ФАСИЛИТАЦИЯ ТВОРЧЕСТВА

Н. РОДЖЕРС

Автор показывает, что человекоцентрированная психотерапия на основе экспрессивных искусств представляет собой процесс фасилитации творчества. Этот процесс основан на стимуляции ряда психологических условий, способствующих творчеству (психологической безопасности, психологической свободы, опыта экспрессии), и связан с преодолением ряда психологических условий, препятствующих творчеству (внутреннего критика, потребности в признании, страха неуспеха).

Ключевые слова: психотерапия, человекоцентрированный подход, экспрессивная психотерапия, творчество, фасилитация творчества, открытость опыту, внутренний локус оценивания, психологическая безопасность, психологическая свобода, потребность в одобрении, внутренний критик, страх неуспеха.

Сама природа внутренних условий творчества такова, что их появление нельзя спровоцировать, но им нужно способствовать.

К. Роджерс «Становление человека»

В каждом из нас есть секретный сад: место, где живет наше подлинное Я. Это может быть сад полный роз со множеством шипов или сад полный экзотических дикорастущих цветов. Возможно, в таком саду можно увидеть гнилые пни, покрытые плесенью, и ядовитые грибы. Так или иначе, то, что растет в этом саду, — часть человеческого существа. Это также материал, который может использоваться в процессе творчества.

Чувства — это источник творческой экспрессии. Мы можем направить их в русло визуального искусства, движения, звука или письма, таким образом высвобождая и преобразуя эти чувства. И гнилые заплесневелые пни, и яркие дикорастущие цветы могут воплотиться в наполненных смыслом произведениях искусства.

Некоторые люди посещают свой секретный сад, пространство своего внутреннего существования, неохотно. Другие путешествуют в своих секретных пространствах сами, однако они не склонны допускать в него своих друзей или коллег. Многие испытывают сопротивление или страх, когда используют средства искусства для самовыражения или получения удовольствия от процесса творчества как такового. Страх удерживает нас от того, чтобы заглянуть в собственный сад и увидеть все многообразие растений и животных, произрастающих и обитающих в этом саду. Чтобы проникнуть на территорию этого сада, нам необходимо определенное ощущение собственной безопасности.

Рассмотрим два момента: нежелание использовать танец, рисование, пение и

65

Письмо, а также страх перед углублением в наш секретный сад, связанный с возможностью обнаружения всех сторон своего Я. Возникают два уместных вопроса: «Что удерживает нас от использования средств выразительного искусства?» и «Что поможет нам использовать эти средства для проникновения в наш тайный сад?»

В каждом тайном саду должна быть плодородная почва, позволяющая индивиду

05.10.2012


64

2


Взрастить свое уникальное и прекрасное Я. Стимуляция творческого процесса подобна возделыванию такой почвы. Мы разрыхляем плотную землю, чтобы дать доступ кислороду. Мы удобряем ее, питая семена, чтобы они вызрели, дали ростки и, наконец, взошли. Мы уделяем внимание всему тому, что способствует росту, и позволяем каждому растению развиваться в своем собственном темпе. Как садовники, мы верим, более того — мы совершенно убеждены, что каждое семя может вырасти и стать по-настоящему прекрасным и полезным.

Подобно этому, работа фасилитатора-психотерапевта относительно проста, однако требует определенных знаний, опыта и постоянного внимания. Питание и насыщение среды — плодородной почвы — необходимо людям для использования своих чувств в целях самовыражения. Садовник/фасилитатор/психотерапевт создает окружение, своего рода контейнер, в котором люди могут актуализировать свой целостный потенциал.

Семена могут вырасти и полностью расцвести в естественных условиях. Иногда растения произрастают, несмотря на враждебную среду, как, например, стелющийся кипарис на гранитных скалах в ветреном Монтерее на побережье Калифорнии. Подобным образом некоторые творческие люди растят себя без всякого садовника. Другие развивают в себе сильные творческие импульсы как реакцию на враждебное окружение, для них это — путь выживания. Однако большинство из нас ощущает прилив творческих сил тогда, когда мы находимся в благоприятной среде и чувствуем, что быть аутентичным и выражать свои подлинные чувства безопасно.

Именно фасилитатор (учитель, консультант, родитель, менеджер по персоналу и т. д.) является тем человеком, который создает психологически безопасное окружение, плодородную почву. Ценности, установки и сам способ бытия фасилитатора образуют безопасное пространство для участника (учащегося, клиента, ребенка и т. д.), чтобы он смог решиться на эмоциональный риск: совершил путешествие в страну аутентичности. Если у фасилитатора есть намерение стимулировать творчество, а его поведение обнаруживает уважение в отношении широкого разнообразия возможных форм творческой экспрессии, то он подготовит почву к тому, чтобы на ней взошло каждое растение.

Фасилитаторам полезно понимать, что творчество исходит из нашего Целостного существа И что у каждого из нас есть врожденное стремление и потребность выражать себя, используя воображение и внутренние ресурсы. Некоторые авторы описывают творческий процесс как исходящий только лишь из нашего ума. Танцоры и художники знают из своего собственного опыта, что творчество берет свое начало также и в чувствах. Творческий процесс зарождается в целостной системе, объединяющей наше тело, ум, эмоции и дух. Знание этого, вера в это или переживание этого помогает нам понять, что средства экспрессивных движений, вокализации, творческого письма и направленного воображения могут выступать и как стимулы, и как каналы для этой творческой энергии.

Важно обрести в личном опыте переживаний то, что вы хотели бы использовать как профессионал. Когда вы ощутили целительную силу этого процесса на себе, вы готовы сделать следующий шаг — использовать искусство, чтобы помочь другим выразить самих себя. Сознание того, что вы предоставляете своему клиенту возможность, а не просто настаиваете на использовании метода, помогает вам чувствовать себя более комфортно в качестве

66

05.10.2012


64

Фасилитатора. Предоставление клиенту возможности выбора — принять средства выразительного искусства в качестве способов выражения или отказаться от них, усиливает в клиенте ощущение безопасности и способствует установлению помогающих, фасилитирующих терапевтических взаимоотношений.

УСЛОВИЯ, СПОСОБСТВУЮЩИЕ ТВОРЧЕСТВУ

Мой подход отчасти зиждется на работах моего отца и его коллег, которые провели огромное количество исследований с целью выявить условия, благоприятствующие появлению у клиента чувства безопасности и доверия. Эти же условия, обеспечивающие отношения поддержки между клиентом и консультантом, также способствуют проявлениям творчества.

В книге «Становление человека» К. Роджерс обсуждает настоятельную потребность социума в творческих индивидах и предлагает собственную теорию творчества: «Основная движущая сила творчества сродни той тенденции, которую мы обозначили как главную целительную силу в психотерапии, — это Стремление человека к самоактуализации, к реализации своего потенциала. Под этим я имею в виду прямую направленность, очевидную, если взглянуть на все органические проявления жизни человека: побуждение расширяться, расти, развиваться, созревать — стремление выражать и активизировать способности своего организма и Я в целом» [2; 351].

Глубокая вера во внутреннее побуждение индивида стать всецело тем, кем он может стать, — основа моей работы в рамках экспрессивной терапии. На своем опыте я поняла, что люди способны к самоисцелению, если им предоставлены надлежащие условия. Вспомните о ситуациях, когда вы чувствовали, что вам доверяют и оказывают поддержку, дают положительную оценку при разработке плана или проекта, написании статьи или в том, чтобы быть самим собой. Скорее всего, такое переживание было захватывающим, поощряющим, и вы чувствовали при этом, что раскрываетесь.

Стремление актуализироваться и раскрыть свой полный потенциал в нашем обществе недооценивается, не принимается в расчет и зачастую подавляется. Я призываю обратить внимание на эту сторону нашего Я. Если вы признаете и даете положительную оценку своему побуждению к актуализации, вы полнее оцените эту драгоценную силу во всех людях.

Необходимо отметить, что в стимуляции творчества существуют как внешние, так и внутренние условия, требующие внимания. К. Роджерс обозначил внутренние условия как Открытость опыту И Внутренний локус оценивания. Внешние условия он обозначил как Психологическую безопасность И Психологическую свободу.

Открытость опыту — это способность переживать экзистенциальный момент как он есть, без предвзятости. Такая позиция исключает ригидность, делая упор на открытость новым идеям и мнениям, а также на терпимость к неопределенности. Для художника быть открытым переживаниям — это видеть гору, покрытую лесом, лиловой; для партнеров это может означать умение распознать нежность за угрюмой внешностью и желание подчинить своей воле за сладкой болтовней. Для политика это означает уметь видеть положительные стороны различных точек зрения. Быть полностью открытым новому опыту — видеть многогранность всего — нелегко. Многие из нас просто не видят того, что они не хотят видеть. Чтобы развить способность к творчеству, нам необходимо быть открытыми опыту как он есть, вместо того чтобы смотреть на мир через фильтрующие линзы.

Когда индивид способен слышать отклики других, но не слишком озабочен их

05.10.2012


64

Реакциями, у него развит Внутренний локус оценивания. Так как у большинства людей есть сильная потребность в одобрении, то им трудно понять, что самооценка важнее оценки окружающих. При этом большинство из нас более критичны к самим

67

Себе, нежели к другим. Если вы развили внутренний локус оценивания, то можете доверять себе и положительно себя оценивать. Умение тонко чувствовать свои таланты и способности сопровождает развитие чувства самоуважения. Если вы способны честно оценивать себя, вы освобождаетесь от потребности в постоянных восхвалениях другими.

Определенные внешние условия также поощряют и питают вышеупомянутые внутренние условия творчества. К. Роджерс говорил о двух условиях; я добавила третье:

1. Психологическая безопасность:

А) безусловное принятие индивида;

Б) обеспечение климата, в котором отсутствует внешнее оценивание;

В) эмпатическое понимание.

2. Психологическая свобода.

3. Предложение стимулирующего и несущего в себе вызов опыта. Перейдем к рассмотрению этих условий.

1. Психологическая безопасность Обеспечивается средой, в которой вы ощущаете свободу исследовать разные чувства, отклики и мысли, — главное условие способности к творчеству. Такая среда обеспечивается принятием, эмпатией и неосуждающей помощью.

Что значит принимать индивида в его Безусловной ценности? Это значит выражать свою веру в то, что индивид ценен независимо от поведения, которое он демонстрирует сейчас, и слов, которые произносит. Вот два примера: подруга говорит, что чувствует стыд и вину за то, что солгала сестре. Для нее будет облегчением, если вы дадите понять, что понимаете ее чувства, что они реальны. В то же время вы можете выразить свою веру в нее как значимого человека. Такой ответ, как «Да, я понимаю, как ужасно ты себя чувствуешь, солгав. Я ценю твою дружбу, независимо ни от чего», — признает значимость вины и в то же время отмечает ценность дружбы.

Вот другой пример. В то время как ребенок кричит и вопит, разливая краску или топая ногой в ярости, фасилитатор принимает эти чувства, несмотря на то, что, возможно, ему придется наложить запрет на подобное поведение. Такая фраза, как: «Я знаю, ты очень зол, и это нормально! Однако тебе нужно рисовать краской только на бумаге», выражает принятие чувства и в то же время установление социально приемлемых пределов для поведения.

Также Принятие Чувств человека — его застенчивости в танце, смущения или страха при рисовании красками — в отличие от отвлечения от этих чувств дает индивиду ощущение, что быть самим собой безопасно.

Обеспечение Атмосферы, в которой отсутствует внешнее оценивание, также важно при создании безопасной среды. Мы работаем и играем в обществе, где всегда присутствуют соревновательность, оценки и оценивание. На самом деле удивительно оказаться в среде, где всякого рода оценки и оценочные суждения сведены к минимуму или отсутствуют вообще. Это как выпустить птицу из клетки.

Особенно важно, чтобы фасилитатор не оценивал человека, когда тот экспериментирует и исследует самого себя с помощью экспрессивных художественных средств. Кроме того, когда индивид попадает в атмосферу безоценочности, он способен

05.10.2012


64

Развивать свои собственные внутренние критерии оценки. Вместо того чтобы полагаться на стандарты и оценки авторитетного лица, он ценит свои собственные суждения.

Вы можете спросить: если я не собираюсь критиковать или оценивать работу своего клиента (или студента), то Как же мне тогда быть, как же я буду реагировать? Ответ в том, чтобы реагировать безоценочно. Конечно, граница между оцениванием результата и реакцией на него тонка. Если мы Присваиваем Свои реакции на картину, стихотворение или танец и т. д., мы даем отклик, а не оценку.

Под присвоением своих реакций на результат я подразумеваю то, что мы высказываемся от первого лица, например: «По моему мнению, это произведение… (скучное

68

Или берущее за душу)» или «Я воспринимаю Эту картину как …(чувственную или унылую)», или «Когда я смотрю на ту скульптуру, Я чувствую…». Утверждения такого рода сильно отличаются от высказываний типа: «Ваше стихотворение неудачно» или «Ваша картина превосходна», или «Ваша скульптура уродлива». Последние утверждения — безоговорочные суждения. Тем не менее, когда мы присваиваем свои реакции, мы позволяем творцу произведения различать наши реакции и его собственную внутреннюю оценку.

Создание безопасной среды включает также подлинное эмпатическое понимание индивида. Слово Эмпатия Часто трактуется неправильно как симпатия. В словаре «эмпатия» определена как «глубокое понимание, когда чувства, мысли и мотивы одного без труда постигаются другим». Симпатия, напротив, описывается как «отношение между людьми, когда то, что влияет на одного, соответственно влияет и на другого». Такие слова, как Сожаление И Сострадание, предполагают скорее симпатию. Испытывать эмпатию значит полностью понимать чувства другого без принятия их на себя, тогда как сочувствие предполагает принятие на себя этих чувств, или сопереживание другому. Между этими двумя понятиями существует большая разница.

