Ваш психолог ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ЛИЦО ЛИТЕРАТУРЫ
М. А. СТЕПАНОВА
Автор выражает искреннюю благодарность за помощь в подборе историко-психологических
Материалов А. Н. Ждан.
Поднимается проблема соотношения психологии и художественной литературы; представлены основные научно-психологические подходы к литературе. По мнению автора, рассмотрение литературы как объекта психологического исследования или его средства (иллюстративная роль литературы и использование ее в качестве метода) предполагает относительно независимое существование психологии и художественной литературы. В работе обосновывается иная точка зрения, согласно которой литература выступает не только объектом, но и субъектом психологии, носителем вненаучного психологического знания, чем и объясняется ее воздействие на читателя. Ключевые слова: научная психология, художественная литература, психология искусства, научное и ненаучное знание, объект психологии, метод психологии, психотехнический метод, психологическая практика, переживание, поступок, характер.
Главная цель искусства — проявить, высказать правду о душе человека, высказать такие тайны, которые нельзя высказать простым словом.
Толстой Л. Н. «Дневники»
Художественная литература — проза, поэзия, художественная публицистика, воспоминания — всегда привлекала и продолжает привлекать внимание психологов. Обращения к произведениям художественной литературы встречаются в работах как отечественных, так и зарубежных ученых: Л. С. Выготского [12]–[14], С. Л. Рубинштейна [34], А. Н. Леонтьева ([22], [25]), Б. М. Теплова [38], И. В. Страхова [37], А. Г. Асмолова ([2], [3]), В. П. Зинченко [21], Ф. Е. Василюка ([9], [10]), Э. Фромма [41], К. Роджерса [33] и других. Кроме того, психологические аспекты литературы стали предметом специального анализа ряда научных исследований.
Л. С. Выготский посвятил психологическому анализу литературы целый том «Психологии искусства» [14]. Остается лишь строить догадки относительно истинных причин такого положения: то ли это связано с особенностями личной биографии
110
Психолога и его ранним увлечением поэзией, то ли с местом художественной литературы в ряду других видов искусства. Не исключено, что верно и то и другое.
В «Методологических тетрадях» А. Н. Леонтьева [25], названных автором «Мои
Философские тетради» и представляющих собой программу построения психологии,
1 Большое место занимают выписки из художественной литературы .
Отечественный психолог И. В. Страхов известен своим изучением русской классики. Его монография 1947 г. «Л. Н. Толстой как психолог» [37] представляет психологический анализ таких форм душевной жизни, как внутренние монологи, язык чувств, сновидения, образы природы, которые мы находим в произведениях Л. Н. Толстого.
«Заметки психолога при чтении художественной литературы» [38] Б. М. Теплова, хотя
05.10.2012
109
2
И полностью соответствуют в силу краткости выбранному автором жанру, однако представляют собой образец именно психологического прочтения произведений А. С. Пушкина.
Действует и обратная закономерность: писатели также не обходили стороной психологию, и ссылки на психологические факты и явления уже давно не редкость на страницах литературных произведений. Значительно чаще других упоминается З. Фрейд, правда, иногда с негативным оттенком. Как отмечает Ф. Е. Василюк [10], к 60-м годам ХХ в. следы влияния, отголоски образов, схем и понятий психоанализа можно было обнаружить почти в каждом втором литературном произведении. Еще при жизни основателя психоанализа увидела свет книга австрийского писателя С. Цвейга «Зигмунд Фрейд», по мнению которого, «нет в Европе в какой бы то ни было области искусства... ни одного человека с именем, чьи взгляды не подверглись бы, прямо или косвенно, творческому воздействию круга его (имеется в виду З. Фрейда. — М. С.) мыслей, в форме притяжения или отталкивания» [42; 255]. В 1936 г. немецкий писатель Т. Манн в честь 80-летия З. Фрейда произнес речь «Фрейд и будущее». Впоследствии французский философ Ж. П. Сартр написал драму «Фрейд» [35]. Известный американский писатель И. Стоун с опорой на документальные сведения создал роман «Страсти ума, или Жизнь Фрейда» [36].
В. Набоков в рассказе «Сестры Вейн» [28; 167] пишет о «Джемсовских околичностях», а американская писательница прошлого века Г. Стайн училась психологии у У. Джемса, более того: под его руководством она провела исследование, результаты которого были опубликованы в «Psychology Review». Интересно, что Г. Стайн также «попала» в психологические работы: о ней упоминает К. Роджерс [33].
В связи со всем сказанным актуальной видится задача определения отношений между психологической наукой и художественной литературой. Анализ классических психологических трудов отечественных ученых позволяет сделать вывод, что до настоящего времени этот вопрос не получил достаточного освещения. Так, С. Л. Рубинштейн в фундаментальном исследовании «Основы общей психологии» [34] Определяет предмет психологии и указывает на тесную связь философской и психологической мысли. П. Я. Гальперин во «Введении в психологию» [15] поднимает проблему связи психологии со смежными Науками. Нам не удалось найти ответа на вопрос о соотношении литературы и психологии в теоретических исследованиях выдающихся отечественных психологов А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия, Д. Б. Эльконина и других.
Таким образом, у нас есть все основания признать, что проблема взаимоотношения психологии и художественной литературы до сих пор остается нерешенной. В то же время многочисленные ссылки психологов на художественную литературу нуждаются в систематическом анализе. Дальнейшее изложение посвящено представлению существующих в истории психологии подходов к художественной литературе, которые, несмотря на свое разнообразие,
111
Близки в рассмотрении литературы как Объекта научного психологического исследования. На наш взгляд, возможен иной подход, согласно которому литература выступает Самостоятельным носителем вненаучного психологического знания.
По мнению В. П. Зинченко, в данном случае следует говорить о Живом знании. На противоположность между знанием-мыслью и живым знанием обратил внимание русский философ С. Л. Франк [40]. В непосредственном живом знании он усматривал единство мышления и переживания. Таким живым знанием для С. Л. Франка выступило всякое
05.10.2012
109
3
Художественное знание. В труде «Предмет знания. Об основах и пределах отвлеченного знания» свою точку зрения он проиллюстрировал таким примером: когда мы воспринимаем необходимость, с которой одна музыкальная фраза вытекает из другой, мы имеем мыслящее переживание. Носителями живого знания, считал С. Л. Франк, были Леонардо да Винчи и И. В. Гете.
В этой связи трудно не согласиться с В. П. Зинченко об адекватности понятия «живое знание», но при этом не хотелось бы исключить из научного обихода и понятие «вненаучное, или ненаучное, знание». Соответствующий термин имеет не оценочный, а лишь содержательный оттенок и указывает на источник происхождения знания.
Возвращаясь к обсуждаемой проблеме, отметим, что обращение психологов к знатокам человеческих душ, которыми, вне всякого сомнения, являются писатели и поэты, не только полезно, но и весьма желательно для самой психологии.
2
ЛИТЕРАТУРА В ПСИХОЛОГИИ
Анализ психологических работ позволяет выделить, по крайней мере, три возможных подхода к данной проблеме.
Согласно Первому Подходу, литература выступает объектом психологического исследования. В этом случае литература поставляет материал, факты, а психология выступает в роли объяснительной науки, которая интерпретирует представленное автором на суд читателей (среди последних встречаются и профессиональные психологи) художественное произведение. Психолог осуществляет Научно-психологический анализ художественной литературы.
Классическим образцом такого подхода выступает психология искусства Л. С. Выготского, которая, по его собственному признанию, возникла как попытка создания новой области исследования для объективной психологии. Чтобы «языком объективной психологии говорить об объективных фактах искусства», следует «наметить центральную идею, методы ее разработки и содержание проблемы» [14; 8].
Такой центральной идеей психологии искусства для Л. С. Выготского явилось «признание преодоления материала художественной формой» [14; 8]. Методом исследования служит «объективно аналитический метод, исходящий из анализа искусства» [14; 9]. Содержание проблемы Л. С. Выготский видит в том, «чтобы теоретическая и прикладная психология искусства вскрыла все те механизмы, которые движут искусством, и вместе с социологией искусства дала бы базис для всех специальных наук об искусстве» [там же].
Эти общие представления были конкретизированы на материале психологического анализа литературных произведений, прежде всего басен И. А. Крылова, новеллы И. А. Бунина «Легкое дыхание» и трагедии В. Шекспира «Гамлет». Для понимания основных идей Л. С. Выготского и их значения для психологии обратимся к результатам этого анализа.
Прежде всего Л. С. Выготский выделяет два основных понятия, с которыми приходится иметь дело при анализе структуры произведения, — материал и форму. Под материалом понимается «все то, что поэт взял как готовое, — житейские отношения, истории, случаи, бытовую обстановку, характеры, все то, что существовало до рассказа и может существовать вне и независимо от этого рассказа, если
112
05.10.2012
109
4
Это толково и связно пересказать своими словами» [14; 140]. Форма произведения — «расположение событий рассказа, тот способ, каким знакомит поэт читателя со своей фабулой, композиция его произведения» [14; 141]. Л. С. Выготский обращает внимание на то, что форма всегда была предметом крайней заботы поэтов и романистов, в чем они сами не боялись признаться.
Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь.
(Ф. И. Тютчев [39; 97]).
По мнению английского писателя В. С. Моэма, «для поэта форма — это узда и мундштук, без которых вы не поедете верхом... но для прозаика — это шасси, без которого ваша машина просто не существует» [27; 38].
Анализируя новеллу И. А. Бунина «Легкое дыхание», Л. С. Выготский приходит к выводу, что материалом для нее выступает «житейская муть» — «ничем не замечательная, ничтожная и не имеющая смысла жизнь провинциальной гимназистки» [14; 147]. Однако И. А. Бунину удается уничтожить «житейскую муть» рассказа, и Л. С. Выготский обращает наше внимание на то, каким образом обыденная житейская история превращается в лирическую новеллу. Гений Л. С. Выготского проявился в его способности увидеть в новелле И. А. Бунина повествование не об Оле Мещерской, а о легком дыхании. По прочтении рассказа остается «то чувство освобождения, легкости, отрешенности и совершенной прозрачности жизни, которое никак нельзя вывести из самих событий, лежащих в его основе» [14; 149].
На примере новеллы И. А. Бунина Л. С. Выготский показывает действие психологического закона искусства, заключающегося в аффективном столкновении противоположных чувств, когда форма «воюет» с содержанием и преодолевает его, заставляет ужасное говорить на языке легкого дыхания. Психологический смысл новеллы заключен в ее последней фразе: «Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре» [7; 442].
Не будет преувеличением сказать, что такое глубокое психологическое исследование литературного произведения не имеет себе равных в психологии. Однако предпринятый Л. С. Выготским анализ не ограничивается рамками психологии литературы. Психология искусства — самостоятельная область научного творчества Мастера, но с позиций современной психологии можно сказать, что созданная Л. С. Выготским культурно-историческая психология своими корнями уходит именно в психологию искусства. На это обратил внимание Д. Б. Эльконин, и в анализе Л. С. Выготским художественной литературы он увидел основы неклассической психологии, согласно которой первичные формы аффективно-смысловых образований человеческого сознания существуют объективно в виде произведений искусства или в других материальных творениях людей.
В выступлении по случаю 50-летия смерти Л. С. Выготского Д. Б. Эльконин заметил, что «знаменитый генетический закон... о формировании высших психических функций человека по принципу превращения интерпсихических процессов в интрапсихические был в своих внутренних и глубинных основаниях проработан... при создании метода объективного анализа литературных произведений, изложенного в “Психологии искусства”» [47; 478]. В связи со всем сказанным следует напомнить, что в
05.10.2012
109
5
Заключительной главе «Психологии искусства» ее автор пишет: «Искусство есть социальное в нас... искусство есть общественная техника чувства, орудие общества, посредством которого оно вовлекает в круг социальной жизни самые интимные и самые личные стороны нашего существа. ...Чувство не становится социальным, а напротив, оно становится личным...» [14; 238–239].
В данном случае перед нами не стояла задача всестороннего представления взглядов Л. С. Выготского по вопросам искусства
113
И, в частности, определения места психологии искусства в культурно-исторической теории, но обойти стороной этот вопрос было бы большой ошибкой, так как тогда теряется значение психологического изучения литературы для самой психологии.
Мы подробно остановились на проделанном Л. С. Выготским психологическом анализе литературы по причине его фундаментальности. Однако еще раньше литература выступила объектом исследования в творчестве русского психиатра В. Ф. Чижа, который показал, что «произведения здорового гения отличаются по существу от произведений больного гения» [45; 422]. Анализ художественных текстов позволил В. Ф. Чижу увидеть в А. С. Пушкине идеал душевного здоровья и обнаружить психопатологические проявления у И. С. Тургенева и Ф. М. Достоевского. Кроме того, В. Ф. Чиж обратил внимание на правильное понимание причин душевных болезней Ф. М. Достоевским. Самостоятельным направлением работы В. Ф. Чижа явилось психиатрическое изучение жизни и произведений Н. В. Гоголя, что привело к созданию капитального труда «Болезнь Н. В. Гоголя».
Российский психиатр и один из основателей российского психоанализа Н. Е. Осипов [30] предпринял попытку распространения психоаналитического метода на художественные произведения. Объектом исследования Н. Е. Осипова выступили романы Л. Н. Толстого: он анализирует болезни Наташи Ростовой и Кити Щербацкой, говорит о замеченном Л. Н. Толстым психотерапевтическом эффекте труда (Левин). Н. Е. Осипов делает вывод о важности и полезности изучения психотерапевтами классических произведений литературы, и «главным образом, гениальных созданий Л. Н. Толстого» [30; 260].
И. В. Страхов поставил своей задачей изучение психологической концепции Л. Н. Толстого «в ее художественном воплощении и разработанных им методов художественного познания человека» [37; 22]. Эти вопросы исследуются на материале ранних повестей и рассказов, романов «Война и мир» и «Анна Каренина». По его мнению, психологические взгляды Л. Н. Толстого охватывают широкий круг проблем и объединяются в единой центральной проблеме характера. И. В. Страхов анализирует намеченные великим писателем ведущие линии развития характера, в которые включаются колебания, нравственная борьба, несогласованность в потребностях, что свидетельствует о внутренних противоречиях индивидуального характера. Подход Л. Н. Толстого И. В. Страхов рассматривает как психологический анализ поведения человека. И. В. Страхов обращает внимание на значение психологического исследования художественной литературы в познании психологических закономерностей.
Не так давно увидела свет книга одного из лидеров русского психоанализа первой четверти прошлого века И. Д. Ермакова «Психоанализ литературы» [20], в которой дается психоанализ произведений А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя и Ф. М. Достоевского. Следует напомнить, что это издание было подвергнуто критике еще 80 лет назад, правда, со
05.10.2012
109
6
Стороны писателей.
Таким образом, психология литературы представляет собой одну из областей психологического знания, которая была названа Л. С. Выготским «самой спекулятивной и мистически неясной областью психологии» [14; 10]. Проведение научных исследований с опорой на разработанные Л. С. Выготским принципы психологического анализа литературы будет способствовать обнаружению механизмов воздействия литературы (а также искусства в целом) на человека.
Согласно Второму Подходу, литература выполняет иллюстративную функцию, когда психологи приводят примеры из художественных произведений для подтверждения собственных мыслей.
В данном случае можно сослаться опять же на труды Л. С. Выготского и вспомнить, в частности, работу «Мышление и речь». Л. С. Выготский рассуждает о предикативности внешней речи, которая имеет место
114
В ситуации ответа или в ситуации, когда подлежащее суждения известно собеседникам. Примеры сокращений внешней речи и сведения ее к предикатам Л. С. Выготский находит в романах Л. Н. Толстого. По его мнению, самым замечательным примером, обладающим «совершенно исключительным психологическим значением» [12; 335] является объяснение в любви Кити и Левина с помощью начальных букв слов. Л. С. Выготский подчеркивает, что Л. Н. Толстой обратил внимание на то, что люди, находящиеся в тесном психологическом контакте, понимают друг друга с полуслова. Хочется добавить: иногда даже и говорить ничего не надо. В «Записных книжках» С. Довлатова дается такое определение: «Семья — это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе» [19; 294].
Л. С. Выготский иллюстрирует литературными примерами и работы по дефектологии.
Примером этому служит его неоднократное обращение к повести В. Г. Короленко «Слепой
3 Музыкант» [13]. Следует отметить, что, анализируя то же самое произведение,
Отечественный психолог А. М. Щербина, специалист в области воспитания слепых детей
(он сам ослеп в двухлетнем возрасте), утверждает, что «с психологической точки зрения
Совершенно неверна та картина внутренней жизни слепого ребенка, которую развертывает
В. Г. Короленко» (цит. по [13; 68]).
А. Н. Леонтьев, рассматривая вопросы формирования личности, ссылается на Л. Н. Толстого, А. С. Пушкина, Ф. М. Достоевского. Например, А. Н. Леонтьев обращает внимание на психологически проникновенные описания Ф. М. Достоевского: «Личность героя “Белых ночей” — явление особенное, даже исключительное. Но через эту исключительность проступает общая психологическая правда... структура личности не сводится ни к богатству связей человека с миром, ни к степени их иерархизированности... ее характеристика лежит в соотношении разных систем сложившихся жизненных отношений...» [22; 223]. Рассуждения о сужении личности А. Н. Леонтьев сопровождает гоголевским описанием переживаний Акакия Акакиевича («Шинель») [25; 202]. Б. С. Братусь вспоминает, что А. Н. Леонтьев хорошо знал письма и дневники Л. Н. Толстого, которые цитировал на лекциях [6].
