоопсихология должна развиваться, учитывая наиболее выраженные тенденции современной российской психологии, а именно – стремление к целостному познанию изучаемых явлений и усиление субъектного подхода, когда психические явления рассматриваются в конкретной отнесенности к их носителю (Барабанщиков, 2009).

Как зоопсихологу, оставаясь в рамках предмета психологии, т. е. изучая проявления, закономерности и развитие психики животных, и соблюдая современные тенденции в методологии психологии, выбрать метод, адекватный изучаемой реальности?

По сути, всеобщим методом психологии остается интроспекция. Исследователь поведения и психики животных, будучи представителем своего вида, может опираться только на свою категориальную сетку понятий, на свое непосредственное знание психических явлений. В зоопсихологии крайне трудно избавиться от антропоморфизма, просто потому, что человек не может воспринимать мир в тех образах, в которых он воспринимается другими видами. Другая трудность заключается в том, что восприятие, по крайней мере, у высокоразвитых организмов, всегда индивидуально.

Наконец, одна из основных целей любого зоопсихологического исследования – определить характеристики исследуемого явления в его естественном проявлении, в естественных условиях, ибо только так можно познавать явление целостно. Но работа со сложными объектами типа компонентов среды, взаимодействия животных между собой и со средой и т. д. требует изучения сложноорганизованных систем и учета огромного количества связей и отношений (Селиванова, 2009).

Тем не менее, многие методы, используемые на сегодняшний день в психологии, могут быть использованы и в зоопсихологии. Зоопсихология может также импортировать методы биологии, этологии и нейронаук.

Собственно психологические методы исследования условно можно разделить на четыре стратегии: полевые исследования, лабораторные исследования, анализ интервью и самоотчетов, теоретические построения.

Как у полевых, так и у лабораторных исследований есть свои достоинства и недостатки. Преимущества стратегии полевых наблюдений заключаются в том, что они максимально приближены к реальности и оказывают минимальное влияние на животных при наблюдении их поведения. При этом можно идентифицировать важные образцы поведения, свидетелем которых было бы трудно или невозможно стать в лабораторных условиях. Но у полевых методов есть и недостатки. Эти методы имеют меньшую точность измерения и контроля. Тем не менее использование этих методов в зоопсихологии в сочетании с системным методом, т. е. представлением объектов системы (человека и животных в окружающем мире) в естественной среде обитания, которой может быть как городская, так и природная среда, в виде системы, подчиняющейся определенным законам, неизбежно будет сопровождаться эксплицированием знаний о «первичных» элементах системы, отношениях единства и законах их взаимодействия.

Другая стратегия предполагает высокую степень управления экспериментатора. Животные оказываются в ситуациях, которые сильно отличаются от ситуаций их повседневной жизни. Высокая точность измерения вместе со способностью получать ясные причинно-следственные заключения - основное преимущество экспериментальных методов. Недостатком же этой стратегии является то, что они очень слабо приближены к реальности. В процессе любых лабораторных экспериментов важно, насколько испытуемый вид приспособлен решать поставленные задачи. Не случайно МакФарленд (1995) утверждал, что решение приматами большинства задач на интеллект, с которыми не могут справиться другие животные, может оказаться следствием того, что тесты разрабатывались человеком, с которым приматы находятся в биологическом родстве. Т. е., перенося человеческую систему понятий на животных, мы можем столкнуться с тем, что сделанные нами выводы окажутся не слишком валидными.

Следующей стратегией являются интервью и самоотчеты (в нашем контексте мы говорим о владельцах животных или людях, работающих с животными). К недостаткам этой стратегии относится то, что точность измерения здесь не может быть высокой. К преимуществам стратегии можно отнести то, что, фактически, мы вынуждены вводить здесь так называемое наблюдение второго порядка, т. е. наблюдение за наблюдателем, вводимое в постнеклассической стадии развития науки (Степин, 2008; Корнилова, Смирнов, 2006). Интервьюируя кого-либо на предмет его общения с животными, мы концентрируемся на том, как он воспринимает эти отношения, что и в каких ситуациях считает важным, а что – нет. Но в результате эта редукция к видению мира конкретным наблюдателем оборачивается для нас преимуществом, поскольку мы приращиваем к своему видению видение наблюдателя. Другое преимущество этой стратегии заключается в том, что многие аспекты истории жизни животного, которые могут обуславливать его поведение в настоящее время можно выявить только в процессе подробных интервью с владельцами животных. Фактически, мы исследуем здесь индивидуальный опыт владельцев, зафиксированный и проявляемый ими в процессе коммуникации с животными, что отчасти напоминает исследования в рамках конструктивизма, помогая нам узнать актуальную ситуацию жизни животного и события его прошлого опыта, и делать выводы о поведении на основе этой информации.

Наконец, стратегии могут быть не только эмпирическими, но и теоретическими. Формальная теория пытается описать универсальные системы поведения. К формальным теориям можно отнести теорию включенного соответствия Гамильтона (1964), который продемонстрировал, что альтруистическое поведение животных управляется степенью генетической связанности между представителями одного вида. Tooby и Cosmides (1992) предположили, что мозг оборудован специфическими психологическими механизмами, которые активируются и управляют мыслями, чувствами и действиями в соответствующих социальных контекстах.

Все описанные стратегии исследования дают богатый материал о психических проявлениях животных, но все полученные данные являются описательными. Проведенные исследования позволили нам сделать огромные шаги в понимании того, что могут, и чего не могут животные разных видов. Но часто полученные данные сводились все к тому же описанию поведения животных.