Одно дело эмпатически понимать и принимать человека своим сердцем и разумом, другое — точно передать это понимание человеку. Фасилитатор должен вербально ответить таким образом, чтобы клиент почувствовал себя понятым. Парафраз, отражение, отзеркаливание И Активное слушание — вот те слова, которые описывают словесные отклики, демонстрирующие способность фасилитатора понимать. Часто эти слова понимаются неправильно, и тогда фасилитатор становится похож на попугая. Ключ к эмпатии и пониманию — это Истинное стремление Точно понять и чувства, и представления клиента. Мне особенно нравится следующая метафора: откликаться на музыку так же, как и на слова. Это предполагает интуитивный и образный отклик, который достигает самых глубоких чувств и смыслов индивида. Клиент или человек, который пытается наладить контакт, — наш лучший учитель. Если он говорит: «Нет, это не совсем то, что я имею в виду», он затем может переформулировать только что сказанное.

2. Психологическая свобода. Обсуждая психологическую свободу как внешнее условие творчества, К. Роджерс говорил: «Когда учитель, родитель, терапевт или другой фасилитирующий человек позволяет индивиду быть полностью свободным в символическом выражении, это способствует творчеству. Это позволение дает индивиду полную свободу думать, чувствовать, позволять быть самому сокровенному, что у него

05.10.2012


64

Есть. Это способствует открытости, игривости и спонтанности обращения с образами, понятиями и значениями, что является неотъемлемой частью творчества».

Обратим внимание, что выше описывалась полная свобода Символического Выражения. Выражение чувств и импульсов в поведении не всегда свободно. Поведение в некоторой степени ограничивается обществом, и это правильно. Однако символическое выражение не подвержено таким ограничениям [2].

Меня интересует акцент на слове Символическое. Экспрессивные искусства содержат идеальные средства для самовыражения с помощью символов и метафор. Например, символическое выражение чувства ненависти по отношению к какому-либо человеку высвобождает сдерживаемые чувства, не нанося ему вреда. Использование рисования и лепки для выражения чувств дает огромное облегчение и открывает новые перспективы. Символы также несут в себе послания, выходящие за пределы значений слов.

Вышеупомянутые принципы действенны для создания безопасной среды независимо от того, работаем мы или играем. Например, они являются основополагающими принципами для родителей, которые создают безопасную среду, способствующую

69

Укреплению их общения с детьми. Они также крайне эффективны в отношениях «учитель—ученик», отношениях пары и даже в деловом мире.

3. Предложение стимулирующего и несущего в себе вызов опыта — третья категория внешних условий, способствующих творчеству в моей работе. Психологическая безопасность и психологическая свобода — это почва и питательная среда для творчества, но в нее должны быть посажены семена. Можно поговорить о том, как быть творческими, но при этом не вовлекаться в сам творческий процесс. Поскольку наша культура в значительной части сведена к разного рода вербализациям, важно побуждать клиента или ученика, предлагая опыт, который бросает ему вызов.

Большинство из нас пытались творить в небезопасной среде. Нам предлагали художественные материалы в классе или студии, где учитель говорил: есть правильный и неправильный способ творить. Мы танцевали или пели, и затем нас поправляли и оценивали. Другое дело, если предоставляется возможность исследовать и ставить эксперименты с разнообразными материалами в поддерживающем, неосуждающем пространстве. Такая установка позволяет быть аутентичным, заглядывать в себя глубоко, быть как ребенок.

Конечно, существует возможность просто выложить материалы и сказать: «Действуйте!» Мы обнаружили, однако, что полезно предлагать такого рода проекты или такого рода опыт, которые не предполагают верного и неверного результата, но стимулируют творческие токи.

ЧТО НАС СДЕРЖИВАЕТ?

Процесс творчества включает исследование, экспериментирование, создание хаоса из используемых материалов, атмосферу игры, вступление в область неизвестного. При этом могут возникнуть опасения и страхи: «Разве я творческий? Я не могу даже провести прямую линию!», «Мне никогда не хватит мужества, чтобы танцевать или как-либо выражать свои чувства посредством движения». Такие мысли возникают у многих в отношении своей способности пользоваться средствами экспрессии.

05.10.2012


64

7


Не раз мне приходилось слышать трогательные истории от клиентов, друзей или участников групп, которые смогли ухватить тот момент времени, когда они прекратили рисовать, танцевать, слушать и сочинять музыку для своего удовольствия и самовыражения. Когда они танцевали, учитель оценивал их низко, товарищи насмехались над ними или кто-то приказывал им только открывать рот, когда другие пели. Они чувствовали, что их не понимают и осуждают. Все искусство теперь ограничивается для них пением в душе и рисованием в записной книжке.

Какая жалость! Наше общество выжало все соки из творческих порывов большинства своих граждан. Мы должны найти способ восстановить спонтанную свободу выражения без оглядки на одобрение других. Мы ускользаем от источника творчества, приносящего радость, когда цепляемся за мысль, что должны быть художниками, специалистами, которые полностью развили мастерство выражения. Вместо этого мы можем использовать искусство, чтобы сосредоточиться на самовыражении и личном росте, а не развивать навыки и совершенствовать окружение.

Хотя побуждение к самовыражению сильно, оно с легкостью подавляется в детстве. Многие потом чувствуют боязнь дальнейших попыток и сопротивляются им.

Многие из нас думают о художниках как о ком-то постороннем: «те, Другие, — талантливые, творческие люди». Однако когда мы сами были детьми, то говорили на том же языке. Мы не осознавали себя. Мы брали кисть, опускали ее в банку с краской, размазывали краску на большом листе бумаги и получали от этого удовольствие. «Смотри, мама, дерево!» Мы не тревожились о том, понравится ли это кому-либо, или о том, видела ли мама это также как дерево. Мы были счастливы выразить

70

Себя. Мы чувствовали свободу экспериментирования с цветом, брызгами, точками и линиями. Мы исследовали и учились одновременно.

Затем в какой-то момент все изменилось. Нам стало небезразлично не просто то, видели ли окружающие это так, как видели мы, но и нравится ли им наше произведение. Истории, которые мне приходилось слышать, невероятны и вместе с тем типичны. Одна женщина рассказывала: «Я была во втором классе и принесла домой из школы рисунок кролика. Моя мать посмотрела на него и сказала: “Какую красивую собачку ты нарисовала!” Я настаивала на том, что это все-таки кролик. Мать повесила его на дверцу холодильника, но продолжала говорить о нем как о собачке. Я решила больше никогда не рисовать».

Вот что рассказала другая женщина, талантливый художник-терапевт:

Когда мне было пять лет, я жила в маленькой деревне в Баварии (Германия). Мне нравилось лепить буханки хлеба из грязи. С одной из моих сестер мы еще клали красные кирпичи в воду и делали красный лимонад, наполняя им маленькие бутылки. Мы много придумывали и играли в деревенский продуктовый магазин. Мне это очень нравилось.

Когда бы мне ни предоставлялась возможность порисовать, а это я также любила, я получала признание за свои рисунки. Но позже я обнаружила, что моя учительница интересуется только реалистичностью рисунка. В третьем классе мы должны были нарисовать велосипед по памяти и хорошим рисунком признавался тот, где были нарисованы все детали, как у настоящего велосипеда. Это меня сильно разочаровало, и я была фрустрирована тем, что мою учительницу не интересовала красота моего рисунка и то, что я вложила в него свою душу. Очень скоро я почувствовала внутренний запрет на рисование [1].

05.10.2012


64

Я также вспоминаю А. де Сент-Экзюпери и его историю о Маленьком Принце. В первой главе мальчик рисует змею, которая проглотила слона. Для него очевидно: вот слон внутри змеи. Для взрослых это шляпа или какая-то другая форма. Маленький Принц сильно обескуражен отсутствием Настоящего Понимания со стороны взрослых.

Вот другой пример. Меня попросили представить свою работу 20-ти высокоинтеллектуальным профессионалам. Это было в восстановительном центре в Редвуде, в Калифорнии, где они в течение недели обсуждали психологию и философию. Я разложила художественные материалы и несколько ударных инструментов и рассказала об искусстве игры: об использовании тела и движений для освобождения нашей способности использовать цвет и форму.

Я видела, как напрягаются их тела по мере того, как в них вселяется страх. Догадавшись, что они переживают, я сказала: «Некоторые из вас, как только видят художественные материалы, едва сдерживаются, чтобы не подойти к ним. Другие, возможно, говорят себе: “Нет, только не я, я не могу рисовать и танцевать”».

Многие кивали в знак согласия. Я понимала их панику. Проговаривание этого вслух разрядило напряжение.

Я рассмеялась: «Обещаю, вы проведете время с удовольствием, но я хотела бы знать, готовы ли вы рискнуть и попробовать. Если вы предпочтете посидеть в стороне и посмотреть, это тоже будет совершенно нормально».

Мышцы расслабились. Я услышала, как люди вздохнули с облегчением. К тому времени миновал полдень, и в то время как люди делились своими переживаниями по поводу созданных скульптур и картин, восторжествовало чувство радости и ценности каждого из них. Мое понимание их опасений и знание того, что они не обязаны участвовать, позволило им наслаждаться самими собой.

ПРЕГРАДЫ ДЛЯ ТВОРЧЕСТВА

Существует множество причин или оправданий для того, чтобы не давать себе творить. Зная о том, где и как мы препятствуем

71

Себе, мы можем сделать сознательное усилие, чтобы изменить свое привычное поведение.

Внутренний критик, По-видимому, сидит на плече каждого из нас. Я с трудом вспоминаю время, когда создавала картину, или писала статью, или танцевала и при этом не оценивала себя каким-либо образом: «Я это делаю хорошо или ужасно?» Большинство людей, по-видимому, постоянно проходят через этот же процесс размышления. Когда мы были маленькими детьми (до того, как пошли в школу), мы были способны творить без какого-либо беспокойства относительно «правильности», «красоты», «хорошести» или «плохости» того, что у нас получалось. Мы просто были вовлечены в исследование и экспериментирование.

Мы инкорпорировали критика по многим причинам: чтобы проводить эстетическое различение, чтобы он оказывал помощь на пути к достижению цели или чтобы быть полезными людьми в обществе. Однако внутренний критик не полезен, когда он привносит в нашу жизнь стыд, смущение или страх. Это мешает нам быть творческими.

Мы можем договориться с внутренним критиком, чтобы он не подавлял наши чувства и действия. Один из способов отпустить этого строгого судью — всего лишь заметить его и попросить пройти мимо: «О, я чувствую, что меня оценивают. Я могу продолжить быть

05.10.2012


64

Требовательным к себе или вернуться к делу». Размышления подобного рода позволяют внутреннему критику быть частью нашей жизни, но не позволяют ему препятствовать нашей способности действовать. Или мы можем сказать себе: «Мистер Критик, вы можете быть полезны в этом деле позже, не сейчас».

Мы Нуждаемся в одобрении, и это может препятствовать творчеству. «Понравится ли кому-нибудь моя скульптура?», «Что люди подумают обо мне, если я стану танцевать и окажусь неуклюжим?», «Если кто-нибудь услышит, как фальшиво я пою, они захотят, чтобы я замолчал».

Мы задаем основополагающий вопрос: «Полюбит ли меня кто-нибудь, если я буду полностью самим собой?»

Все мы нуждаемся в любви и признании. Однако ключ, открывающий источник нашей творческой энергии, состоит в том, чтобы обнаружить глубочайшее ощущение принятия в самих себе. Если мы отдадим средоточие этой мудрости в руки других людей, мы низведем себя до жизни, суть которой будет состоять в том, чтобы понравиться другим. Женщины отчасти знают, насколько разрушительным это может быть. Мое поколение женщин было призвано обслуживать своих мужей и детей. Такая жизнь привела к тому, что многие из нас потеряли ощущение самих себя. С другой стороны, Мать Тереза, которая служила людям в самом высоком смысле этого слова, не старалась Понравиться Кому бы то ни было.

Наша культура также делает большой упор на логические, линейные, высокотехнологичные и маскулинные качества, так что многие мужчины научаются отрицать свое эстетическое, образное, чувствующее и играющее Я. Выражение чувства через танец и цвет кажется им дурачеством. Чтобы полностью раскрыть свои творческие способности, необходимо победить жесткого внутреннего критика и научиться самоодобрению. Один участник человекоцентрированной экспрессивной программы писал так: «Как мужчина я получал самоуважение в основном через достижения, свершения, соревнования, контроль, доминирование, рациональность, покорение и, что особенно важно, через подавление всех чувств. В терапии посредством экспрессивных искусств мне была дана возможность приобрести самоуважение через принятие моего выразительного, эмоционального, духовного, сострадательного аспекта: той моей части, которую я считал своей “феминной” стороной и потому неприемлемой для своей маскулинной идентичности. <...> Там была атмосфера доверия, я знал, что не соревнуюсь с другими, что мои рисунки, движения

72

И игра не оценивались, — это способствовало тому, чтобы я мог обратиться внутрь самого себя и вступить в контакт с чувствами. Я мог быть ранимым и открытым без риска подвергнуться осмеянию. <...> Рискуя выразить себя, я сломал старые устои, представления о том, что мужчина не должен вести себя по-детски или по-женски или так, чтобы казаться дурашливым» [3].

Творческий процесс, как он переживается в экспрессивном искусстве, — это путь к самораскрытию, самоуважению, доверию к себе. Мужчина, написавший процитированные строки, открыл возможность сделать себя сильнее посредством понимания и признания своей нежной составляющей, своих переживаний и чувств.