Э. Фромм, решившийся на психологическую интерпретацию таких сложных проблем, как счастье человека, его совесть, свобода воли, в качестве своих надежных спутников выбирает В. Шекспира, Л. Пиранделло, Г. Ибсена. Поднимая вопросы совести, он иллюстрирует свой психологический взгляд на примере «Процесса» Ф. Кафки, который
05.10.2012
109
7
«продемонстрировал сложную взаимосвязь авторитарной и гуманистической совести» [41; 242].
Л. И. Божович говорит о многоплановости личности, о сложной картине взаимосвязанных, борющихся и поддерживающих друг друга потребностных тенденций, из соотношения которых и рождается человеческий поступок. По ее мнению, это замечательно показано в «Преступлении и наказании» Ф. М. Достоевского: Раскольников — «расколотая», дисгармоничная и конфликтная личность [4].
В. В. Давыдов, рассуждая о становлении и развитии личности, о ее жизни в продуктах творчества после биологической смерти человека, анализирует повесть Л. Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича», герой которой «Умер как личность» [18; 109] задолго до физической смерти.
Из сказанного можно заключить, что в отечественной психологии к числу самых
4 Цитируемых писателей относятся Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский.
Излагая свое понимание психологии личности, А. Г. Асмолов ссылается на В.
Шекспира и Ф. М. Достоевского, Дж. Оруэлла и А. П. Чехова, А. С. Пушкина
115
И Ф. М. Тютчева, А. Маршалла и Л. Н. Толстого, а М. Пруста называет «мастером описания внутреннего мира личности» [3; 36]. Ф. Е. Василюк при исследовании критических жизненных ситуаций обращается к Ф. М. Достоевскому, А. П. Чехову, И. А. Бунину, Ю. В. Трифонову [9].
Студенты факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, слушавшие в 1970– 1980-х гг. курс общей психологии Ю. Б. Гиппенрейтер, наверняка припомнят, что на ее лекциях звучали имена не только великих психологов, но и Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, А. П. Чехова, К. Чапека, Стендаля и других [17].
От себя добавим, что и поэтические строки подтверждают научные психологические заключения.
О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
5 (Ф. И. Тютчев [39; 187]).
Такое иллюстративное положение художественной литературы по отношению к психологии является широко распространенным, когда то или иное произведение помогает лучше понять психологические положения.
Третий Подход развивал Б. М. Теплов, предлагая рассматривать художественную литературу как Метод Психологического исследования. По мнению Б. М. Теплова, литература содержит неисчерпаемые запасы материалов, без которых не может обойтись Научная Психология. В качестве очень важной задачи Б. М. Теплов называет установление «принципов научно-психологического использования данных художественной литературы» [38; 306]. Примером использования данного метода для Б. М. Теплова выступает работа Л. С. Выготского — последняя глава «Мышления и речи». Сам Б. М. Теплов анализирует источник трагедии Сальери («Моцарт и Сальери») и направление эволюции личности Татьяны («Евгений Онегин»).
Несмотря на кажущееся различие подходов, когда литература выступает для психолога
05.10.2012
109
8
Объектом исследования (первый подход) или его средством (второй и третий подходы), между ними много общего, в то время как отличия, наоборот, весьма условны. Подтверждением этого служит, например, обращение Л. С. Выготского и Б. М. Теплова к одним и тем же литературным примерам. Д. Б. Эльконин, обнаруживший корни культурно-исторической психологии Л. С. Выготского в его психологии искусства, утверждает, что Л. С. Выготский «предпринял попытку создать Метод объективного анализа продуктов художественного творчества» (курсив мой. — М. С.) [47; 477].
На наш взгляд, рассматриваемые подходы демонстрируют одинаковое отношение психологии к литературе, при котором психология и литература выступают как две самостоятельные и относительно независимые области знания. Иначе говоря, психология находится вне литературы, за ее пределами. Психология — наука, а литература — искусство, и объединяет их лишь общий объект — человек.
ПСИХОЛОГИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ
Иное, по сравнению с описанными выше подходами, отношение к литературе мы находим у В. П. Зинченко. Он ищет и находит и в поэзии, и в прозе психологическое решение психологических проблем — такое прочтение художественной литературы характерно для всех публикаций одного из ведущих современных психологов. Образец именно такого подхода содержится, в частности, в его «Размышлениях о душе и духовном развитии человека». В. П. Зинченко рассматривает искусство как символический язык души: «подлинное произведение искусства создается на Языке души!» [21; 371]. Для В. П. Зинченко литературные ссылки выступают не искусственным вкраплением
116
В изложение, а составной частью психологического текста. Похожее прочтение литературы психологом мы находим и в работах А. Г. Асмолова. Свое выступление о
Неклассической психологии Л. С. Выготского А. Г. Асмолов начал со стихотворения Б. Л.
6 Пастернака «Гамлет» с тем, чтобы показать особое значение фигуры Гамлета в творчестве
Ученого, и «понять, с кем идентифицируется тот или иной гений, когда идет по своему
Жизненному пути» [2; 420].
Для лучшего понимания подобного отношения к литературе, а точнее говоря,
Проникновения в переживание такого читателя приведем стихотворение Марины
Цветаевой [43; 259]:
Так вслушиваются (в исток
Вслушивается — устье).
Так внюхиваются в цветок...
<…>
...Так влюбливаются в любовь:
Впадываются в пропасть.
Если позволить себе продолжить, то можно сказать: так вчитываются в стихи, рассказы, романы.
При таком восприятии художественного текста литература выступает уже в качестве Носителя психологического знания, посредством которого она и оказывает воздействие на читателя. Н. Е. Осипов, о котором мы упоминали выше, считал, что произведения Л. Н.
05.10.2012
109
9
Толстого представляют рог изобилия психологического материала. Он писал: «В произведениях Льва Николаевича мы имеем не только фактический психологический и патопсихологический материал, но материал, подвергнутый гениальной художественной и, смело можно сказать, научной обработке» [30; 317]. Таким образом, художественная литература является не только объектом, но и Субъектом психологии. Недаром М. Горький называл литературу Человековедением.
Вряд ли стоит противопоставлять подходы к пониманию литературы как к объекту или субъекту психологии и тем более искать среди них наиболее соответствующий реальному положению дел. Они не исключают, а дополняют друг друга. Литература как объект психологии заняла прочное место наряду с такими областями человеческой практики, как образование, медицина, техника и др. Однако этим значение литературы не исчерпывается: будучи объектом психологического исследования, она одновременно несет в себе важнейшие психологические сведения и не только иллюстрирует, но и открывает психологические закономерности, а также обнаруживает механизмы человеческого поведения. Если мы ограничимся пониманием лишь психологических особенностей литературы, то упустим из виду это собственно психологическое содержание самой художественной литературы.
Предлагаемый нами подход к литературе как носителю психологического знания не является новым для психологии.
В трудах Л. С. Выготского, Б. М. Теплова, А. Н. Леонтьева, И. В. Страхова незримо присутствует идея внутренне присущего литературе психологического содержания, которое и оказывает воздействие на читателя. Однако до настоящего времени эта идея не получила конкретно-психологического развития.
Врач лечит, учитель учит (не следует упускать из виду и их психологическое воздействие, которое, однако, в данном случае лишь весьма желательно), а какое влияние на читателя оказывает писатель? Зачем человек берет в руки книгу? Л. С. Выготский говорит о катарсическом эффекте художественного произведения, которое «вовлекает в... очистительный огонь самые интимные, самые жизненно важные потрясения личной души» [14; 238]. По мнению А. Н. Леонтьева, «Искусство... отвечает задаче открытия... личностного смысла... реальности» [24; 237]. Английский писатель Г. К. Честертон считает, что главная польза от чтения великих писателей не имеет отношения к литературе: классическая литература напоминает нам о «немодных истинах», которые уравновешивают новые взгляды [44].
117
Осмелимся предположить, что воздействие писателя сродни воздействию психотерапевта. Это позволяет сделать заключение, что литература выступает своеобразной психологической практикой, когда соответствующее влияние на человека оказывает не профессионал с дипломом в кармане, а писатель, который использует при этом свои — художественные — методы. Прежде чем продолжать наши рассуждения, необходимо разобраться, что понимать под психологической практикой. По определению Ф. Е. Василюка, это — «самостоятельная практическая деятельность психолога, где он выступает “ответственным производителем работ”, непосредственно удовлетворяющим и обслуживающим социально оформленные жизненные потребности заказчика» [10; 217]. Наиболее «чистыми», по его мнению, видами психологической практики являются консультирование и психологические тренинги. При этом Ф. Е. Василюк обращает внимание на то, что во времена Л. С. Выготского психологической практики как
05.10.2012
109
10
Сложившейся социальной реальности еще не существовало. Однако проблемы у человека существовали всегда, и художественная литература, по нашему мнению, в силу наличия психологического содержания выступила как одно из возможных средств их разрешения.