И зоопсихология, и психология в целом испытывают недостаток объяснительного стандарта. В зоопсихологии представляется целесообразным в качестве такого объяснительного принципа ввести принцип адаптационизма, отвечая на вопрос «для чего?» существуют те или иные психические особенности. В процессе многочисленных экспериментов показано, например, что социальные и моральные эмоции такие как симпатия, доверие, вина, присущи животным (М. Хаузер, 2008, S. Pinker, 2007, M. Becoff, 2002, L. Gruen, 2002 и др). Показано, что они появляются для того, чтобы происходила адаптация к взаимным играм без причинения вреда. Показано, что у животных одного вида в разных группах существуют свои традиции охоты (Л. Крушинский, 2006). Взгляд современной психологии на традиции и мораль до сих пор упирался в культурно-историческую обусловленность этих феноменов. Не оспаривая безусловного влияния культурно-исторического опыта на формирование культурных традиций, мы лишь обращаем внимание, что поскольку зачатки этих психических особенностей человека можно наблюдать и у животных, постольку нам следует задаться вопросом, для чего они возникают и почему закрепляются в эволюции.

Но даже объяснение психологической особенности в терминах адаптации, не всегда удовлетворяет универсальному объяснительному принципу. Например, хорошо известно, что в коровниках, где звучит классическая музыка, увеличиваются надои молока. Известен эффект музыки для человека, но неясно, что представляет собой адаптивная функция музыки. Популярная гипотеза, что функция музыки заключается в том, чтобы держать сообщество вместе, не объясняет, почему мы любим музыку, и почему у коров при прослушивании музыки усиливается лактация. Производство и ощущение последовательностей звуков не является независимым решением проблемы поддержания солидарности группы, в том смысле, что совместная охота или совместный груминг - тоже часть такого решения. В этих и других случаях невозможность найти адаптационистское объяснение не подразумевает, что задачу невозможно решить вообще, просто объяснительный принцип не должен опираться только на адаптационную функцию психической особенности, очевидно, что необходимы и другие исследования, например, нейрофизиологические и психофизиологические.

Сложность использования адаптационистского объяснительного принципа заключается в том, что определенные сложности представляет собой обеспечение эмпирических доказательств. Однако, большинство теорий, содержащих исторический компонент, сталкивается с большими препятствиями в процессе научной оценки. Стартовые предположения об историческом прошлом заявленной адаптивной черты или психологического механизма с небольшой вероятностью будут предположены истинно, т. к. подразумевается, что истину, заданную историческим прошлым, нельзя рассматривать напрямую, нельзя управлять ею, и нельзя измерить. Хорошее доказательство должно быть обеспечено широким диапазоном дисциплин (зоологии, генетики и др.), чтобы выровнять "стартовое предположение" предложенной теории или модели (Cronin, 1991). Большое внимание должно быть сосредоточено на мыслимых затратах на поддержание в эволюции той или иной психологической функции (поведенческих, социальных, физиологических и пр.). После проведения такого анализа, исследователи должны объяснить, почему некоторая адаптация дала бы лучшее решение определенной эволюционной проблемы, чем другая возможная адаптация. Только в этом случае можно будет: (1) объяснить, почему в ходе эволюции были сформированы определенные психологические механизмы или процессы, (2) идентифицировать определенные экологические команды вызова программы, которые должны были активизировать эти процессы в соответствующих наследственных средах; (3) объяснить, как эти процессы должны были управлять мыслями, чувствами и поведением в определенных ситуациях (Pinker, 2007).

Безусловно, объяснительный принцип с точки зрения адаптационистского подхода сложен для эмпирических доказательств, однако, изучение домашних животных облегчает исследователю ответ на вопрос «для чего?», поскольку психологические механизмы приспособления к антропогенной среде у этих животных были выработаны человеком в процессе селекции. У домашних животных можно установить ассоциации между текущими адаптациями и адаптациями, заданными историческим прошлым, за относительно небольшой промежуток времени, как это было, к примеру, в экспериментах Беляева, которому удалось за тридцать лет вывести ручных черно-бурых лисиц (Беляев, 1962, 1964). Человек стал одним из основных партнеров по общению для домашних животных, что облегчает ему коммуникацию с ними и дает возможность в максимальной степени объяснять механизмы их поведения. В. С. Степин пишет в своей последней книге, что «переход науки к постнеклассической стадии развития создал новые предпосылки для формирования единой научной картины мира» и что эта картина должна строиться на «основе принципов универсального эволюционизма, объединяющих в единое целое идеи системного и эволюционного подходов» (2008, С. 331). С этой точки зрения предлагаемый подход не противоречит идеалам объективности научного знания по М. Полани (1985).

Противоположная точка зрения принадлежит К. Ясперсу. Согласно Ясперсу теоретическая основа в психологии возможна только на правах спекулятивной конструкции, выдвигаемой различными исследователями, поскольку сведение психической жизни к нескольким универсальным началам невозможно. Он утверждает, что «наши методы не ведут к открытию каких бы то ни было фундаментальных начал, предназначенных для объяснения психической жизни, они лишь выводят на определенные пути, двигаясь по которым, мы получаем возможность познать некоторые ее аспекты» (Ясперс, 1997, стр. 43).

И все же психологи пытаются понять и объяснить психику, рассматривая ее одновременно и как порождение социума и как функцию нейронов и как многообразие нашего феноменального мира. И зоопсихология, изучая эволюционное развитие психики животных, может внести существенный вклад в объяснение психики.