Становление нашего собственного и лучшего источника признания может занять некоторое время. Вы можете тренироваться в том, чтобы уделять внимание той части себя, которая нуждается в одобрении, тонко понимать и принимать ее, но не позволять ей

05.10.2012


64

10


Доминировать в вашем поведении. Полезным утверждением может служить такое: «Я сознаю, что мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь сказал, что у меня все идет хорошо. Я могу оказать себе такого рода поддержку прямо сейчас».

Ваша потребность в любви и одобрении законна. Но эта потребность — коварный неуловимый маленький эльф. Чем больше вы желаете любви и одобрения, тем меньше вы, как вам кажется, их получаете. Это никогда не казалось мне справедливым, но жизненный опыт говорил, что когда я больше всего нуждаюсь в любви и одобрении, я не получаю их. Когда же я люблю или любима, они приходят ко мне. Если мы будем аутентичными или верными своему высшему Я, то встанем на прямой путь к обретению искренней любви и одобрения.

Страх неуспеха — другая преграда к тому, чтобы позволить себе быть всецело творческим. Вообще, что такое провал? Школьная система оценивает каждый наш шаг, и ощущение себя, таким образом, может смешаться с ощущением неуспеха. Мне повезло учиться в школе, где применялась прогрессивная система обучения, где меня никогда не оценивали до поступления в колледж. Вместо этого учителя давали нам подсказки, как улучшить свои результаты. Эти сообщения никогда не внушали мне ощущения неуспеха. Напротив, они всегда включали что-то хорошее, что было гораздо более мотивирующим, чем негативные оценки.

Что такое неуспех? «Я сделал это неправильно», «Я нехороший», «Я сделал большую ошибку». В творческом процессе (как и в жизни) все эти утверждения непригодны. Более полезные установки можно сформулировать так: «Что я могу вынести для себя из этой ситуации?», «Что может мне больше понравиться в этом деле или его результате?» Если я вижу людей, сражающихся со своими произведениями или чувствующих смущение при танце, то как терапевт или фасилитатор в группе я говорю: «Нет ничего правильного или неправильного в том, что вы делаете». И я вижу, как спадает их физическое напряжение.

Другое препятствие в использовании нашего творческого потенциала, — это Страх неизвестного: Якобы там, внутри, мы обнаружим чудовищ и демонов. Часто встает вопрос: «Что будет, если я прикоснусь к источнику моей самой сильной боли?» Чтобы скрывать этих демонов, требуется большое количество энергии; и чем дольше они пребывают в заточении, тем больше они становятся. Принятие таких чувств как части человеческого существа на самом деле делает из них союзников. Чудовище страха может быть трансформировано в сострадание. Злобное, жестокое существо, живущее в каждом из нас, может стать энергией для творчества и позитивного действия.

Например, если долгое время скрывать негодование по отношению к деловому партнеру, то это истощит вашу энергию. Если хранить эту злобу в секрете, сдерживать ее, то это неизбежно будет иметь пагубные последствия для вашего тела, разума и духа. Если вы выражаете эти чувства через цвет и танец и пишете о них в своем дневнике, вы высвобождаете вулканический

73

Аспект этой энергии и приходите к новому пониманию себя в отношениях со своим партнером. Это открывает путь для соответствующего общения.

Использование экспрессивных искусств в поддерживающей, принимающей среде очень помогает в преодолении преград к творчеству. Вот некоторые комментарии участников человекоцентрированной экспрессивной психотерапевтической программы: «Я чувствую, как будто с меня сняли крышку и под ней в изобилии обнаружились творчество и переживания; творчество — это часть меня, и она дает мне столько

05.10.2012


64

11


Энергии!» и «Я обнаружил важность несерьезной, игровой установки для того, чтобы вновь открыть в себе свои серьезные стороны и ощутить новые перспективы».

Создание безопасной среды — не волшебство. Это навык, которому можно научиться. Люди, которые пребывают в такой среде, не думают: «Мы создали это сообщество собственной безопасности». Реально, большую часть этого они и делают сами, но все же необходим искусный фасилитатор, чтобы установить сцену, на которой будет развиваться действо такого рода. Подобное искусство основано на принципах психологической безопасности и свободы, описанных выше.

Перевели с английского А. Б.Орлов, Д. Э.Ресина

1. Glaser H. My path to creative therapy. Santa Rosa, CA: Person-Centered Expressive Therapy

Institute, intern paper, 1989.

2. Rogers C. On becoming a person. Boston: Houghton Mifflin, 1961.

3. Rush A. Masculinity and PCETI. Santa Rosa, CA: Person-Centered Expressive Therapy Institute,

Intern paper, 1987.

Поступила в редакцию 10.IV 2007 г.




1

Публикуемый текст представляет собой перевод второй главы книги известного

Американского психотерапевта Натали Роджерс «Творческая связь» (Rogers N. Creative

Connection. Palo Alto, California: Science & Behavior Books, Inc., 1993). Первая глава этой книги

Публиковалась ранее в журнале «Вопросы психологии» (1995. № 1. с. 132—139), а также в

Сборнике: Психологическое консультирование и психотерапия: Сборник статей / Сост.

А. Б.Орлов. М.: ООО «Вопросы психологии», 2004. — 216 с. (Б-ка журнала «Вопросы

05.10.2012


64 12

Психологии»). Публикуется с небольшими сокращениями. — Примеч. перевод.

05.10.2012


66

1


66 ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ

ФЕНОМЕН ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЗАЩИТЫ

Е. Т. СОКОЛОВА

Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ, грант № 05-06-80240.

Обсуждаются дискуссионные вопросы формирования и функционирования механизмов психологической защиты в онтогенезе и при расстройствах личности как они представлены в классическом и современном психоанализе, когнитивизме и теории коммуникаций. Подчеркивается вклад когнитивной организации (стиля), знаково-символического опосредствования, репрезентативной системы объектных отношений и отношений привязанности в индивидуально-типологическую вариативность уровневой организации защитных механизмов, эффективность личной и социальной адаптации, зрелость и душевное здоровье личности.

Ключевые слова: Защитные механизмы, психодинамические, когнитивные и коммуникативные теории, онтогенез и психопатология, когнитивное и символическое опосредствование, Я-репрезентация, Объект-репрезентация, расстройства личности, девиации поведения.

Культурно-историческая традиция изучения любого психического феномена неотделима от научной рефлексии ситуации развития научного знания о нем — понятийного аппарата, общей логики его развития в контексте изменяющихся исторических условий. Именно поэтому краткий экскурс в историю понимания феномена психологической защиты представляется необходимым.

Появившись в психоанализе на основе господствовавшей на рубеже XIX и XX вв. парадигмы естественнонаучного мышления и позитивизма, понятие «защитные механизмы» впоследствии, выйдя за ее границы, приобрело многозначность и размытость, в том числе и за счет обогащения феноменологической, гуманитарной и когнитивной традициями. С тех пор как З. Фрейд в 1895 г. впервые описал «защитные действия» вытеснения применительно к природе истерии и ряда других неврозов, а также к анализу «психопатологии обыденной жизни», учение о защитных механизмах (ЗМ) неоднократно пересматривалось вслед за изменениями теории личности, переосмыслением значения социальной реальности, культуры, языка и «семиосферы» в качестве движущих сил и самого «пространства» развития нормы и патологии. Вот почему, анализируя феномен ЗМ, мы сталкиваемся с многообразием понятийных систем, разработанных каждой научной теорией, которая занимается проблемами личности, и взглядов на генез, структуру и функции ЗМ, так что полную картину феноменологии и концептуализации психологических защит нам едва ли удастся здесь представить.

В самом общем виде в современной психоаналитической литературе ЗМ определяются как «совокупность действий, нацеленных на уменьшение или устранение любого изменения, угрожающего

67

Цельности и устойчивости биопсихологического индивида; … речь идет о защите от

05.10.2012


66

Внутреннего возбуждения (влечения) и особенно от представлений (воспоминаний, фантазий), причастных к этому влечению, а также о защите от ситуаций, порождающих такое возбуждение, которое нарушает душевное равновесие и, следовательно, неприятно для Я» [11; 145]. Абстрагируясь от рамок конкретных теорий, сегодня мы допускаем также, что любые психические явления или психические процессы принципиально способны побуждаться мотивом защиты, если появляются в определенных условиях (конфликт) и с определенной целью (снятие или смягчение тревоги). Кажется обоснованным также говорить о ЗМ как своего рода «функциональных органах» приспособления к неопределенной, непредвиденной интрапсихической или интерпсихической ситуации, потенциально угрожающей психическому как целому. Они могут как способствовать развитию и устойчивости личности, так и приводить к дезорганизации и дезадаптации в зависимости от их внутренней структуры, динамичности, уровня культурно-символической и социальной опосредствованности и, следовательно, их зрелости.

Несмотря на долгую историю исследования, проблема психологической защиты все еще остается дискуссионной. Среди наиболее актуальных вопросов мы бы выделили следующие: общие закономерности образования и реорганизации ЗМ в онтогенезе; побудительные источники их возникновения (внутри-/межличностный), функции (оборонительная/ приспособительная, деструктивная/конструктивная); уровень функционирования (сознательный/бессознательный, аффективный/когнитивный); соотношение ЗМ с другими механизмами саморегуляции; критерии различения архаичных (примитивных) и относительно поздних, зрелых защит; факторы, определяющие их индивидуально-типологическую вариативность; патогенная роль примитивных ЗМ в аномальном развитии. Обратимся к анализу эволюции представлений о ЗМ прежде всего в рамках психоанализа.

Известная «натуралистичность» первых фрейдовских представлений об организмическом (почти механистическом) устройстве психического аппарата, который, следуя биологическому «витальному порыву» и принципу удовольствия, одновременно вынужден подчиняться принципу реальности, вполне отражала мышление З. Фрейда — врача, естествоиспытателя, наследника эпохи Просвещения. Однако, будучи широко образованным человеком своего времени, с легкостью цитирующим классические образцы мировой словесной культуры и библейские тексты, З. Фрейд, особенно в поздних своих работах, начал уделять больше внимания проблеме культурной и социальной обусловленности налагаемых на бессознательную жизнь влечений, запретов, лишений и предписаний. Социальные институты, искусство, наука, религия и этика оказывают, согласно его размышлениям, далеко не однозначное воздействие на человека, предоставляя в его распоряжение арсенал разнообразных средств укрощения необузданности природы вне и внутри его самого. Между тем не являются ли они всего лишь более или менее изощренными и привлекательными иллюзиями (наряду с маниакальными идеями и неврозами) и в этом смысле защитами от тщетных усилий человека достичь состояния удовлетворения [30]?

В психоаналитической «ид-психологии» сложилось и дуалистическое понимание источника мотивации защитных операций: Я как гомеостатическая система посредством ЗМ обороняется от чрезмерной интенсивности инстинктивных возбуждений или их несовместимости друг с другом и одновременно стремится предотвратить распад Я перед лицом непереносимых требований реальности, представленной культурными ограничениями и запретами. Двойственна и функция ЗМ: они — одновременно и препятствия

05.10.2012


66

3


68

На пути непосредственной разрядки влечений, и «окультуренные» обходные пути для их удовлетворения в «завуалированной», замещающей форме. Запреты и препятствия (лишения), вызывая к жизни ЗМ, отчасти порождают неудовольствие и в этом смысле создают условия для невротического взрыва, отчасти же снижают степень неудовлетворенности до «переносимого». Преобразование исходных влечений, вплоть до их «искажения до неузнаваемости» посредством более сложных защитных процедур (смещения, символизации, сублимации и пр.), позволяет сохранить относительное единство и постоянство Я. Таким образом, в своей ранней версии концепции защит З. Фрейд подчеркивал угрозу целостности Эго, исходящую от инстинктивных, телесных по своей природе влечений Ид. Вторичные процессы (Эго и его функции — защиты, когнитивные процессы), согласующиеся с принципом реальности, рассматривались наряду с первичными процессами — сновидениями, фантазиями, свободными ассоциациями — лишь в качестве источника дополнительных средств реализации влечений. Соответственно и ЗМ определялись как бессознательные автоматически запускающиеся способы регуляции внутриличностного конфликта Ид—Эго и порождаемой им тревоги, которые обслуживают «первичные», инстинктивные и аффективные, в целом — иррациональные, процессы. Кроме ЗМ, трансформирующих влечения и их производные, были выделены такие формы иллюзорного изменения действительности, служащие получению удовольствия, как галлюцинации, фантазии, сны наяву, детская символическая игра, искусство и др.

Позже в работах, посвященных нарциссизму и паранойе, научный интерес З. Фрейда сосредоточился на изучении разрушительной и патогенной роли инстинкта смерти, морального мазохизма и противостоящих им инстинктов самосохранения. Теперь наряду с необходимостью защиты Эго от непомерных требований Ид, З. Фрейдом постулируется также необходимость в самозащите от сурового, карающего, агрессивно «заряженного» Супер-Эго, представленного интернализованными слишком жесткими моральными требованиями со стороны родительских фигур и угрозой кастрации на фоне дефицита идеализированных и поддерживающих репрезентаций родительских Объектов. Психическим пространством, оказывающимся под угрозой, здесь являются целостность и единство Я, постоянство самоуважения. Тревога пробуждается в связи со страхом потери либидозного (любящего) Объекта, а вместе с ним и Я (как при меланхолии), или со страхом любой другой «нарциссической раны» со стороны фрустрирующей родительской фигуры; в качестве защиты Я реактивируются примитивные магические представления о собственной грандиозности, всемогуществе чувств, мыслей и действий [31].