Говоря о психологической практике, Ф. Е. Василюк указывает на необходимость создания особого психотехнического метода, который представлял бы собой «органический синтез практической эффективности и познавательной продуктивности» [10; 193]. Разве художественная литература не является таким орудием психологического воздействия на читателя и средством проникновения во внутренний мир человека?
Все сказанное выше и дает нам основание рассматривать литературу в качестве предшественника психологической практики.
Литература оказывает поистине громадное влияние на человека. К. Г. Паустовский так описывает свое состояние после прочтения «Легкого дыхания»: «Все внутри меня дрожало от печали и любви... Это не рассказ, а озарение, самая жизнь с ее трепетом и любовью, печальное и спокойное размышление писателя... я впервые... понял, что такое искусство и какова его возвышающая и вечная сила» [31; 148]. Автор литературного произведения — одновременно и хороший Психолог, сумевший, во-первых, увидеть в окружающем мире то, что незаметно простому обывателю (К. Г. Паустовский назвал эту способность писателя «искусством видеть мир»), и, во-вторых, особым образом поведать об этом читателям. Не случайно И. В. Страхов, посвятивший монографию анализу психологических воззрений Л. Н. Толстого, назвал его художником-психологом и выделил в качестве сильнейшей стороны его художественного творчества психологический реализм [37]. П. Я. Гальперин, специально не занимавшийся анализом художественной литературы, мудро заметил, что «в искусстве всякое изображение есть обнажение, разоблачение» [16; 327]. А Н. Е. Осипов обращается к стихотворению Н. А. Некрасова «Застенчивость» и обнаруживает в нем всю «симптоматологию патологической застенчивости» [30; 314], «страсти роковой, бесплодной».
Обсуждая вопрос о психологическом содержании литературы, следует оговориться, что речь идет о литературе с большой буквы, а не о модном сейчас поп-чтиве. Особого разговора заслуживает детективный жанр, и дело литераторов оценивать, какое из произведений может занять почетное место на полке рядом с романами Ж. Сименона и Г. Честертона. Однако сомневаться в принадлежности расследований Эркюля Пуаро или мисс Марпл к разряду психологической литературы сомневаться не приходится.
Представление о литературе как носителе психологического знания нуждается в разъяснении на конкретно-психологическом уровне.
Первое. Собственно психологическое содержание далеко не всегда совпадает с описанными в нем событиями, что особенно
118
Верно по отношению к поэзии.
В частности, поэты нередко обращались к природе, по причине этого их и называют певцами природы. Однако природа вызывает у поэтов не только эстетические чувства, но и настраивает на философские размышления. Ф. И. Тютчев выразил эту мысль в поэтических строках:
В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык...
[39; 134].
05.10.2012
109
11
Л. С. Выготский, когда писал о сложных отношениях искусства и жизни, обратил внимание, что изображение убийства не вызывает убийства, а сцена прелюбодеяния не толкает на разврат. Искусство нарушает внутреннее равновесие, видоизменяет волю, оживляет эмоции и страсти, «которые без него остались бы в неопределенном и неподвижном состоянии» [14; 239]. Художник слова воздействует на читателя не только и не столько посредством материала произведения, сколько с помощью своих художественных методов. Именно об этом писал К. Г. Паустовский: «Нельзя рассказать своими словами “Ненастный день потух...” Пушкина, “Над вечным покоем” Левитана или “Воздушный корабль” Лермонтова. Это также бесполезно, как поверять сухой алгеброй гармонии Моцарта и других великих композиторов» [31; 149]. Особенность литературы в том и состоит, что психологического эффекта она достигает непсихологическими методами.
Второе. Психологическое содержание произведений нередко (но не всегда!) находит свое отражение в их названиях: «Горе от ума» А. С. Грибоедова, «Плоды просвещения» и «Власть тьмы» Л. Н. Толстого, «Хождение по мукам» А. Н. Толстого, «Солнечный удар» И. А. Бунина, «Амок» С. Цвейга, «Блеск и нищета куртизанок» О. де Бальзака и др.
Интересно отметить, что такими же по своему психологическому значению бывают и названия научных психологических работ. Эти названия отражают не постановку проблемы («Мышление и речь» Л. С. Выготского, «Введение в психологию» П. Я. Гальперина), а направление ее решения: «Бегство от свободы» и «Иметь или быть» Э. Фромма, «Деятельность. Сознание. Личность» А. Н. Леонтьева (в названии содержится указание на определяющее значение деятельности), «Потерянный и возвращенный мир» А. Р. Лурия, «По ту сторону свободы и достоинства» Ф. Скиннера (этот труд А. Н. Леонтьев определил как полуроман).
Более того, Дж. Апдайк назвал свой рассказ «Многообразие религиозного опыта» [1], а К. Хорни «списала» название для своего главного произведения «Невротическая личность нашего времени» у М. Ю. Лермонтова. Эти факты лишний раз свидетельствуют даже не о связи, а о взаимопроникновении психологии и литературы, когда литература обретает психологический статус.
Третье. В литературе можно выделить психологические единицы анализа, иначе говоря, такие единицы, которые традиционно выступали предметом научного психологического исследования.
К ним относится прежде всего Переживание. По мнению Л. С. Выготского, оно представляет собой простейшую единицу изучения личности и среды. «Переживание надо понимать как внутренне отношение ребенка как человека к тому или иному моменту действительности» [11; 382]. Л. С. Выготский рассматривает переживание и как единицу сознания, «в которой основные свойства сознания даны как таковые» [там же]. Впоследствии эти представления Л. С. Выготского получили конкретно-психологическое воплощение в модели аффективной сферы человека О. С. Никольской [29]. Ф. Е. Василюк использует термин «переживание» для «обозначения особой Внутренней деятельности, внутренней работы, с помощью которой человеку удается перенести те или иные (обычно тяжелые) жизненные события и положения, восстановить утраченное душевное равновесие, словом, справиться с критической ситуацией» [9; 12]. С. Цвейг в повести о З. Фрейде заметил:
119
05.10.2012
109
12
«Личность человека постигается не с помощью застывших формул, но исключительно по отпечаткам посланных ему судьбою переживаний...» [42; 254].
Еще одной психологической единицей выступает Поступок. Эта категория представлена в трудах С. Л. Рубинштейна. Он рассматривает поведение человека как совокупность поступков, иначе говоря, таких действий, в которых «ведущее значение имеет сознательное отношение человека к другим людям, к общему, к нормам общественной морали» [34, т. 2; 9]. В последние годы жизни к проблеме поступка обратился и А. Н. Леонтьев, называя началом личности первые активные и сознательные поступки [23].
Наконец, И. В. Страхов обнаружил в произведениях Л. Н. Толстого такую единицу анализа, как Характер. Он обратил внимание на умение Л. Н. Толстого подмечать индивидуальные и типичные черты характера, а также большое и значительное в малых формах поведения. Последнее позволило писателю, считает И. В. Страхов, создать микрохарактерологию. И. В. Страхов также указывает на Н. В. Гоголя и Ч. Диккенса, «в произведениях которых имеются примеры характеристики персонажей через посредство устойчивых выразительных признаков» [37; 233].
Эти, а возможно, и иные собственно психологические единицы анализа (необходима специальная работа по их выявлению) незримо присутствуют в художественном произведении и выступают средством обретения им психологического содержания.
Четвертое. Рассмотрение литературы как носителя психологического знания предполагает выяснение принципиальных отличий между научным и вненаучным (ненаучным) психологическим знанием. Попытку решения этой проблемы мы находим в трудах С. Л. Франка. Учителями психологии он считает Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого, Г. де Мопассана и Г. Ибсена; а необходимый материал действительной психологии предлагает искать среди клинических наблюдений над душевнобольными. Однако С. Л. Франк подчеркивает, что недопустимо требовать от мыслителей-художников вроде Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого и Г. Ибсена или мечтателей и проповедников вроде Ф. Ницше и М. Метерлинка, чтобы они придавали своим размышлениям и наблюдениям научную форму. Ему видится опасность там, «где такая литература или принимается за возмещение научного знания, или сама выступает с таким притязанием» [40; 427].
Ни религиозная интуиция, ни литературное знание не могут вытеснить или заменить собою научное знание. «Форма научного знания, переработка опыта в логическую систему понятий, в строгую последовательную связь оснований и следствий есть единственный практически доступный человеку способ достигнуть максимума осуществимой достоверности, точности и полноты знания» [40; 425]. Вне этого условия знание не имеет общедоступного критерия истинности, и ему угрожает смешение с субъективной фантастикой.