Существенный вклад в развитие психоаналитической теории ЗМ внесли представители эго-психологии, непосредственно сосредоточившиеся на изучении структурной организации Я, обладающей, по мысли Х. Хартмана, самостоятельными, а не только подчиненными Ид, функциями, среди которых главная — овладение индивидуальными и эффективными средствами адаптации к сложной социальной реальности [32]. Смещение акцента на социальные условия развития, ставящие ребенка перед необходимостью преодоления нормальных кризисов социализации, потребовало пересмотра понятия ЗМ с точки зрения их вклада в конструктивное, лишенное иррациональности конфликта первичных влечений, взаимодействие с межличностным окружением. Возникла новая система понятий, таких как механизмы контроля и копинга (совладания), сила Эго, паттерн ЗМ, индивидуальный стиль адаптации, указывающая на

05.10.2012


66

Признание роли социального обучения в усложнении и реорганизации систем самоконтроля [23]. А. Фрейд значительно

69

Обогатила понимание источников тревоги, впервые указав на роль ЗМ в смягчении и преобразовании тревоги, связанной с межличностными отношениями. Тем самым наряду с защитно-искажающей ею была обозначена функция ЗМ в обеспечении адаптации и поддержании структурной целостности Я во взаимодействии с ближайшим социальным окружением на определенных этапах онтогенеза [29]. В ее концепции выстраивается новая модель взаимосвязи Ид и Эго, позволяющая наметить линии развития, по которым совершается прогрессирующая структуризация внутреннего мира ребенка по отношению к миру реальности. В ходе этой реорганизации «внутренний мир становится подконтрольным и постепенно ограничивается свобода влечений и фантазий, освобождая место для рациональности и соответствующего эго-контроля» [2; 94].

Важной для развития взглядов на ЗМ оказалась утвердившаяся в эго-психологии концепция системной организации «вторичных процессов» (памяти, перцепции, когниций) и структурных аппаратов контроля (так называемых свободных от инстинктивных конфликтов эго-функций), которые, хотя и являются врожденными, в ходе развития усложняются и иерархизируются, приобретают все большую автономию от первичных инстинктивных влечений, что приводит к их более тонкой, эффективной и доступной осознанию «настройке». Благодаря различению первичных бессознательных, непосредственно зависимых от конфликта влечений ЗМ, и вторичных, опирающихся на когнитивный диссонанс, «механизмов контроля», относительно свободных от влияния влечений, более гибких, индивидуализированных, принципиально доступных осознанию, в рамках эго-психологии, как нам представляется, были созданы предпосылки для создания системной и интегративной модели саморегуляции [23], [25], [27]. Заметим также, что дальнейшая интеграция психоанализа с когнитивной и эволюционной психологией немало способствовала созданию экспериментальных моделей и модификации квазиэкспериментальных методов (проективных, в частности) исследования «когнитивных контролей» и механизмов копинга, а также их устойчивых паттернов, образующих индивидуальный аффективно-когнитивный стиль, который влияет на характер ментальных (перцептивных, мнестических, когнитивных) представлений о себе и других, стратегию и эмоциональный тон устанавливаемых отношений с родительскими фигурами — так называемыми Объектами [21], [22].

С введением в научный обиход нового понятийного аппарата существенно расширилось пространство психоаналитических исследований, они вышли в междисциплинарный контекст, сомкнулись с проблематикой когнитивной психологии, традиционно «узурпированной» академической, вызвав небывалый интерес к социально-психологическим, коммуникативным и индивидуально-субъективным аспектам человеческого познания. В свою очередь альянс когнитивизма с психоанализом породил новые ракурсы в самой когнитивной психологии, длительное время остававшейся «стерильной», искусственно изолированной от субъектной обусловленности человеческого познания. Это затронуло вопросы развития познавательных процессов, становления их структурной организации в детском возрасте (включая организацию реализующих их мозговых структур), кросскультурных и индивидуально-типологических когнитивных различий, важности коммуникативного контекста и интенциональной детерминации познавательной активности при построении субъектом интрапсихических

05.10.2012


66

Репрезентативных систем. Не случайно поэтому необычайную популярность в 1950—1960-е гг. приобрел «новый взгляд» («New Look») на проективные методы как инструменты косвенного и управляемого «экспериментального» исследования личности Через Исследование перцептивной и шире —

70

Когнитивной индивидуальной организации сознания (стиля личности), конфигураций неосознаваемых ЗМ и связанных с рациональными процессами копинговых стратегий разрешения любых проблемных или жизненно сложных ситуаций (примечательно название изданной в 1954 г. в США книги Г. Виткина — «Personality through perception»).

Анализируя изменившийся научный контекст, мы видим, как постепенно трансформируется взгляд на природу ЗМ. Становится все более очевидным: то, что исторически принято называть защитными механизмами, есть часть широкого круга приспособительных функций индивида, осуществляемых иерархически организованной констелляцией всех психических процессов как своего рода «функциональным органом» при возникновении неопределенной, непредвиденной или угрожающей психическому как целому ситуации. Появляются новые ракурсы понимания структурной неоднородности и гетерохронности ЗМ; их динамика начинает связываться с условиями прохождения этапов онтогенеза, индивидуальными личностными особенностями, акцентуациями характера и видом психической патологии. Рассматриваемые как структуры Эго и Супер-Эго ЗМ характеризуются относительным постоянством, в силу чего могут сращиваются с Я столь тесно, что субъективно воспринимаются в качестве «естественных» неотъемлемых черт характера, становятся Эго-синтонными, автоматически воспроизводящимися и с трудом поддаются преобразованию под влиянием жизненных событий или психотерапии. Зрелые защиты (вытеснение, изоляция, рационализация, рефлексия, идентификация, альтруизм, сублимация) включают когнитивную проработку и символизацию, чем способствуют совершенствованию функций регуляции, приспособления и разрешения эдипова конфликта, интернализации относительно устойчивых паттернов (аффективно-когнитивных схем) социальных отношений. Примитивные ЗМ, появление которых относят к доэдипову периоду становления личности ребенка (расщепление, проективная идентификация, идеализация/ обесценивание, грандиозность), в своей структуре все еще остаются «привязанными» к чувственно-телесной и аффективной области психической жизни и, если продолжают доминировать в зрелом возрасте, не справляются с задачами гармонизации и стабилизации Я и объектных отношений [8], [9], [13].

Таким образом, внутри психоанализа, а именно в теории объектных отношений, намечаются новые перспективы изучения ЗМ; они связаны с появлением особого интереса к доэдиповым стадиям формирования Я и клинике пограничных и нарциссических расстройств (М. Кляйн, М. Малер, О. Кернберг и другие). В качестве источника и движущих сил развития в этой теории полагаются взаимоотношения между Я и субъектами первичной привязанности (Объектами, в специфически психоаналитической терминологии); эти взаимоотношения, интернализуясь, преобразуются в ментальные Я - и Объект-репрезентации. Считается, что репрезентации объектных отношений различаются степенью аффективно-когнитивной расчлененности (дифференцированности), внутренней связности (артикулированности), взаимной согласованности (когерентности), ясности границ [8], [9]. ЗМ включены в первичные аффективно-наполненные отношения с Объектом и служат их регуляции [8], [36], [37],

05.10.2012


66

[39], [40].

Областью функционирования примитивных (доэдиповых) ЗМ является межличностное пространство между Я и Объектом, они участвуют в динамических интрапсихических процессах слияния/ дифференциации Я - и Объект-репрезентаций, а также вносят вклад в установление границ между Я и Другим, в регуляцию отношений доверия/враждебности, автономии/симбиоза, отделения и сотрудничества и в этом смысле способствуют

71

Или препятствуют становлению чувства автономной идентичности. Примитивные ЗМ направлены на преодоление непереносимого ужаса, исходящего из восприятия Объекта как удовлетворяющего и фрустрирующего одновременно, абсолютно и навечно слитного с Я или навсегда отделенного и потерянного. Основанные на грубом расщеплении целостности репрезентаций Я и Объекта, отношений между ними, они порождают искажение в репрезентации реальности, препятствуют осознанию целостности, автономии и постоянства Объектов, существующих вне и независимо от удовлетворений или фрустраций Я.

Иначе функционируют зрелые ЗМ: они действуют во внутриличностном пространстве, внося вклад в формирование границ между Ид, Эго, Супер-Эго, тонкую структурную дифференциацию и интеграцию самих этих образующих личности. Зрелые защиты служат также различению между наблюдающими, рефлексирующими и чувствующими аспектами Эго, они помогают достижению целостности Я и константности Объекта; благодаря им появляется возможность менее болезненного разрешения эдипова конфликта и вхождения ребенка в более широкую, чем семья, социальную общность. Призванные сохранять и оберегать «собранные» отношения «Я—Другой», зрелые ЗМ вытесняют из сознания или перерабатывают, контейнируют другими рациональными способами ту или иную часть репрезентаций угрожающих объектных отношений или телесно-чувственного опыта.

В современных психоаналитических теориях постулируется, что развитие когнитивных процессов и отношений с Объектами осуществляется благодаря двусторонним связям между ними: отношения устойчивой привязанности являются питательной средой для формирования когнитивных процессов и защитных операций; последние, в свою очередь, благодаря расширяющемуся и усложняющемуся репертуару когнитивных средств способствуют большей реалистичности объектных репрезентаций, их большей «разумности» [28], [35]. Напротив, ментальные Я - и Объект-репрезентации доступны искажению бессознательными фантазиями, а индивидуальная когнитивная организация специфически уязвима к определенным жизненным событиям стрессорам, когда объектные отношения разрушительны и вредоносны, создают так называемое инвалидирующее окружение. К примеру, известный британский психоаналитик В. Бион считает, что младенец интроецирует материнскую функцию трансформации избыточно возбуждающих и болезненных аффектов, обретая, таким образом, способность самостоятельно защищать себя, выдерживать и регулировать (контейнировать) собственные тягостные душевные и болезненные соматические состояния [13], [33]. Сходную мысль можно заметить в рассуждениях Д. В. Винникотта о переходном (символическом) пространстве между младенцем и матерью и «промежуточных объектах» (мягких игрушках, уголке одеяльца) и более примитивных, еще лишенных целостности, фрагментарных предтечах Объекта — звуках, запахах, прикосновениях,

05.10.2012


66

Которые напоминают о неизменно доступной удовлетворяющей матери и выступают заместителями материнского поддерживающего отношения, «холдинга» [4].

Существенный (и не оцененный в полной мере) вклад в понимание интерсубъектного предназначения и интенциональной детерминации ЗМ внесла, по нашему мнению, теория межличностной коммуникации Вацлавика—Грегори— Бейтсона, в частности, мы имеем в виду положение о патогенной роли парадоксально-абсурдных коммуникативных паттернов в качестве триггеров личностной психопатологии. Исследованный учеными из Пало-Альто Феномен двойной петли Порождает состояния схизиса, абсурда и безвыходности у участников коммуникативной ситуации, аффективную дезорганизацию, интеллектуальный ступор и

72

Состояние шизофренического помешательства [3], [42]. Мы предположили, что двусмысленно-парадоксальные тактики коммуникации (или транзакции, трюки и ловушки) выполняют важную защитную функцию: с их помощью бессознательное стремится И Скрыть свои истинные мотивы, И Одновременно сделать их «осязаемыми» для партнера, «достать» его напрямую путем «слияния» с ним в аффективном заражении, соблазнения, подкупа, давления или контроля [21], [22], [24]. В психотерапии пограничных пациентов эти тактики воспроизводятся в отношениях парадоксального и неразрешимого переноса/ контрпереноса, когда терапевт и пациент оказываются втянутыми в замкнутый круг запутанных и неразрешенных инфантильных конфликтов сепарации/индивидуации и когда взаимные интеракции побуждаются противостоящими друг другу стремлениями к слиянию/автономии. По мнению Д. Анзье, подобные коммуникативные паттерны являются причиной так называемой негативной терапевтической реакции: «Мое поведение в процессе этого лечения становится затрудненным: если я остаюсь нейтральным и сдержанным, я воспринимаюсь как отвергающий, и ее депрессия увеличивается; если я интерпретирую, то минимальная неловкость оттенка, стиля или содержания с моей стороны воспринимается ею как осуждение, и ей остается только погрузиться в депрессию. Что бы я делал или не делал, она, таким образом, испытывает неудачу, и я вместе с ней» [1; 218]. Разрешением логического парадокса для участников общения может стать выход в метакоммуникативную ситуацию, когда открывается возможность И Ее рефлексивного понимания и проработки, И Эмпатического инсайтного схватывания смысла замаскированного метакоммуникативного послания, обращенного к терапевту, так же, как когда-то оно было обращено к родительским фигурам, но не было «прочитано» ими и не получило ответного сочувственного отклика [22], [23].

Эти наблюдения много говорят о коммуникативном генезе ЗМ, факторах их реактивизации в психотерапевтической ситуации, которые относятся к репрезентативным схемам как пациента, так и терапевта. От умения последнего гибко менять терапевтическую стратегию, на первых этапах процесса принимая на себя проективные идентификации и соответствующие транзакции пациента с тем, чтобы «нутром» прочувствовать заключенное в них послание, а на продвинутых этапах терапии мягко дезавуировать их насильственный характер, во многом зависит возможность терапевтических изменений и само пребывание пациента в терапии.

Подведем некоторые итоги. Развитие учения о ЗМ шло по нескольким линиям: от узко интрапсихического понимания генеза и функций ЗМ до признания их принципиальной встроенности в пространство межличностных отношений. Они служат

05.10.2012


66

Структурной организации этих отношений в соответствии с жизненно важными потребностями Я в поддержании стабильной эмоциональной связи с Другим без потери индивидуальной целостности. Идея развития ЗМ претерпела существенные изменения, возникло представление о структурной и уровневой организации ЗМ, учитывающее их связь с другими механизмами саморегуляции личности. Тем не менее все еще неоднозначны критерии их дифференциации от механизмов Совладающего поведения (сoping bеhаvior) — репертуара стратегий активного и конструктивного взаимодействия с проблемными, кризисными или стрессовыми ситуациями. С одной стороны, утверждается, что ЗМ являются низкоэффективными и примитивными механизмами совладания (coping), с другой — предполагается градация ЗМ по степени активности в противодействии стрессу. При этом некоторые из них могут приближаться к механизмам копинга. В противовес ЗМ как бессознательным и в определенном смысле врожденно-рефлекторным Способам Регуляции аффективного

73

Конфликта, копинги считаются осознаваемыми Стратегиями Взаимодействия с реальностью, овладение которыми осуществляется через активное обучение. Таким образом, различие между механизмами защиты и копинга видится в разной степени их осознанности, рефлексивности, целенаправленности, подконтрольности, активности во взаимодействии с реальностью [10], [16]. Мы также допускаем возможность преобразования ЗМ в копинги; в частности, в психотерапии, когда пациент приобретает способность вербализации, рефлексии и осознания конфликта в качестве интенционального источника ЗМ, он может также выбирать и произвольно использовать те или иные защиты, которые были необходимы для выживания в прошлом, но стали бесполезными или вредными в настоящем. Тогда последние способны преобразоваться в рациональные, конструктивные, принципиально новые стратегии разрешения и переработки субъективно сложных ситуаций. Защиты утрачивают свою навязчиво повторяющуюся динамику и хроническую способность искажать внутреннюю и внешнюю реальность, «обезвреживаются» и поднимаются на более зрелый уровень функционирования.

Функциональное действие зрелых ЗМ можно сопоставить с осознанной смысловой системно-организованной и произвольной, культурно опосредствованной регуляцией поведения. Согласно положениям культурно-исторического подхода возникновение функции саморегуляции обязано знаковому опосредствованию; сама функция является новообразованием, которое формируется в онтогенезе благодаря интериоризации средств и способов воздействия матери и ребенка друг на друга. Способность к социальному и культурному опосредствованию с помощью мышления и речи признается важнейшим качеством развития человека в норме и патологии, так как является необходимым условием автономной регуляции его поведения и собственной жизни в целом [5], [7], [12], [17]. Вместе с тем до сих пор подчеркивается исключительно негативная функция ЗМ, тормозящих процесс рефлексии, искажающих осознание реально действующих мотивов и смыслов. Адаптивная функция ЗМ исключается вовсе на том основании, что они представляют собой «отказ от необходимого в данной жизненной ситуации смыслостроительства, перенос решения конфликта из плоскости реальной жизни субъекта в плоскость его сознания» [12; 264].

Между тем подобное утверждение представляется нам справедливым только по отношению к примитивным ЗМ. Зрелые ЗМ — продукт преобразования первично

05.10.2012


66

Натуральных, в терминах Л. С. Выготского, организмических и психических приспособительных процессов в отношениях «мать—дитя». Отвечая запросам развития, ЗМ участвуют в динамических процессах дифференциации и интеграции границ между Я и Другим, а также в регуляции отношений доверия/враждебности, автономии/сотрудничества. Будучи компромиссными образованиями (своего рода медиаторами) между влечениями, мотивами, аффектами, с одной стороны, и процессами освоения реальности — с другой, ЗМ по мере своего развития принимают участие во все более тонком приспособлении к социальному окружению, одновременно способствуя (или препятствуя) конструированию устойчивых ментальных (когнитивно-аффективных) репрезентаций Я и Другого. ЗМ гетерохронны и гетерогенны по своей структуре. Их зрелость и эффективность определяются балансом взаимодействия в их структуре различных по своей природе компонентов: от автоматических, бессознательных, до рефлексивных, осознаваемых и подконтрольных; от непосредственно чувственных, двигательных и аффективных до рациональных и творчески-интуитивных (фантазии), опосредствованных как содержанием культуры и нормативами общественного сознания, так и индивидуальной символикой. В онтогенезе они проходят путь от

74

Натуральных и примитивных к зрелым, опосредствованным значениями и символами, «настроенным» на решение все более сложных задач организации самоидентичности в ее отношениях с социальным окружением. Среди этих задач особые требования предъявляются к эффективности ЗМ в регуляции отношений сотрудничества/автономии со значимыми Другими, компетентности социальной перцепции и коммуникации в условиях переживаемого личностного кризиса, угрожающего грубым разрушением сложившихся отношений к себе и значимым Другим. Не случайно поэтому, например, в современной клинической психологии активно обсуждается вопрос о роли дефицитарности зрелых, когнитивно-опосредствованных ЗМ и эффективных стратегий совладания в качестве триггеров расстройств личности и аутодеструктивного поведения [8], [27], [36], [37], [39].

Выполненные нами эмпирические исследования, в свою очередь, указывают на связь стратегий интрапсихической и межличностной защитной саморегуляции с аффективно-когнитивного стилем, характером личностной патологии и широким спектром аутодеструктивного самоотношения — суицидом, аддикциями, промискуитетом, враждебностью к себе и другим [21][26]. Выраженная полезависимость и низкий уровень когнитивной дифференцированности соотносятся с одним из синдромов пограничной личностной организации, включающим (1) нестабильность и фрагментарность структурно-функциональной организации самоидентичности, тенденцию к инвертированности гендерного самосознания, (2) низкую толерантность к неопределенности и фрустрации со стороны значимых Других, гиперкомпенсируемую интрапсихическими и межличностными манипулятивными стратегиями защиты, (3) доминирование примитивных, натуральных ЗМ с дефицитом участия процессов когнитивного опосредствования и символизации, высокой пристрастностью Я - и Объект-репрезентаций, их негативной аффективной заряженностью. Высокая полезависимость, кроме всего прочего, означает сверхконкретность, сужение возможностей выхода за пределы наличного, непосредственно данного, в том числе путем воображения, мечты, препятствует антиципации будущего, метафорической реконструкции недостающего, утраченного и тем самым существенно снижает восстановительные ресурсы личности,

05.10.2012


66

Поддерживая состояние хронического «эмоционального голода», постоянной неудовлетворенности. Низкая дифференцированность («когнитивная простота» и недостаток средств анализа) проявляется как неспособность подмечать тонкие различия и изменения (особенно в сфере социальных отношений и самовосприятия), как «дихотомичность», недиалектичность познания в целом.

В психотерапии «трудных» пограничных и психосоматических пациентов перечисленные особенности являются одним из психологических механизмов генерализованного сопротивления излечению, саботажа отношений сотрудничества, а также накладывают ограничения на способность пациентов испытывать облегчение и хотя бы частичное удовлетворение от терапевтического анализа и поддержки (как вербального аналога винникоттовского «холдинга») с помощью Слов, а не Действий Или «Вещей». Образуется порочный круг взаимосвязанных и поддерживающих друг друга аффективных, когнитивных и коммуникативных расстройств.

На особую когнитивную дифицитарность пограничных пациентов обращали внимание многие авторы, работающие в модели объектных отношений. Так, по мнению некоторых из них, основным когнитивным повреждением при пограничных нарушениях личности можно считать недостаточную доступность для них процессов символизации. Следствием этого дефекта становится своеобразная конструкция внутреннего мира, который заполнен конкретными событиями или абстрактными идеями, но ему недостает «ментальности»

75

— размышлений, идей, фантазий, ассоциаций и метафор, смыслов и эмоциональной наполненности [15], [24]. Оперативное мышление, как его называют в школе французского психоанализа, — сухое и безжизненное, «девитализированное» и статичное. Следовательно, степень когнитивного и символического опосредствования может служить критерием оценки сложности, многогранности, внутренней связности и целостности репрезентаций Я и Объекта, понимаемых как символические формы отношений и защит.

Некоторые авторы разделяют точку зрения, согласно которой структура ЗМ включает в себя аффективные и когнитивные процессы, влияющие на степень дифференцированности и целостности, а также эмоциональную тональность репрезентаций Я и Объекта [34], [40]. Другие авторы подчеркивают вторичный характер данного когнитивного нарушения, связывая его происхождение с отсутствием интериоризованного и константного Объекта ([40], [41]), препятствующего образованию ментальных связей.

Во французской школе психоанализа различают несколько уровней ментализации в зависимости от развития мышления и степени отделенности от телесных процессов: 1) первичная ментализация, по сути, отражает отсутствие рефлексии в силу слитности психического с моторикой и телесными процессами, 2) вторичная (символическая) ментализация занимает промежуточное положение между сенсорикой и образами воображения, 3) вербальное мышление обеспечивает и подвижность, и постоянство внутреннего опыта (см. [28]). Признается промежуточное положение символа между «чистой безóбразностью», переживанием, сенсомоторным интеллектом ([18], [19]), соматизацией [14], с одной стороны, и предметностью восприятия, отражением объективной реальности с помощью логического мышления, оперирующего правилами и знаками, — с другой.

05.10.2012


66

Потребность в символе исходит из интерсубъективной природы психического, из изначально нерасчлененного единства матери и младенца, и одна из первейших функций символа заключается в замещении отсутствующего реального Объекта, в создании простейшего его образа как защитного буфера между Я и переживаемой им утратой прежней слитности с Объектом. Благодаря образованию символической репрезентации материнского объекта становится возможной психологическая сепарация, рождается индивидуальность (автономная идентичность), а вместе с ней — личное пространство, приватность, интимность. Возникает и новая ситуации общения, в которой ради воссоединения с Другим субъекту необходимо преодолевать сопутствующее рождению Я одиночество, воссоздавая «в уме», в символическом плане, недостающие коммуникативные и эмоциональные связи с этим Другим и теперь уже не реально, а «иллюзорно» объединяясь с ним в единое целое. Очевидно, что обогащенная символическими связями коммуникация в свою очередь обретает совершенно новые качества, возникает собственно общение Я и Другого, двух автономных и индивидуальных Я. Также появляются и новые степени свободы по отношению к преобразованию интрапсихического мира, включаются и более зрелые средства и способы его символической и смысловой трансформации. Развитие и усложнение ЗМ осуществляется, таким образом, путем приобретения когнитивными процессами средств и способов символического опосредствования. Символообразование качественно изменяет всю систему познавательных процессов: субъекту становится доступно понимание условности, переносного смысла, образности, юмора. Творя воображаемую реальность, человек обретает более глубокое эмпатическое понимание себя и других, он способен создавать утешительные мечты и иллюзии взамен потерь и разочарований.

Владение символом позволяет одновременно преодолеть как хаотическое состояние ужаса перед размытостью и неопределенностью интрацептивного мира,

76

Так и жесткую однозначность предметной реальности; оно представляет собой творческий акт соединения слова как внешнего, еще не присвоенного знака и «наводняющих» аффектов. Соединение «чужой», не присвоенной реальности и живого непосредственного опыта по сути и есть символизация. Выделенные уровни ментализации в логике культурно-исторического подхода могут быть поняты как уровни опосредствования, а символ, в свою очередь, — как промежуточное звено, своеобразный «синкрет», по Л. С. Выготскому, — уже не «конкретный» и еще не «абстрактный». Первичные влечения, аффекты и защиты сначала непосредственно включены в симбиоз с объектом привязанности и регулируются по преимуществу натуральными организмически-инстинктивными ЗМ. Вместе с тем изначально встроенные в развивающиеся отношения «мать—дитя», они благодаря интериоризации все более усложняющегося «промежуточного» символического пространства, игры, фантазии и воображения опосредствуются символами и трансформируются в более зрелые, обладающие более эффективной компенсаторной функцией.

Д. В. Винникотт [4], приписывает символизации функцию посредника (промежуточного третьего звена) между первичным телесно-аффективным опытом и реальностью. Она появляется при вступлении в триадические отношения на эдиповой стадии развития и служит достижению и удержанию «связности» Я, контейнированию аффекта, развитию представлений, относительно независимых от конкретных ситуаций и вызванных ею переживаний. Следствием появления символов-репрезентаций становится

05.10.2012


66

Отказ от отыгрывания в действии желаемого и доступность удовлетворения путем «пробного действия в уме» и игры воображения, чем достигается отсрочка в импульсивном отреагировании влечений и аффектов и расширяется круг замещающих объектов удовлетворения.

Обсуждение проблемы символизации внутреннего мира мы встречаем и в ряде исследований, посвященных расстройствам личности. Так, недостаточное владение средствами символизации признается основным когнитивным повреждением при пограничных личностных расстройствах, которое в свою очередь порождено нестабильностью Я и внутреннего Объекта ([21][27]), отсутствием репрезентативного опыта безопасной привязанности [28], [35]. В ряде работ степень символического опосредствования внутреннего мира рассматривается как связующее звено между Я и Объект-репрезентациями, с одной стороны, и ЗМ — с другой, и, что не менее важно, как основной критерий тяжести личностных расстройств. Утверждается, что безопасная привязанность, стабильное присутствие «хорошего» Объекта освобождает ресурсы, необходимые для полного развития символической функции, когниций, зрелых ЗМ; соответственно при нарушениях привязанности нужно ожидать существенного повреждения символической функции [28]. Так, например, условием выживания при инцестуозной связи, психологическом и физическом насилии может стать временное блокирование функции символизации и, соответственно, ЗМ более высокого порядка, как и логического мышления в целом. Возможны и более длительные задержки когнитивного развития, сопровождающиеся своего рода ментальной и духовной смертью. Британский психоаналитик П. Фонаги выводит генез ЗМ из специфических паттернов привязанности и репертуара защит заботящегося лица, которые мобилизуются в ответ на дистресс младенца: так, отвергающая мать может терпеть неудачу в эмпатическом отзеркаливании дистресса ребенка, а озабоченная мать может представлять это состояние ребенка преувеличенно тревожно. И в том, и в другом случае ребенок практически лишается возможности интернализировать точную, а не искаженную ментальную репрезентацию своего психического состояния, но ради сохранения близости с заботящимся лицом его рефлексивная и эмпатическая

77

Функция будут принесены в жертву [28], [35]. В целом в развитии процессов символизации, комплексных когнитивных функций, стилей аффективной регуляции, репертуара ЗМ признается, таким образом, важнейшая роль отношений безопасной привязанности или константной репрезентации объектных отношений.