Сказанное свидетельствует в пользу сосуществования научного и вненаучного (ненаучного) знания. А. Н. Леонтьев писал: «Сделать психологию жизненной — значит не ввести в психологию понятия, взятые из практ<ической> жизни и худ<ожественной> литературы, а проникнуть системой научных психологических понятий в ту действительность, которая понятиями практ<ической> жизни и худ<ожественной> литературы отражена. Т<о> е<сть> не житейское В психологию, а психологию В жизнь!» [25; 220]. Чтобы психология превратилась в науку о живом человеке необходимо «то, что художники дают в худ<ожественных> образах... дать в системе научных понятий» [25; 165].
Исследователь русской культуры Ю. М. Лотман рассматривает повседневную жизнь
05.10.2012
109
13
Людей как историко-психологическую категорию и предлагает «видеть историю в зеркале быта, а мелкие, кажущиеся порой разрозненными бытовые детали освещать светом больших исторических событий» [26; 10]. Сведения безусловно
120
Ненаучные оказываются абсолютно необходимыми для «Понимания Истории» [26; 13]. Известный филолог А. Ф. Потебня, исследуя соотношение языкознания и поэзии, пришел «к одному выводу, не лишенному практической важности: поэзия не раз когда-либо в прошедшем человечества и не изредка, от времени до времени, а постоянно служит источником науки, которая в свою очередь питает новое поэтическое творчество» [32; 414]. Этот вывод может быть распространен и на психологическое научное и вненаучное знание. Тем более что есть такие области психологии, например, чувства, в которых без литературы просто невозможно обойтись. Тоска по родине — что это такое?
У зверя есть нора, у птицы есть гнездо. Как бьется сердце, горестно и громко, Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом С своей уж ветхою котомкой!
(И. А. Бунин [8; 447]).
Если вернуться к литературе как носителю вненаучного психологического знания, то можно выделить, по крайней мере, его два принципиальных отличия от научного.
Во-первых, научное психологическое знание — продукт деятельности профессиональных психологов, в то время как огромная психологическая работа в литературе проводится автором, а не профессиональным психологом. Другое дело, что писатель порой оказывается больше психологом, чем профессионал, что говорит лишь о качестве подготовки психологов, с одной стороны, и психологической интуиции создателей художественных текстов, с другой.
Во-вторых, научное психологическое знание является результатом исследования посредством психологических методов работы. Писатель владеет художественными методами, благодаря которым последовательность тех или иных событий (или переживаний, или созерцаний природы) превращается из бытописания в художественное произведение. Как сказал Л. С. Выготский, «так житейская история о беспутной гимназистке» превращается «в легкое дыхание бунинской прозы» [14; 150]. Иначе говоря, главным средством передачи психологического содержания художественного произведения становятся литературные приемы.
Из всего сказанного могут быть сделаны выводы о соотношении литературы и научной психологии.
1. Художественная литература выступает не только Объектом Психологического
исследования, но и ее Субъектом, носителем Вненаучного психологического знания,
посредством которого она оказывает специфическое, психологическое по своему
содержанию, влияние на читателя. Это дает основания считать литературу формой
психотехнического воздействия.
2. Меняются времена и моды, но человеческие проблемы остаются, появляются лишь
новые способы их решения. Наряду с общепринятыми в нашей культуре задушевными
беседами все большее распространение получает индивидуальное и семейное
консультирование. Кроме того, кто-то в качестве личного психотерапевтического средства
05.10.2012
109
14
Выбирает музыку, которая «действует... катартически, т. е. проясняя, очищая психику, раскрывая и вызывая к жизни огромные и до того подавленные и стесненные силы» [14; 242]. Однако это не исключает потребности людей (их, может быть, не так уж и много) обратиться к книге, которую В. С. Моэм сравнивает с убежищем, куда человек может скрыться, чтобы набраться новых сил [27]. Румынский философ М. Элиаде считает, что «в минуты душевной засухи, в те минуты усталости и упадка духа» [46; 261] следует читать книги, в которых «скрыта колоссальная целебная энергия». Это позволяет рассматривать художественную литературу в качестве предшественника психологической практики.
3. Психология — наука, а литература — искусство, однако из факта отличия научного
знания от ненаучного не следует, что нужно отказаться от последнего. Литературные
знания ценны не только
121
Сами по себе, они, отмечает С. Л. Франк, «дают богатейшую пищу и научной мысли» [40; 427]. По мнению В. П. Зинченко, «искусство на десятилетия, а то и на столетия опережает науку в познании неживого и особенно живого» [5; 439]. Не лучше ли использовать ненаучное психологическое знание, присутствующее в литературе, в научных психологических целях?
4. Профессиональный психолог в поисках недостающих профессиональных сведений
обращается к психологической литературе. В силу того, что своеобразным носителем
психологического знания выступает художественная литература, весьма желательно
обращение к ней психологов.
1. Апдайк Дж. Многообразие религиозного опыта // Иностр. лит. 2003. № 8. С. 3–19.
2. Асмолов А. Г. По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической
Психологии. М.: Смысл, 2002.
3. Асмолов А. Г. Психология личности: Принципы общепсихологического анализа. М.: Смысл,
2001.
4. Божович Л. И. Записные книжки // Школьный психолог. 1999. № 8. С. 3.
5. Большой психологический словарь / Сост. и общ. ред. Б. Г. Мещеряков, В. П. Зинченко. СПб.:
Прайм-ЕВРОЗНАК; М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003.
6. Братусь Б. С. Леонтьевские основания смысловых концепций личности // Вопр. психол. 2004.
№ 4. С. 102–112.
7. Бунин И. А. Избр. произв. М.: Гослитиздат, 1956.
8. Бунин И. А. Стихотворения и переводы. М.: Современник, 1985.
9. Василюк Ф. Е. Психология переживания (анализ преодоления критических ситуаций). М.: Изд -
Во МГУ, 1984.
10. Василюк Ф. Е. Методологический анализ в психологии. М.: МГППУ; Смысл, 2003.
11. Выготский Л. С. Кризис семи лет // Собр. соч.: В 6 т. Т. 4. М.: Педагогика, 1982. С. 376–385.
12. Выготский Л. С. Мышление и речь // Собр. соч.: В 6 т. Т. 2. М.: Педагогика, 1982. С. 5–361.
13. Выготский Л. С. Основы дефектологии // Собр. соч.: В 6 т. Т. 5. М.: Педагогика, 1983.
14. Выготский Л. С. Психология искусства / Под ред. М. Г. Ярошевского. М.: Педагогика, 1987.
15. Гальперин П. Я. Введение в психологию. М.: Изд-во МГУ, 1976.
16. Гальперин П. Я. Психология как объективная наука / Под ред. А. И. Подольского. М.: Ин-т практ. психологии; Воронеж: НПО «МОДЭК», 1998.
17. Гиппенрейтер Ю. Б. Введение в общую психологию: Курс лекций. М.: Изд-во МГУ, 1988.
18. Давыдов В. В. Личности надо «выделаться»... // С чего начинается личность / Общ. ред. Р. И.
Косолапова. М.: Политиздат, 1979. С. 109–139.
19. Довлатов С. Записные книжки // Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. СПб.: Лимбус Пресс, 1995. С.
237–338.
05.10.2012
109
15
20. Ермаков И. Д. Психоанализ литературы // Новое лит. обозрение. 1999.
21. Зинченко В. П. Психологические основы педагогики (психолого-педагогические основы
построения системы развивающего обучения Д. Б. Эльконина — В. В. Давыдова): Учеб.
пособие. М.: Гардарики, 2002.
22. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Политиздат, 1975.
23. Леонтьев А. Н. Начало личности — поступок // Избр. психол. произв.: В 2 т. Т. 1. М.:
Педагогика, 1983. С. 381–384.
24. Леонтьев А. Н. Некоторые проблемы психологии искусства // Избр. психол. произв.: В 2 т. Т. 2. М.: Педагогика, 1983. С. 232–239.
25. Леонтьев А. Н. Философия психологии: Из научного наследия / Под ред. А. А. Леонтьева, Д. А. Леонтьева. М.: Изд-во МГУ, 1994.
26. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII–ХIX века). СПб.: Искусство — СПб, 1996.
27. Моэм В. С. Подводя итоги / Пер. с англ. М.: Иностр. лит., 1957.
28. Набоков В. В. Сестры Вейн // Иностр. лит. 1997. № 5. С. 163–173.
29. Никольская О. С. Аффективная сфера человека. Взгляд сквозь призму детского аутизма. М.: Центр лечебной педагогики, 2000.
30. Осипов Н. Е. Психоаналитические и философские этюды / Сост. Д. П. Брылев. М.: Акад. проект, 2000.
31. Паустовский К. Г. Избр. произв.: В 2 т. Т. 2. М.: Худож. лит., 1977.
32. Потебня А. А. Эстетика и поэтика. М.: Искусство, 1976.