Клинические наблюдения и экспериментальные исследования говорят о существовании нескольких вариантов нарушения символической функции мышления. Первый базируется на разрыве связей между чувственно-аффективным опытом и символообразованием, вследствие чего мышление использует множество высокодифференцированных, сверхабстрактных, но безжизненных, эмоционально выхолощенных, «девитализированных» ассоциаций и символов с чертами грандиозности, перфекционизма и магической силы. Именно это мы наблюдаем при патологическом нарциссизме, шизоаффективных психозах. Напротив, при некоторых пограничных и психосоматических расстройствах личности, соматизированной депрессии мышление отличает избыточная конкретность, ситуативная «замкнутость» во времени и пространстве, сверхзависимость и недостаточная отстройка от влияния «сиюминутного» наличного поля и интенсивности актуальной мотивации, доминирующего и

05.10.2012


66

«затопляющего» аффекта, стирающего координаты реальности. При этом вторичные рациональные ЗМ блокируются из-за недоступности функции символизации; мышление на службе интенсивного аффекта, работая в экономном режиме, в целях защиты упрощает до примитивности и расщепляет картину мира на абсолюты несбыточного, недостижимого и всемогущего «хорошего» и вечного, тотально ничтожного или угрожающе преследующего «плохого».

К защитам, которые свойственны раннему младенчеству и являются преходящими
при нормальном развитии, но остаются доминирующим при пограничных личностных
расстройствах (расщеплению/проективной идентификации, глобализации,

Всемогуществу/обесцениванию), добавляются и специфические алекситимические феномены. Психосоматизация и моторное отреагирование аффектов и переживаний в поведении сопровождается выраженными трудностями вербализациипсихических состояний, тенденцией к обращению разрушительных импульсов на собственное телесное Я. В аналогичной функции выступают и разного рода «извращения» инстинктивно-организмической жизни — от нарушений сна, аппетита, либидо до разнообразных форм относительно культурно приемлемого «членовредительства» (прижигания, шрамирования, пирсинга, нанесения татуировок, безудержного погружения в фитнес, нарциссического доведения до совершенства внешности с помощью эстетической хирургии). В нанесении себе телесных повреждений, в хронических покушениях на самоубийство, равно как и в других навязчивых аддиктивных действиях (переедании, наркотизации и прилипании к любому другому человеку в поисках сиюминутного эрзац-успокоения) также видны следы примитивного моторного отреагирования [24], [26]. Культурно-нормативные и ценностно-смысловые регуляторы жизнедеятельности, такие как совесть, вина и стыд, для личностно зрелого человека служащие средствами морально-нравственной саморегуляции, у людей с нарциссической уязвимостью самоуважения и трудностью символизации либо вовсе не действенны, либо в целях защиты соматизируются, обращаются в терзания тела. Человек в подобном состоянии теряет способность не только испытывать радость, наслаждаться жизнью, но и играть, изобретать, инсайтно видеть обыденное и привычное в новом свете; утрачивается также связность и последовательность мышления. Аналогия с младенческой безучастностью и задержкой когнитивного развития в ответ на длительную депривацию материнской любви и внимания здесь вполне уместна. Отсутствие Объекта в реальности, не компенсируемое

78

Его символически поддерживающей репрезентацией во внутреннем мире, приводит к безвозвратной утрате связей самой разной природы — как доверительности и интимности в общении, так и к когнитивному дефициту, потере последовательности и связности ментальных репрезентаций в единое целое. Мир внутри Я и мир снаружи предстают в первозданном хаосе и тотальной неопределенности, вне пространственных и временнЫХ координат, без возможности быть выраженными в словах, обрести структуру и упорядоченность, что не может не внушать человеку растерянности и глобальной беспомощности. Системная организация ЗМ вынуждена функционировать в упрощенном режиме, возвращаясь к более раннему в онтогенезе уровню когнитивного опосредствования (когнитивной простоте), или утрачивает вовсе способность к рациональности, к вербализации.

Иначе обстоит дело, когда переживание «утраты» доступно разделению с Другим,

05.10.2012


66

14


Символизации, работе воображения и вербализации, благодаря чему оно проходит через разработанные культурой ритуалы «траура» и «контейнируется» ими. «Слова, — замечает Дж. Макдугалл, — замечательные контейнеры» [13], [86]. Контейнирование в качестве зрелой защиты служит объединению и достижению непротиворечивого единства эмоционального отношения и ментальной репрезентации, «собиранию себя» в осмысленную и целостную самоидентичность, сохраняющуюся, несмотря на все превратности жизненного опыта. Как продукт интериоризации паттернов общения раннего семейного окружения в качестве жизненно необходимых способов утешения, поддержки, сохранения самоуважения, контроля за удовлетворением коммуникативных нужд высшие ЗМ становятся «стилевыми» «функциональными органами» личности, характеризующими ее индивидуальную систему установления эмоциональных и наполненных смыслом связей с самим собой, другими людьми и окружающим миром.

1. Анзье Д. Парадоксальный трансфер. От парадоксальной коммуникации к негативной

Терапевтической реакции // Французская психоаналитическая школа / Под ред. А. Жибо, А. В. Россохина. СПб.: Питер, 2005. С. 206—226.

2. Бурлакова Н. С., Олешкевич В. И. Детский психоанализ. Школа А. Фрейд. М.: Издательский

Центр «Академия», 2005.

3. Вацлавик П., Бивин Дж., Джексон Д. Психология межличностных коммуникаций. СПб.: Речь,

2000.

4. Винникотт Д. В. Использование объекта // Антология современного психоанализа: В 2 т. Т. 1

/ Под ред. А. В. Россохина. М.: Ин-т психологии РАН, 2000. С. 447—454.

5. Выготский Л. С. История развития высших психических функций // Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М.:

Педагогика, 1983.

6. Выготский Л. С. Психология искусства / Под ред. Вяч. Вс. Иванова. М.: Искусство, 1986. С.

93—113.

7. Зейгарник Б. В., Холмогорова А. Б., Мазур Е. С. Саморегуляция поведения в норме и патологии

// Психол. журн. 1989. Т. 10. № 2. С. 122—132.

8. Кернберг О. Тяжелые личностные расстройства. Стратегии психотерапии / Пер. с англ. М.:

Класс, 2001.

9. Кляйн М. Эмоциональная жизнь ребенка // Психоанализ в развитии: Сб. переводов / Сост.

А. П. Поршенко, И. Ю. Романов. Екатеринбург: Деловая книга, 1998. С. 59—108.

10. Коно пкин О. А. Психическая саморегуляция произвольной активности человека (структурно-

Функциональный аспект) // Вопр. психол. 1995. № 1. С. 5—12.

11. Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. «Защита», «Механизмы защиты», «Механизмы отработки» //

Словарь по психоанализу / Пер. с франц. М.: Высш. шк., 1996. С. 145—149, 227—231.

12. Леонтьев Д. А. Психология смысла. М.: Смысл, 1999.

13. Макдугалл Дж. Театры тела. М.: Когито-Центр, 2007.

14. Марти П. Психосоматика и психоанализ // Французская психоаналитическая школа / Под

Ред. А. Жибо, А. В. Россохина. СПб.: Питер, 2005. С. 514—525.

15. Марти П., Д’Юзан М. Оперативное мышление // Антология современного психоанализа: В

2 т. Т. 1 / Под ред. А. В. Россохина. М.: Ин-т психологии РАН, 2000. С. 327—336.

16. Нартова-Бочавер С. К. «Coping behavior» в системе понятий психологии личности // Психол.

Журн. 1997. Т. 18. № 5.

79

17. Николаева В. В. Личность в условиях хронической соматической болезни // Е. Т. Соколова,

В. В. Николаева. Особенности личности при пограничных расстройствах и соматических заболеваниях. М.: Аргус, 1995. С. 207—352.

18. Орбан П. О процессе символообразования // Энциклопедия глубинной психологии: В 3 т. Т.

1 / Под ред. А. М. Боковикова. М.: MGMINTERNA, 1998. С. 532—569.

05.10.2012


66

15


19.Пиаже Ж. Схемы действия и усвоение языка // Семиотика. М., 1983. С. 133—136.

20. Руссийон Р. Символизирующая функция объекта // Французская психоаналитическая школа

/ Под ред. А. Жибо, А. В. Россохина. СПб.: Питер, 2005. С. 285—299.

21. Соколова Е. Т. Самосознание и самооценка при аномалиях личности. М.: МГУ, 1989.

22. Соколова Е. Т. Изучение личностных особенностей и самосознания при пограничных
личностных расстройствах // Е. Т. Соколова, В. В. Николаева. Особенности личности при
пограничных расстройствах и соматических заболеваниях. М.: Аргус, 1995. С. 27—206.

23. Соколова Е. Т. Психотерапия: теория и практика. М.: Academia, 2002.

24. Соколова Е. Т. Человек-нарцисс: портрет в современном социокультурном контексте // Психология: современные направления междисциплинарных исследований: Мат-лы научной конференции, посвященной памяти члена-корреспондента РАН А. В. Брушлинского, 8 октября 2002 г. : Сб. статей / Под ред. А. Л. Журавлева, Н. Б. Тарабриной. М.: Институт психологии РАН, 2003. С. 126—138.

25. Соколова Е. Т., Бурлакова Н. С., Леонтиу Ф. К обоснованию клинико-психологического изучения расстройства гендерной идентичности // Вопр. психол. 2001. № 6. С. 3—17.

26. Соколова Е. Т., Сотникова Ю. А. Связь психологических механизмов защиты с аффективно-

Когнитивным стилем личности // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 2006. № 2. С. 12—29.

27. Соколова Е. Т., Сотникова Ю. А. Феномен суицида: клинико-психологический ракурс // Вопр. психол. 2006. № 2. С. 103—116.

28. Фонаги П. Точки соприкосновения и расхождения между психоанализом и теорией привязанности // Журн. практической психологии и психоанализа. 2002. № 1, март (журнал электронных публикаций). http//psyjournal. ru|j3p|pap/ php? id=200200105

29. Фрейд А. Психология «Я» и защитные механизмы / Пер. с англ. М.: Педагогика-Пресс, 1993.

30. Фрейд З. Будущее одной иллюзии // Сумерки богов / Под ред. А. А. Яковлева. М.:
Политиздат, 1989. С. 94—142.

31. Фрейд. З. О нарцизме // Я и Оно. Труды разных лет: В 2 т. Т. 1 / Сост. А. Григорашвили:

Пер. с нем. Тбилиси: Мерани, 1991. С. 107—133.

32. Хартманн Х. Эго-психология и проблема адаптации / Пер. с англ. М.: Ин-т
общегуманитарных исследований, 2002.

33. Bion W. Attaks on linking // W. Bion. Second Thoughts. N. Y.: Jason Aronson, 1967.

34. Blatt S., Lerner D. H. The psychological assessement of object representation // J. Pers. Assess. 1983. V. 47. P. 7—28.

35. FonagУ R., Target M., Gergely G. Attachment and borderline personality disorder. A theory and

Some evidence // Psychiatr. Clin. North. Am. 2000. № 23 (1). P. 103—122.

36. Gunderson J. Borderline personality disorder: A clinical guide. Washington, DC: American Psychiatric Assoc. 2001.

37. Kernberg O. Suicidal behavior in borderline patients: Diagnosis and psychotherapeutic considerations // Am. J. Psychother. 1993. V. 47(2). P. 245—254.

38. Kernberg O. The suicidal risk in severe personality disorders: Differential diagnosis and treatment //

Personal. Disord. 2001. V. 15(3). P. 195—208.

39. Leichsenring F. Splitting: An empirical study // Bull. of the Menninger Clinic. 1999. V. 63. Iss. 4

(EBSCOhost. txt) Database: Academic Search Premier.

40. Lerner P. M. Rorschach assessment of cognitive impairment from an object relations perspective //

Bull. of the Menninger Clinic. 1996. V. 60. №3. P. 351—366.

41. Muller J. P. Beyond the psychoanalytic dyad: Developmental semiotics in Freud, Peirce and Lacan.

N. Y.: Routledge, 1996.

42. Singer M., Wynn L., Toohey M. Communication disorders and the families of schizophrenics // Winn L., Cromwell, Matthysse (eds). The nature of schizophrenia: New approaches to research and treatment. N. Y.: Wiley Medical, 1978.

43. Witkin H. Personality through perception. N. Y.: Wiley Press, 1954.

Поступила в редакцию 4.XII 2006 г.

05.10.2012


68

68

СМЫСЛ, АДАПТАЦИЯ И САМОДЕТЕРМИНАЦИЯ У ПОДРОСТКОВ

Е. Р. КАЛИТЕЕВСКАЯ, Д. А. ЛЕОНТЬЕВ, Е. Н. ОСИН, И. И. БОРОДКИНА

Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 06-06-00449а.

В русле подхода к развитию личности как к становлению механизмов самодетерминации, завершающемуся при прохождении «подросткового кризиса», ранее у подростков были эмпирически выделены четыре паттерна личностного развития: автономный, импульсивный, конформный и симбиотический. В новом исследовании удалось с опорой на кластерный анализ воспроизвести эту эмпирическую типологию, установить различия осмысленности жизни и дезадаптации у подростков, относящихся к разным типам. Обсуждается проблема синхроничности-диахроничности выделенных паттернов.

Ключевые слова: самодетерминация, свобода, ответственность, подростковый кризис, смысл, адаптация.

ВВЕДЕНИЕ И ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ

Ранее был предложен подход, в котором в качестве ключа к развитию личности рассматривалось развитие механизмов самодетерминации — свободы и ответственности [4], [5], [7], [8]. Общий вектор личностного развития определяется как прогрессирующая эмансипация в направлении к личностной автономии [9], [16]; в свою очередь, становление механизмов самодетерминации выступает как качественно особый уровень развития присущей всем живым организмам способности саморегуляции [10], о котором можно судить по степени развития и характеру структурной организации личностного потенциала [10], [11].

Развиваемая нами концепция самодетерминации не содержит принципиальных противоречий с широко известной теорией самодетерминации Э. Деси и Р. Райана [14], [24], [25]; вместе с тем она ставит в центр внимания другие структуры и процессы.

69

В частности, если развитие самодетерминации в теории и исследованиях Э. Деси и Р. Райана предстает как закономерный и последовательный естественный процесс, наш подход, опирающийся прежде всего на положения экзистенциальной и культурно-исторической ([2], [15]) психологии, подчеркивает активность личности не только по отношению к внешнему миру, но и к своим собственным психологическим процессам, связывая самодетерминацию с такими процессами, как сознание, усилие и опосредствование.

Концепцию самодетерминации можно сформулировать в следующих положениях.

1. Способность к самодетерминации — реальность, присущая зрелой личности. Самодетерминация при этом определяется как противоположность детерминации, способность действовать непредсказуемым для внешнего наблюдателя образом, не поддаваясь внешним давлениям, однако в соответствии с определенной логикой, основанной на собственных долгосрочных интересах и ценностно-смысловых ориентациях. Признание такой способности не противоречит научной картине мира (более подробный анализ выходит за рамки данной статьи).

05.10.2012


68

2. Способность к самодетерминации возникает на основе интеграции свободы и ответственности в ходе индивидуального развития. Под свободой понимается высшая форма активности, выражающаяся в способности инициировать, прекратить или изменить направление деятельности в любой ее точке, под ответственностью — высшая форма саморегуляции, выражающаяся в осознании и использовании себя как причины изменений в себе и внешнем мире.

3. Свобода и ответственность имеют различные генетические корни; пути их развития пересекаются в подростковом возрасте. Суть подросткового кризиса заключается в смещении движущих сил личностного развития извне вовнутрь на основе интеграции и полноценного развития механизмов свободы и ответственности. Именно их интеграция обеспечивает здоровое разрешение подросткового кризиса.

4. Часто такая интеграция не происходит, что приводит к вхождению во взрослую жизнь с неразрешенным подростковым кризисом и неразвитой способностью к самодетерминации. Дальнейшее развитие личности тормозится, его динамика принимает непоследовательные, деструктивные, либо инволюционные формы. Нездоровые формы разрешения подросткового кризиса связаны с недостаточно развитыми механизмами свободы и/или ответственности.

ПАТТЕРНЫ ЛИЧНОСТНОГО РАЗВИТИЯ В ПОДРОСТКОВОМ ВОЗРАСТЕ: ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ДАННЫЕ

Эмпирической проверке основных положений концепции было посвящено исследование [5], в котором участвовали 70 подростков в возрасте 14 лет. В качестве меры свободы использовалась шкала опоры из русской версии опросника POI Э. Шострома («Самоактуализационный тест»), мерой ответственности выступал общий показатель локуса контроля в опроснике УСК Е. Ф. Бажина и других, также использовались методика исследования самоотношения С. Р. Пантилеева и опросник родительского отношения А. Я. Варги и В. В. Столина.

В ходе обработки полученных данных мы опирались на личностно ориентированный подход, получивший обоснование в работах Д. Магнуссона ([18], [19]), который считает бесперспективным анализ отдельных черт личности или универсальных факторных структур, подобных известной «Большой пятерке». Вместо этого Д. Магнуссон предлагает рассматривать индивидуальные сочетания (паттерны) уровней выраженности переменных, релевантных задачам исследования, а затем переходить к выделению типичных паттернов, характерных для индивидов на каждом определенном этапе развития.

Факторный анализ позволил выделить четыре паттерна личностных переменных, соответствующие четырем вариантам сочетания свободы и ответственности: автономный паттерн (сочетание свободы и ответственности),

70

Импульсивный (квазисвобода), симбиотический (квазиответственность) и конформный (недостаточное развитие и свободы, и ответственности).

Автономный Паттерн включал в себя устойчивое положительное самоотношение, внутреннюю опору на личные ценности и ощущение ответственности за результаты собственных действий. Родители принимают таких подростков, не препятствуя их автономии: структура родительского отношения включает принятие, установление

05.10.2012


68

Некоторых ограничений и уважение к инициативе в рамках этих ограничений.

Симбиотический Паттерн был связан с неустойчивым и в целом негативным самоотношением, зависимостью от внешней, прежде всего родительской, оценки. Эти подростки чувствуют себя ответственными за реализацию ценностей, заданных извне, страдают от эмоционального отвержения и контроля со стороны матерей и инфантилизирующего отношения со стороны отцов.

Импульсивный Паттерн демонстрировал диффузное и неустойчивое, но скорее позитивное самоотношение, ориентацию на себя в принятии решений, попустительство со стороны матерей и давление со стороны отцов.

Конформный Паттерн включал внешнюю ориентацию при принятии решений, внешний локус контроля, скрытое отвержение со стороны родителей, отражающееся в формальном стиле воспитания, основанном на навязывании стандартов («как все»), и нестабильное, условно положительное самоотношение, зависящее от внешней оценки.

Можно предположить, что эти паттерны склонны самовоспроизводиться в дальнейшем и связаны с различными видами психологических проблем, возникающих в зрелом возрасте.

ЦЕЛЬ И ОРГАНИЗАЦИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ

Задачей данного эмпирического исследования стала проверка обоснованности ранее описанных четырех паттернов личностного развития [5] с использованием другой методологии обработки данных. Дополнительной задачей исследования стало выявление взаимосвязей между указанными паттернами и мерами психологического благополучия и приспособленности. В предыдущем исследовании выводы о том, какие из паттернов являются более здоровыми и способствующими развитию, а какие нет, делались на основе чисто теоретических соображений; очевидна важность подкрепления этих выводов эмпирическими данными.

В исследовании использовались следующие методики.

1. Самоактуализационный тест (САТ) [3]. Основная шкала этого опросника — шкала опоры (поддержки), измеряющая степень независимости ценностей и поведения субъекта от воздействия извне, — интерпретировалась нами как мера свободы.

2. Опросник «Уровень субъективного контроля» (УСК) [1]. Шкалы интернальности этого опросника (как общий показатель, так и интернальность в области достижений и неудач) использовались нами в качестве меры ответственности.

3. Методика исследования самоотношения (МИС) [12] давала информацию как о содержательных особенностях самоотношения испытуемых, так и об их психологическом благополучии.

4. Тест смысложизненных ориентаций (СЖО) [6]: общий показатель осмысленности жизни также выступал мерой психологического благополучия. Субшкалы не использовались в анализе, поскольку факторная структура опросника у подростков может быть иной, чем у взрослых.

5. Опросник приспособленности Белла [13], включающий шкалы трудностей
адаптации к семье, проблем в сфере здоровья, субмиссивности, враждебности и
повышенной эмоциональности.

Испытуемыми в данном исследовании выступали 70 московских школьников — 25 юношей и 45 девушек, ученики X и XI классов, разбитые на две возрастные

71

05.10.2012


68

4


Подгруппы (14–15 лет и 16–17 лет). Подгруппы были уравнены как по числу испытуемых, так и по соотношению юношей и девушек в каждой подгруппе.

Обработка данных проводилась в системе StatSoft STATISTICA 6. Были использованы различные методы группировки испытуемых с целью поиска оптимального разбиения их на группы, наилучшим образом отражающие типичные паттерны индивидуальных особенностей.

В анализ были включены переменные, соответствующие шкалам всех количественных методик, кроме субшкал теста СЖО и общего показателя интернальности по УСК, исключенных с целью избежания двойного вклада пунктов этих опросников в дисперсию оценок.

Сравнивались модели размерностью от трех до шести групп, полученные путем факторного анализа стандартизованных баллов испытуемых и путем иерархического кластерного анализа сырых баллов с использованием таких алгоритмов, как метод полной связи и метод Уорда (Ward’s Method) на основе Евклидовых метрик, а также кластерного анализа методом K-Means. Критериями выбора наилучшей модели были (1) репрезентативность, или максимальное соответствие другим моделям (число испытуемых, попавших в содержательно сходные группы, подсчитывалось путем составления таблиц сопряженности), и (2) возможности содержательной интерпретации.

РЕЗУЛЬТАТЫ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ

Наилучшей была признана модель из четырех кластеров (рис. 1), полученная методом Уорда на основе Евклидовых метрик, что согласуется с классическими работами, показывающими хорошую репрезентативность этого метода (см. напр., [21]).

ФАСИЛИТАЦИЯ ТВОРЧЕСТВА

Испытуемые распределились по четырем кластерам следующим образом (табл. 1). Для проверки устойчивости полученной модели мы провели раздельный кластерный анализ на подвыборках юношей и девушек, а также в возрастных подгруппах с

05.10.2012


68

5


Использованием того же метода,

72

Таблица 1

Половозрастное распределение испытуемых по кластерам

Что и на общей выборке. Распределение испытуемых по кластерам, полученным на каждой подвыборке, сравнивалось с их распределением по кластерам, полученным на общей выборке, путем составления таблиц сопряженности. Если испытуемые, попавшие в один и тот же кластер на общей выборке, также попадали в один и тот же кластер на подвыборке, мы считали данный кластер, полученный на подвыборке, содержательно соответствующим кластеру, полученному на общей выборке. Результаты кросстабуляции представлены в табл. 2, в каждой ячейке которой указано число испытуемых, попавших в содержательно соответствующие кластеры на подвыборке и на общей выборке.

Таблица 2

Соответствие между кластерами, полученными на общей выборке и на подвыборках

Классификация оказалась достаточно устойчивой относительно переменной пола: 22 из 25 юношей (88 %) и 39 из 45 девушек (87 %) попали в кластеры, содержательно соответствующие кластерам общей выборки. В младшей возрастной подгруппе в кластеры, содержательно соответствующие полученным на общей выборке, попали 26 из 35 испытуемых (74 %).

В старшей возрастной подгруппе четко разделить кластеры 1 и 2 не удалось, в результате чего было принято решение объединить их, и 34 из 35 испытуемых (97 %) оказались в содержательно соответствующих кластерах.

С целью выявления шкал, которые внесли вклад в классификацию, значимость различий между четырьмя полученными кластерами проверялась с помощью непараметрического критерия Краскала– Уоллиса. Значимые различия (p<0,01) показал общий показатель осмысленности жизни по тесту СЖО, 7 из 9 шкал МИС, шкалы субмиссивности и эмоциональности опросника приспособленности Белла, все, кроме одной, шкалы УСК и 8 из 14 шкал САТ.

Для получения более точной информации об отличиях каждого кластера от остальных значимость различий между кластерами проверялась также попарно с

05.10.2012


68

6


Помощью непараметрического критерия Манна–Уитни. Полученные результаты представлены в табл. 3 и подробно рассматриваются ниже.

73

ФАСИЛИТАЦИЯ ТВОРЧЕСТВА

На рис. 2 представлены средние значения по шкалам, рассчитанные для испытуемых каждого кластера, в единицах стандартного отклонения.

Первый кластер характеризуется чрезвычайно низкими показателями осмысленности жизни (в особенности по шкалам «Процесс» и «Результат»). У представителей этого кластера — диффузный локус контроля, за исключением выраженной экстернальности в межличностных отношениях: они отказывают себе в способности влиять на отношение к себе со стороны других людей. У подростков этого типа затруднена адаптация в семье; их самоотношение выраженно негативное: наблюдаются низкие баллы по шкалам самоуважения, отраженного самоотношения и, в особенности, самопринятия, в сочетании с высокими внутренней конфликтностью и самообвинением. Они в высокой степени склонны к субмиссивности и очень эмоциональны (высокие баллы по этой шкале опросника Белла могут свидетельствовать как о подавлении собственных эмоций, так и о неспособности контролировать их выражение). Учитывая также низкие баллы по основным шкалам САТ (ориентация во времени, поддержка, ценностные ориентации), мы получаем образ зависимой личности: невозможность получения поддержки в рамках здоровых детско-родительских отношений затрудняет развитие автономии, стабильного самоотношения и индивидуальной системы ценностей. Этот кластер соотносится с симбиотическим паттерном развития [5]. Подростки, принадлежащие к этому типу, чувствуют ответственность за реализацию ценностей, навязанных им авторитарными

05.10.2012


68

7


74

Таблица 3

Значимость различий между полученными кластерами

75

Родителями, и вынуждены платить собственной автономией за поддержку с их стороны. Характерной особенностью представителей второго кластера является выраженный

05.10.2012


68

Внешний локус контроля, причем интернальность в области неудач значительно превышает интернальность в области достижений, что указывает на негативное самоотношение. У этих подростков также довольно низкие показатели осмысленности жизни и баллы ниже средних по основным шкалам САТ. Их показатели приспособленности по опроснику Белла приближаются к средним, однако данные МИС говорят об их амбивалентном самоотношении: чрезвычайно низкие баллы по шкале самоуверенности, низкие баллы по шкалам саморуководства и отраженного самоотношения в сочетании с самопринятием и самообвинением, превышающими средние, отражаются в высокой внутренней конфликтности. В целом картину этого кластера стоит интерпретировать как избегание ответственности, связанное, однако, с неуверенностью в собственных силах. Внешне эта неуверенность проявляется как робость и недостаток спонтанности, а высокий уровень самопринятия выглядит протестом, попыткой компенсировать эти особенности. Этот кластер соотносится с конформным паттерном развития [5]. Подросток с таким амбивалентным самоотношением вынужден упускать интересные возможности — ситуации, в которых он может проявить автономию, креативность, — потому что неудачи, как правило, сильнее отражаются на его самооценке, чем успехи. Чтобы поддерживать позитивное самоотношение, он вынужден ограничиваться решением более простых, социально одобряемых задач, что и задает конформный паттерн.