33. Роджерс К. Р. Взгляд на психотерапию. Становление человека / Пер. с англ.; общ. ред. и предисл. Е. И. Исениной. М.: ИГ «Прогресс»; Универс, 1994.
34. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии: В 2 т. М.: Педагогика, 1989.
35. Сартр Ж. П. Фрейд / Пер. с фр. М.: Новости, 1992.
36. Стоун И. Страсти ума, или Жизнь Фрейда / Пер с англ. М.: Мысль, 1994.
37. Страхов И. В. Психология литературного творчества. М.: Ин-т практ. психологии; Воронеж: НПО «МОДЭК», 1998.
38. Теплов Б. М. Заметки психолога при чтении художественной литературы // Избр. труды: В 2 т. Т. 1. М.: Педагогика, 1985. С. 306–312.
122
Тютчев Ф. И. Стихотворения. М.: Правда, 1978.
Франк С. Л. Предмет знания. Душа человека. СПб.: Наука, 1995.
Фромм Э. Человек для себя. Минск: Харвест, 2003.
Цвейг С. Казанова, Фридрих Ницше, Зигмунд Фрейд. М.: ИНТЕРПРАКС, 1990.
Цветаева М. И. Собр. стихотворений, поэм и драматических произв.: В 3 т. Т. 2. М.: ПТО
«Центр», 1992.
Честертон Г. К. Писатель в газете: Худож. публицистика / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1984. Чиж В. Ф. Болезнь Н. В. Гоголя: Записки психиатра / Сост. Н. Т. Унанянц. М.: Республика,
2001.
Элиаде М. Воспитание духовной культуры: методы // Иностр. лит. 2002. № 5. С. 260–263. Эльконин Д. Б. Избр. психол. труды. М.: Педагогика, 1989.
Поступила в редакцию 12.X 2004 г.
1 К сожалению, редакторы издания посчитали возможным опустить их публикацию.
2 Имеется в виду художественная литература в психологических исследованиях.
3 О слепце, странствующем без поводыря, повествует и И. А. Бунин в рассказе «Лирник
Родион». Однако, в отличие от повести В. Г. Короленко, этот рассказ, опубликованный в 1913
Г., не привлек к себе внимания психологов.
4 Интересно отметить, что на Л. Н. Толстого ссылается и В. Джемс в работе «Многообразие
05.10.2012
109
16
Религиозного опыта».
5
Любимым поэтом «психолога» Л. Н. Толстого был Ф. И. Тютчев — можно ли это
Объяснить лишь случайностью или Ф. И. Тютчев — тоже «психолог»? Про Ф. И. Тютчева Л. Н.
Толстой сказал: «Без него жить нельзя».
6 Данное стихотворение вошло в роман «Доктор Живаго».
05.10.2012
105
1
105 ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
КОНТИНУУМ ИЛИ РАЗРЫВ?
И. А. МИРОНЕНКО
Данная публикация является откликом на статью А. В. Юревича «Естественнонаучная и гуманитарная парадигмы в психологии, или Раскачанный маятник» (Вопр. психол. 2005. № 2). Проанализированы причины утраты естественнонаучной парадигмой популярности в современной российской психологии. Важнейшим фактором, породившим эти тенденции, автор считает борьбу за хорошо финансируемый социальный заказ в предметной области практической психологии гуманитарного направления. В контексте этой борьбы создание искаженного, карикатурного образа естественнонаучного направления используется в целях подмены альтернативы «научное — ненаучное знание» альтернативой «естественнонаучная — гуманитарная парадигма» и неправомерного использования брэнда науки на рынке психологических услуг. Автор выступает за жесткое размежевание — переход от континуальной последовательности видов познания в области психологии, о которой пишет А. В. Юревич, к разрыву между научной психологией и психологией, которая таковой не является. Обосновывается необходимость не только социальных критериев для прочерчивания искомой границы (о чем говорится в статье А. В. Юревича), но и когнитивных критериев, критериев научности знания.
Ключевые слова: естественнонаучная парадигма, гуманитарная парадигма, практическая психология, научная психология, ненаучная психология.
В статье А. В. Юревича «Естественнонаучная и гуманитарная парадигмы в психологии, или Раскачанный маятник» обозначена авторская позиция «признания господства в современной психологии, по крайней мере, в отечественной, гуманитарной парадигмы и защиты естественнонаучной парадигмы, оказавшейся в осадном положении» [11; 147]. Поднимая вопрос о взаимоотношениях в современной российской психологии естественнонаучной и гуманитарной парадигм, А. В. Юревич обнажил явную болевую точку в состоянии нашей науки.
При чтении указанной статьи сразу же возникает вопрос: чем и как определяется разделение психологических теорий и практик на естественнонаучную и гуманитарную парадигмы, иными словами, идет ли речь о традиционно понимаемых естественнонаучном и гуманитарном направлениях? Но он остается без ответа. С одной стороны, на с. 149 мы читаем, что одна из парадигм «ориентирована на естественные науки, а вторая — на социогуманитарные», и это составляет основу традиционного разделения психологии на гуманитарное и естественнонаучное направления, с другой — множество характеристик, которые даются в статье той и другой парадигме, вряд ли могут быть безусловно отнесены к этим направлениям в традиционном их понимании.
Понятия «естественнонаучная парадигма» и «гуманитарная парадигма» оказываются неоднозначными, внутренне противоречивыми. В их содержании переплетаются сущностные положения и предвзятые оценки. Полагаю, что ключом к раскрытию Значений, вкладываемых в данные
106
Понятия в контексте современных дискуссий, может послужить анализ Порождающих
05.10.2012
105
Эти понятия смыслов.
Психология всегда была и остается двуликой, обращенной одновременно и к естественным наукам, и к гуманитарным. Такова особенность ее предмета. Научная психология исходит из предположения, что психика не существует вне живого организма. Психические процессы, состояния и свойства являются функцией индивида, сформировавшегося в процессе эволюции жизни на Земле. В этом качестве психическая деятельность относится к предмету биологии и других естественных наук, подчиняется их законам и может быть подвергнута анализу с применением соответствующих методологии и методов. Однако со времен античности сложилось понимание того, что существенная часть закономерностей психической жизни человека не поддается объяснению в терминах биологических наук, выходит за рамки биологических закономерностей и требует анализа в пространстве вещей «неестественных», общем для психологии и так называемых гуманитарных наук: «С самого начала развития психологии как самостоятельной области научного знания в ней возникли две главные линии: одна — ориентированная на Естественные Науки, другая — на Общественные» [4; 342].
Связи психологии с естественными и гуманитарными науками одинаково вечны и неразрывны, однако есть между ними и существенное различие: если детерминистское, научное объяснение закономерностей психической деятельности человека опирается на данные естествознания, то науки гуманитарные: культурология, социология, искусствоведение и пр., напротив, ищут опоры в психологии. С естественными науками психология в большей степени связана поиском объяснений, причин психических явлений в русле вопроса «почему?», что придает естественнонаучному направлению в психологии его известный каузальный характер, с гуманитарными — поиском ответа на вопрос «зачем?», с которым к ней обращаются эти науки, откуда проистекает «понимающая», описательная природа гуманитарного направления. Н. Н. Ланге писал: «...У психологии обнаружились два лика, как у Януса: один обращенный к физиологии и естествознанию, другой — к наукам о духе, к истории, социологии; одна наука о причинностях, другая — о ценностях» (цит. по [2; 385]).
Такая двойственность психологической науки сама по себе не предполагает борьбы между «парадигмами»; обычно имеет место мирное сосуществование естественнонаучного и гуманитарного направлений в той или иной форме как на уровне науки в целом, так и на уровне индивидуального сознания ученого, который обращается к достаточно широкой проблематике. Вспомним, например, В. Вундта с его описательным, гуманитарным подходом к человеческому сознанию и экспериментальным — к «низшим» психическим функциям.
Однако в некоторые моменты, кризисные в развитии психологии, возникает противостояние этих парадигм, борьба между ними. Такой момент, который отразил еще Л. С. Выготский в своей часто цитируемой в настоящее время работе «Исторический смысл психологического кризиса», по моему мнению, наступил и сейчас.
Возьму на себя смелость сказать, что в периоды проявления подобных кризисов, периоды борьбы естественнонаучной и гуманитарной парадигм в психологии, ярлык естественнонаучности или гуманитарности используется лишь условно — для обозначения и объединения под общим знаменем неких вступивших в борьбу на территории психологии сил, которые в данный исторический момент в большей степени сосредоточены в области либо гуманитарного направления, либо естественнонаучного.