Третий кластер выглядит более благополучным. Он характеризуется наиболее высокими баллами по шкалам САТ (особенно шкалы поддержки, ценностных ориентаций, гибкости поведения, самоуважения, самопринятия и синергии), а также по общему показателю осмысленности жизни. Низкие баллы по опроснику Белла указывают на отсутствие выраженных признаков дезадаптации. У этих подростков диффузный локус контроля и, в целом, позитивное самоотношение: высокий уровень самопринятия и самопривязанности (нежелание меняться) в сочетании с низкими самообвинением и внутренней конфликтностью. Все это, а также низкий уровень субмиссивности и тенденция к интернальности в межличностных отношениях дает возможность интерпретировать этот паттерн как картину борьбы за автономию и независимость. Этот кластер в целом соответствует импульсивному паттерну развития [5]. Следует отметить, однако, что он является гетерогенным и распадается на две подгруппы, значимо различающиеся по показателям приспособленности, самоотношения и самоактуализации.

Субкластер 3а (N=15) характеризуется низкими показателями дезадаптации, высокими баллами по основным шкалам САТ и по тесту СЖО, а также высоким уровнем самопривязанности. Обращает на себя внимание интернальность в области достижений в сочетании с экстернальностью в области неудач, а также интернальность в области межличностных отношений. В целом это картина психологического благополучия и удовлетворенности собой, которые связаны, вероятно, не столько с собственными усилиями субъекта, сколько с благополучной семейной средой и, следовательно, зависят от стабильности этой среды. С другой стороны, видимое благополучие подростков, входящих в этот субкластер, может быть связано с такими эффектами социальной желательности, как самообман и защитное вытеснение, которые представляют собой характерные особенности самопрезентации нарциссической личности [22], [23].

Картина субкластера 3б (N=10) выглядит менее ясной: высокие показатели дезадаптации (в особенности семейной) в сочетании со средними баллами по основным шкалам САТ (с выраженным стремлением к спонтанности и низким уровнем

76

05.10.2012


68

9


ФАСИЛИТАЦИЯ ТВОРЧЕСТВА

Самопринятия) и показателями СЖО, превышающими средние. По показателям локуса контроля и значительной части показателей самоотношения он не отличается от субкластера 3а. С формальной точки зрения, он не должен относиться к импульсивному типу, в силу сравнительно низких показателей по шкалам САТ.

Четвертый кластер также выглядит благополучным, с такими же высокими показателями осмысленности жизни и такими же низкими показателями дезадаптации. Характерная особенность представителей этого кластера — ярко выраженный внутренний локус контроля. У них стабильное позитивное самоотношение: высокие показатели открытости, отраженного самоотношения, самоуверенности и саморуководства, средний уровень самопринятия и самопривязанности, но особенно низки показатели внутренней конфликтности и самообвинения. Показатели по шкалам САТ средние или несколько превышают средние: по мнению Э. Шострома (см. [3]), именно показатели такого уровня (в районе 60 Т-баллов) характерны для самоактуализирующихся личностей, в то время как сверхвысокие баллы говорят о псевдосамоактуализации и могут быть в значительной степени обусловлены эффектами социальной желательности. Этот кластер следует связать с автономным паттерном [5], объединяющим ответственность и свободу.

В целом полученные кластеры обнаруживают принципиальное сходство с четырьмя паттернами развития, описанными ранее [5]. Основанием для выделения паттернов развития являлось соотношение свободы и ответственности, и все четыре

77

05.10.2012


68

10


Возможные комбинации распределились между кластерами, описанными выше (табл. 4).

Таблица 4

Интерпретация четырех паттернов развития как производных от взаимодействия

Свободы и ответственности

Свобода и ответственность, операционализированные как внутренняя опора и интернальность, интерпретируются нами как факторы, определяющие паттерн развития (рис. 4). Поскольку в данном исследовании мы опирались на эксплораторный, дескриптивный подход, предполагающий выделение паттернов на основании целого набора переменных, релевантных развитию и адаптации, с последующим поиском различий между полученными паттернами, подобная интерпретация требует дополнительного эмпирического обоснования, опирающегося на конфирматорные методы и выборки значительно большего объема.

ФАСИЛИТАЦИЯ ТВОРЧЕСТВА

С целью получения дополнительных данных в пользу того, что соотношение свободы и ответственности является достаточным условием для выделения описанных нами паттернов (т. е. что показатели внутренней опоры и интернальности могут выступать

05.10.2012


68 11

Независимыми переменными), мы провели повторную кластеризацию испытуемых тем же методом с использованием в качестве исходных данных только общего показателя интернальности по УСК и шкалы поддержки САТ. Полученная модель из четырех кластеров показала хорошее соответствие модели, описанной нами выше: в кластеры, однозначно соответствующие выделенным ранее, попали 55 из 70 испытуемых, или 79 % выборки. Содержательная интерпретация новых кластеров, также полученная с опорой на значимые различия по шкалам всех использованных методик, существенно не отличалась от приведенной выше.

Рассматривая полученные кластеры с точки зрения критериев адаптации и психологического благополучия, следует отметить, что кластеры 3 и 4 демонстрируют очевидно более благополучную картину, чем кластеры 1 и 2; при этом различия между кластерами 3 и 4 и между кластерами 1 и 2 по этим критериям невелики. Ранее [5] было высказано предположение, что автономный паттерн является единственным здоровым паттерном развития, однако представленные данные не вполне согласуются с этой гипотезой: представители кластера 3, соответствующего импульсивному паттерну, демонстрируют не менее высокие показатели психологического благополучия. Следует отметить, что осмысленность жизни и показатели дезадаптации оказываются взаимно обратными во всех случаях, за исключением субкластера 3б (рис. 5). Очевидно, свобода выступает лучшим предиктором адаптации и осмысленности жизни, чем ответственность.

Возвращаясь к половозрастным различиям (см. табл. 1), следует отметить, что

78

ФАСИЛИТАЦИЯ ТВОРЧЕСТВА

От кластера 1 к кластеру 4 возрастает доля представителей старшей подгруппы и доля девушек, что объяснимо более высокими темпами достижения ими психологической зрелости по сравнению с юношами. Тем не менее в силу небольшого объема выборки эти

05.10.2012


68

Различия не являются статистически значимыми и требуют верификации.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ И ПЕРСПЕКТИВЫ

Наиболее важным результатом настоящего исследования является успешное воспроизведение четырех паттернов развития, теоретически описываемых концепцией самодетерминации и эмпирически выявленных в предыдущем исследовании [5]. Опираясь на несколько иной психометрический инструментарий и принципиально другие подходы к анализу, мы обнаружили, что среди подростков в возрасте от 14 до 17 лет можно выделить четыре группы, значимо различающиеся по показателям осмысленности жизни, приспособленности и самоотношения.

Полученные кластеры достаточно хорошо соответствуют положениям концепции самодетерминации, хотя это соответствие не является полным. С точки зрения концепции, автономный паттерн является единственным здоровым путем развития, однако приведенные результаты говорят о том, что импульсивный паттерн также характеризуется высоким уровнем психологического благополучия. Эта группа, однако, неоднородна: значительную ее часть составляют хорошо приспособленные индивиды с организацией личности, близкой к нарциссической, не склонные сообщать о наличии трудностей или проблем. Это не значит, однако, что их реальные взаимоотношения с другими людьми складываются так же гладко, как им хотелось бы, и что их благополучие окажется устойчивым в случае ухудшения внешних условий их жизни.

Полученные результаты в целом подкрепляют нашу концепцию развития личности в подростковом возрасте, однако ставят и ряд новых исследовательских задач:

1. Теоретические конструкты свободы и ответственности в обоих исследованиях были представлены соответственно шкалами внутренней опоры и интернальности, что является довольно условным приближением. Необходимы разработка и применение новых психометрических средств, которые позволили бы более точно операционализировать эти конструкты.

2. Дж. Лёвинджер [17] в своей теории развития эго описывает симбиотическую, импульсивную, конформную и автономную стадии как четыре из шести основных диахронических стадий развития. Наш подход описывает сходные, по сути, структуры как альтернативные паттерны, воспроизводящие себя в ходе дальнейшего развития. Из этого рассогласования вытекает задача лонгитюдного исследования, призванного ответить на вопрос о том, в какой мере возрастное развитие связано с сохранением или с взаимным переходом выделенных паттернов.

Как явствует из полученных нами результатов, адаптация и психологическое благополучие могут быть связаны как с благоприятной ситуацией («социальной ситуацией развития»), вне зависимости от личных качеств субъекта, так и со способностью

79

Личности строить и поддерживать благоприятные ситуации и трансформировать неблагоприятные, опираясь на ресурсы своего личностного потенциала. Психологическое здоровье и зрелость, таким образом, связаны с двумя рядами факторов, влияющих на них как в положительном, так и в отрицательном направлении и взаимодействующих между собой; более того, здоровье, как и зрелость, — это не столько констатация некоторого актуального достигнутого уровня, сколько мера функциональной способности

05.10.2012


68

(компетентности) личности преодолевать заданные внутренние и внешние условия, становясь подлинным субъектом собственной жизни в меняющемся мире.

1. Бажин Е. Ф., Голынкина Е. А., Эткинд А. М. Опросник уровня субъективного контроля (УСК).

М.: Смысл, 1993.

2. Выготский Л. С. История развития высших психических функций // Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М.:

Педагогика, 1983. С. 6–328.

3. Гозман Л. Я., Кроз М. В. Измерение уровня самоактуализации личности // Алешина Ю. Е.,

Гозман Л. Я., Дубовская Е. С. Социально-психологические методы исследования супружеских отношений. М.: Изд-во МГУ, 1987. С. 91–114.

4. Калитеевская Е. Р. Психическое здоровье как способ бытия в мире: от объяснения к

Переживанию // Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии / Под ред. Д. А. Леонтьева, В. Г. Щур. М.: Смысл, 1997.

5. Калитеевская Е. Р., Леонтьев Д. А. Пути становления самодетерминации личности в

Подростковом возрасте // Вопр. психол. 2006. № 3. С. 49–55.

6. Леонтьев Д. А.Тест смысложизненных ориентаций (СЖО). М.: Смысл, 1992.

7. Леонтьев Д. А. Очерк психологии личности. М.: Смысл, 1997.

8. Леонтьев Д. А. Психология свободы: к постановке проблемы самодетерминации личности //

Психол. журн. 2000. Т. 21. № 1. С. 15–25.

9. Леонтьев Д. А. Симбиоз и адаптация или автономия и трансценденция: выбор личности в

Непредсказуемом мире // Личность в современном мире: от стратегии выживания к стратегии жизнетворчества / Под ред. Е. И. Яцуты. Кемерово: ИПК «Графика», 2002. С. 3–34.

10. Леонтьев Д. А. Личностный потенциал как потенциал саморегуляции // Уч. записки каф. общ. психол. МГУ им. М. В. Ломоносова. Вып. 2 / Под ред. Б. С. Братуся, Е. Е. Соколовой. М.: Смысл, 2006. С. 85–105.

11. Леонтьев Д. А. и др. Опыт структурной диагностики личностного потенциала // Психол. диагностика. 2007. № 1.

12. Пантилеев С. Р. Методика исследования самоотношения (МИС). М.: Смысл, 1993.

13. Рукавиш ников А. А., Соколова М. В. Опросник приспособленности Белла: Рук-во. Ярославль:

НПЦ «Психодиагностика», 1993.

14. Deci E. L. The psychology of self-determination. Toronto: Lexington Books, 1980.

15. Kobasa S. C., Maddi S. R. Existential personality theory // Corsini R. I. (ed.). Current personality theory. Itasca, IL: Peacock, 1977. P. 243–276.

16. Leontiev D. Positive personality development: Approaching personal autonomy // A life worth living: Contributions to positive psychology / Csikszentmihalyi M., Csikszentmihalyi I. S. (eds). N. Y.: Oxford Univ. Press, 2006. P. 49–61.

17. Loevinger J. Ego development: Conceptions and theories. San Francisco: Jossey-Bass, 1976.

18. Magnusson D. The Person approach: Concepts, measurement models and research strategy // New

Directions for Child and Adolescent Devel. 2003. N 101. P. 3–23.

19. Magnusson D., TЦrestad B. A Holistic view of personality: A model revisited // Ann. Reviews in

Psychol. 1993. V. 44. P. 427–452.

20. May R. Psychology and the human dilemma. Princeton, NJ: Van Nostrand, 1967.

21. Mi lligan G. W. A review of Monte Carlo Tests of cluster analysis // Multivariate Behav. Res. 1981.

V. 16. P. 379–407.

22. Paulhus D. L. Interpersonal and intrapsychic adaptiveness of trait self-enhancement // J. Pers. and

Soc. Psychol. 1998. V. 74. N 5. P. 1197–1208.

23. Paulhus D. L., Reid D. B. Enhancement and denial in socially desirable responding // J. Pers. and

Soc. Psychol. 1991. V. 60. N 2. P. 307–317.

24. Ryan R. M., Deci E. L. Self-determination theory and the facilitation of intrinsic motivation, social

Development and well-being // Am. Psychologist. 2000. V. 55. N 1. P. 68–78.

25. Ryan R. M., Deci E. L., Grolnick W. S. Autonomy, relatedness and the self: Their relation to
development and psychopathology // Cicchetti D., Cohen D. J. (eds). Developmental

05.10.2012


68

14



05.10.2012

Psychopathology. V. 1. N. Y.: Willey-Interscience, 1995. P. 618–655.

Поступила В Редакцию 8.I 2007 г.


69

1


69