Анализ состояния психологической науки в 20-х гг. ХХ столетия, проведенный Л. С. Выготским, показал, что борьба в то время шла между идеализмом и материализмом. Он пишет: «...Психологий Существует Две, т. е. два разных, непримиримых
05.10.2012
105
3
107
Типа науки, две принципиально разные конструкции системы знания; все остальное есть различие в воззрениях, школах, гипотезах; частные, столь сложные, запутанные и перемешанные, слепые, хаотические соединения, в которых бывает подчас очень сложно разобраться. Но борьба действительно происходит только между двумя тенденциями, лежащими и действующими за спиной всех борющихся течений» и заключает: «...создание общей психологии есть дело не соглашения, а разрыва...» [1; 381]. Путем к выходу из кризиса Л. С. Выготский считал «вынос за скобки» психологической науки ее «описательной», «понимающей» (т. е. основанной на теории и методологии идеализма) части. Эта часть психологии должна быть отдана области искусства, она и так «все больше уходит в роман... в метафизику» [1; 427].
Можно утверждать, что кризис, описанный Л. С. Выготским, закончился победой материализма в мировой психологической науке. В ней утвердился материалистический ответ на основной вопрос философии: материальный мир существует объективно, независимо от нашего сознания.
Борьба каких сил в современной отечественной психологии стоит за противостоянием естественнонаучной и гуманитарной парадигм? Чтобы найти ответ на этот вопрос, вновь обратимся к статье А. В. Юревича: «Можно выстроить и континуум видов познания, которые преподносятся массовому сознанию от имени психологической науки: естественнонаучная парадигма в психологии — гуманитарная парадигма — практическая психология — “поп-психология” (представленная заполонившими прилавки... книгами...) — парапсихология. Любое движение От Одного из его полюсов — это неизбежное движение К Другому» [11; 151]. С одной стороны, эта модель в сфокусированной форме отражает действительно существующие в настоящее время связи и отношения, с другой — привносит много противоречий в привычный психологу образ его науки и заставляет искать ответы на встающие вопросы.
Так, проблема соотношения естественнонаучной и гуманитарной парадигм в психологии является центральной в цитированной выше работе Л. С. Выготского [1]. Исторический смысл кризиса психологии по Л. С. Выготскому как раз и заключается в борьбе двух направлений в психологии, первое из которых он связывает с естественнонаучной методологией, а второе — с гуманитарной. Характеристики и оценки, даваемые данным направлениям в работах Л. С. Выготского и А. В. Юревича, с одной стороны, сходны, с другой — разительно различаются. Так, практическая психология в книге Л. С. Выготского тесно связана с естественнонаучным направлением, а у А. В. Юревича она оказывается ближе к гуманитарной парадигме. Сам Л. С. Выготский относит себя к естественнонаучному направлению, а у А. В. Юревича он оказывается принадлежащим к гуманитарному.
Далее, А. В. Юревич цитирует шесть отличительных (т. е. противоположных естественнонаучной парадигме) признаков гуманитарной парадигмы, приводимых в монографии под редакцией Д. Бар-Тал и У. Бар-Тал [12]: «1) отказ от культа эмпирических методов; 2) признание научным не только верифицированного знания, подтвержденного “внесубъектным” эмпирическим опытом; 3) легализация интуиции и здравого смысла исследователя; 4) возможность обобщений на основе изучения частных случаев; 5) единство исследования и практического воздействия; 6) изучение целостной личности, включенной в “жизненный контекст”» (цит. по [11; 148]).
Нельзя не увидеть, что образ естественнонаучного направления здесь оказывается
05.10.2012
105
Карикатурно искаженным. Сразу же возникают такие, например, вопросы:
• Как быть с общепризнанной ориентированностью отечественной
естественнонаучной психологии на изучение целостной личности, включенной в
«жизненный контекст»? Следует ли признать, например,
108
Развивавшуюся Б. Г. Ананьевым теорию сенсорно-перцептивной организации принадлежащей к гуманитарной парадигме?
• Разве нуждаются здравый смысл и интуиция исследователя в легализации в рамках естественнонаучного направления, если они вполне легально используются и в самих естественных науках (примерами здесь могут служить известная история открытия периодической таблицы Д. И. Менделеевым, самоанализ математического творчества А. Пуанкаре и пр.)?
• Разве возможность обобщений на основе частных случаев не используется широко в естественнонаучном направлении? Разве отечественные и зарубежные исследования развития детенышей обезьян, которые помещались в условия, подобные создаваемым для человеческого ребенка, как и описания развития человеческих детей, выросших волею судьбы среди животных, не стали классикой естественнонаучного направления? Разве анализ частных случаев не является одним из ведущих методов нейропсихологии?
Неужели обозначенные выше характеристики естественнонаучной парадигмы применимы по отношению к той теории и методологии, которая «еще недавно полностью доминировала в нашей психологии» [11; 147]? Сравним образ естественнонаучной парадигмы, представленный в монографии под редакцией Д. Бар-Тал и У. Бар-Тал [12], с описанием особенностей отечественной психологии в трудах ученых ИП РАН [3], [8]. В числе наиболее ярких и устойчивых традиций, сложившихся в отечественной психологии советского периода, В. А. Кольцова называет высокую теоретичность и отсутствие позитивистских тенденций, единство теоретического и эмпирического уровня в структуре научного знания, целостный взгляд на психические явления, реализующийся в принципах комплексного и системного подходов [3].
Привязка парапсихологии к гуманитарному, а не к естественнонаучному крылу в модели А. В. Юревича также не кажется бесспорной. Парапсихология во многом оперирует понятиями, заимствованными именно из наук естественных, выдвигает «естественнонаучные» объяснения описываемых феноменов.
Специфика сложившихся в современной России отношений между различными видами психологического познания, описываемая моделью А. В. Юревича (естественнонаучная парадигма — гуманитарная парадигма — практическая психология — «поп-психология» — парапсихология), определяется особенностями места и роли психологической науки в современном российском обществе и порождаемых ситуацией взаимодействия с обществом проблем в развитии науки. Глубокий анализ условий и факторов развития психологии представлен в статье А. В. Юревича «Социогуманитарная наука в современной России: адаптация к социальному контексту» [9]. Представленные в статье факты, выявленные закономерности, на наш взгляд, говорят о следующем:
1. В нашем обществе имеется выраженный и хорошо обеспеченный финансами социальный заказ на проблематику, относящуюся к определенной части гуманитарного раздела психологической науки: в мире политики — улучшение политических имиджей, подготовка и проведение избирательных компаний, зондирование и «зомбирование» общественного мнения; в области бизнеса — создание наиболее выгодных для продавца
05.10.2012
105
Условий его взаимодействия с покупателем, оптимизация внутренних механизмов деятельности коммерческих структур, а также оправдание характера современного российского бизнеса и преподнесение его обществу как единственно возможного.
2. Данный спрос порождает подъем, своего рода бум в развитии социогуманитарных наук.
3. Этот подъем в области психологии проявляется в виде, во-первых, притока в указанную предметную область новых сил — как профессионально подготовленных специалистов, так и дилетантов, во-вторых, бума в области гуманитарного образования,
109
Сопровождающегося снижением его стандартов и вариативностью форм, в-третьих, усиления и ужесточения борьбы за рынок сбыта продуктов профессиональной деятельности в сфере психологии, в том числе в сфере образования, развития разнообразных форм борьбы — от «войн» экспертов до «войн» теорий.
Л. С. Выготский сделал вывод о ведущем значении практики в развитии психологического кризиса начала ХХ в., и сегодня снова становится очевидной ключевая роль практики — условий производства и сбыта продуктов профессиональной деятельности в сфере психологии — для понимания процессов развития теорий. Под этим углом зрения рассмотрим вопрос о взаимоотношении видов познания, которые А. В. Юревич выстраивает в виде последовательности в своей модели.
А. В. Юревич убедительно говорит об «отчетливо выраженной тенденции современной паранауки мимикрировать под науку», о том, что паранаука «паразитирует» на психологии в современном российском обществе, а также о том, что «300 тыс. колдунов... “живут и размножаются”, поглощая обильные финансовые потоки, которые могли бы питать науку и базирующуюся на ней практику» [10; 80]. Наука как особый — детерминистский — вид познания обслуживает специфический вид человеческой практики — целенаправленное преобразование мира. Наука — единственный вид познания, который гарантированно обеспечивает заданные преобразования действительности (ср. выше о единстве исследования и воздействия [12]). Сейчас нередко приходится слышать, что для рядового пользователя объяснение зажигания света замыканием контакта в электрической цепи при нажатии на выключатель ничем не лучше объяснения того же эффекта благорасположением домашних духов. Однако это не так: ремонт выключателя гораздо эффективнее магических пассов в тех случаях, когда свет не зажигается. Поэтому так популярна на оживленном российском рынке психологических услуг марка науки и так часто ее используют для рекламы.
Однако человек не только преобразует мир, и не всегда результаты его деятельности соответствуют тем целям, которые он ставит перед собой. Преобразуя мир с помощью естественнонаучного познания, он оказывается перед необходимостью жить в преобразованном мире, что само по себе является нетривиальной задачей. Формирование человека, способного жить в цивилизованном мире, обладающего соответствующим мировоззрением и культурой, — практическая цель так называемых гуманитарных наук. В этом смысле гуманитарные науки если и противостоят естественным, то — диалектически, образуя с последними единое целое в духовном облике человечества, его мировоззрении, образе мира. В этом смысле развитие технократической цивилизации непосредственно стимулирует развитие гуманитарного знания.
Важнейшим фактором кризиса психологии и столкновения в ней гуманитарного и естественнонаучного направлений, о которых писал Л. С. Выготский, явилось
05.10.2012
105
Радикальное усложнение проблемы адаптации человека к миру: ускорение исторического процесса на рубеже XIX–XX вв. привело к тому, что смена поколений уже не успевала за изменениями в культуре. В этой ситуации резко увеличился спрос на практическую психологию — недаром у Л. С. Выготского именно психологическая практика является ключевым фактором в анализе исторического смысла психологического кризиса. Проблема адаптации человека к изменяющемуся социуму в большей степени относилась к сфере гуманитарного крыла психологии, где и разгорелась борьба, описанная Л. С. Выготским. Характерно, что «победа» естественнонаучного направления означала отнюдь не уничтожение разделов психологической науки, связанных с науками гуманитарными, но вытеснение из нее в целом, в том числе из гуманитарного ее направления, идеалистических учений. Можно сказать, что гуманитарная область психологии явилась ареной борьбы противоборствующих сил.
110
В психологической практике XX — начала XXI в. все более актуальным становится известный принцип: если мы не можем изменить мир, следует изменить свое отношение к нему. Наличие хорошо финансируемого социального заказа в сфере проблематики гуманитарного направления не вызывает сомнений. И вновь эта область стала ареной борьбы. Борьба, которая в настоящее время находит выражение в «осаде» естественнонаучной парадигмы, происходит между профессионалами, представителями науки психологии, и непрофессионалами, продавцами мифов, которые борются за современный российский рынок практических применений гуманитарного направления психологической науки, стремясь вытеснить из него людей науки и обосновать свое право на звание ученых, на использование брэнда науки подменой альтернативы «научное — не научное знание» альтернативой «естественнонаучная — гуманитарная парадигмы».
В психологии всегда существовали и, наверное, будут существовать естественнонаучное и гуманитарное направления в их традиционном понимании; первое связано с естественными науками, второе — с гуманитарными. Неизбежно между ними будет сохраняться и определенная разница в методологии и — в большей степени — в методах исследования. Однако никакого антагонизма между этими направлениями в сфере науки ожидать, на мой взгляд, не следует.
Нельзя не согласиться с А. В. Юревичем, когда он говорит о необходимости
Использования социальных критериев для прочерчивания границ между психологической
1 Наукой и не наукой, предложив определить науку как «систему познания,
Осуществляемую научным сообществом» [10; 86]. В случае принятия такой схемы
Демаркации те, кто к этому сообществу не принадлежит, как и то, что они делают,
Автоматически оказываются за пределами науки.
Такое разделение представляется актуальным, но не достаточным, так как имеет
Место активный процесс размывания границ социального института психологической
Науки как извне (людьми, не имеющими профессионального статуса психолога), так и
Изнутри (сертифицированными специалистами). Ярким примером последнего является
Весьма популярная сейчас в отечественном профессиональном сообществе так
Называемая интегративная психология (К. Уибер, В. В. Козлов), в рамках которой
Утверждается «Идея признания общего истока и глубинного единства всех
Представлений о психическом, включая не только психологические школы, но и мировые
Религии, различные духовные традиции, философские и психотерапевтические,
05.10.2012
105
Эзотерические и профанические» [2; 206] и декларируется принцип непротиворечивости: «...Мы должны стремиться к объединению и жить в духе непротиворечивости» [Там же].
Стремление многих профессиональных психологов к стиранию границ между психологической наукой и другими способами психологического познания, такими как искусство, религия, здравый смысл и возможные иные, основывается на сомнениях относительно того, должна и может ли психология быть наукой в классическом смысле этого слова. Сторонники точки зрения, что психология лишь отчасти является наукой, в качестве аргументов час-то ссылаются на то, что психология не может соответствовать строгим критериям проверяемости, детерминизма, кумулятивности и др., которые предъявляются к подлинно научному знанию. Однако ни одна из наук не может считаться совершенной, в любой науке существуют противоречия, недоказанные гипотезы и т. п. В такой безусловно научной области знания, как физика, мирно сосуществуют классическая механика И. Ньютона и фактически
111
Ее отменяющая теория относительности. Каждая находит применение там, где она наиболее эффективна. Критерии «научности» определяют направления развития теорий, правила, по которым они создаются и принимаются научным сообществом, и гарантируют само существование науки как специфической формы познания, а не совершенство, непротиворечивость и абсолютную истинность продукта науки — научного знания, которые никогда не могут быть достигнуты.
На мой взгляд, говорить о том, что психология — «не вполне» наука на основании того, что она не соответствует идеалам научности, все равно, что утверждать: человек не вполне жив, так как его состояние (он болен, стар и т. п.) не соответствует идеалам здоровья. Как нельзя быть «отчасти» живым, так нельзя быть «отчасти» наукой.
Мне кажется не только возможным, но и необходимым использовать и собственно критерии научности знания, когнитивные критерии для проведения искомых границ. Что касается постмодернистских тенденций в развитии психологии, либерализации в современной науке критериев научности знания, то в моем представлении следует понимать под этим не отмену правил, а их усложнение, переход к представлению законов психологии в терминах многомерных, многосвязных и нелинейных теоретических моделей. Постмодернистская психологическая наука остается наукой, и она ничуть не ближе к мифологии, чем классическая, подобно тому как теория относительности не более мифологична, чем классическая механика.
Л. С. Выготский в своем анализе психологического кризиса пришел к выводу, что выход из него является «делом не соглашения, а разрыва». Развитие психологической науки в России сегодня, как мне кажется, требует того же — разрыва, четкого проведения границ между психологической наукой и не наукой. Только это обеспечит нормальное развитие психологической науки в нашем обществе — как в плане теории и методологии научного познания, так и в плане материального обеспечения науки за счет соответствующего социального заказа. Обязательным условием этого, я полагаю, является глубокое методологическое осмысление критериев научности психологического знания на современном этапе, критериев демаркации науки и не науки — в этом назрела самая острая необходимость. Отечественная наука более чем какая-либо другая школа в мире обладает для этого необходимой базой, достаточно вспомнить исследования А. В. Петровского и М. Г. Ярошевского ([5]–[7]), в которых проблеме определения границ
05.10.2012
105
8
Психологической науки уделено самое пристальное внимание.
1. Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса. // Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М.:
Педагогика, 1982.
2. Козлов В. В. Седьмая волна в развитии психологии // Тр. Ярослав. методол. семинара. Т. 2.
Предмет психологии. Ярославль, 2004. С. 185– 206.
3. Кольцова В. А. Системный подход и разработка проблем истории отечественной
психологической науки // Психол. журн. 2002. Т. 23. № 2. С. 6–18.
4. Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М.: Наука, 1984.
5. Петровский А. В., Ярошевский М. Г. История и теория психологии: В 2 т. Ростов-н/Д.:
Феникс, 1996.
6. Петровский А. В., Ярошевский М. Г. Основы теоретической психологии. М.: Инфра-М, 1998.
7. Петровский А. В., Ярошевский М. Г. Теоретическая психология. М.: Академия, 2001.
8. Психологическая наука в России ХХ столетия: проблемы теории и истории / Под ред. А. В.
Брушлинского. М.: Изд-во ИП РАН, 1997.
9. Юревич А. В. Социогуманитарная наука в современной России: адаптация к социальному
Контексту. М.: ГУ ВШЭ, 2004. (Препринт WP6/2004/02. Серия WP6.)
10. Юревич А. В. Наука и паранаука: столкновение на «территории» психологии // Психол. журн.
2005. Т. 26. № 1. С. 79–94.
11. Юревич А. В. Естественнонаучная и гуманитарная парадигмы в психологии, или
Раскачанный маятник // Вопр. психол. 2005. № 2. С. 147– 151.
12. Bar-Tal D., Bar-Tal W. (eds). The social psychology of knowledge. Cambridge: Cambr. Univ.
Press, 1988.
Поступила в редакцию 30.VI 2005 г.
1
«...задачу демаркации науки и паранауки вполне возможно решить в… социальной…
Плоскости научного познания. В социальном плане ученый — это Субъект, принадлежащий к
Научному сообществу, т. е. в условиях современной, институционализированной науки
Получивший соответствующее образование, работающий в одном из научно-исследовательских
Или образовательных учреждений, имеющий публикации в научных журналах и т. п.» [10; 85].
05.10.2012
112
112