ПОСТТРАВМАТИЧЕСКИЕ ЛИЧНОСТНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ У ГРАЖДАНСКИХ ЛИЦ, ПЕРЕЖИВШИХ УГРОЗУ ЖИЗНИ

Х. Б. АХМЕДОВА

Представлены результаты исследования личностных изменений у гражданских лиц, переживших военные действия и имеющих посттравматические стрессовые расстройства и/или расстройства адаптации. Проведен сравнительный анализ типов личности до травмирующей ситуации (преморбида) и типов личности на момент обследования.

Ключевые слова: посттравматическое стрессовое расстройство, расстройство адаптации, изменения личности при ПТСР, тип личности.

В современном обществе в связи с участившимися вооруженными конфликтами, террористическими актами особо актуальным является изучение проблемы личностных изменений при посттравматическом стрессовом расстройстве и расстройстве адаптации.

Как правило, исследования психических последствий военных конфликтов ограничиваются изучением посттравматических стрессовых расстройств, тогда как личностным изменениям, вызванным психическими травмами, уделяется мало внимания.

Имеются многочисленные публикации, свидетельствующие о возможности возникновения патологических личностных свойств исключительно или преимущественно под влиянием психогенных воздействий [1]–[3], [6], [7], [15].

Исследования акцентуации личности показывают, что таковые могут развиться под влиянием особого рода Психических травм Или трудных ситуаций в жизни, которые предъявляют повышенные требования к наиболее уязвимому месту в характере [10], [11]. Объектом исследования чаще всего являлись подростки. Акцентуации, вызванные психическими травмами, изучены мало. Проблема их генеза, как правило, не затрагивалась, исследования носили описательный характер. Исследования акцентуаций у гражданских лиц, переживших длительную угрозу жизни, проводились редко; чаще они касались участников боевых действий.

Было установлено, что связанная с военными действиями акцентуация формируется путем напластования на индивидуальные проявления акцентуаций довоенного периода новых характерологических черт, приобретенных в результате специфического воздействия боевого стресса, что приводит к возникновению внутриличностного конфликта: социально-нравственная позиция, сформировавшаяся в условиях боевых действий, отвергается обществом в мирное время. Трансформация личностных характеристик

Участника военных действий происходит значительно быстрее, чем формирование акцентуаций в мирное время, и ее следствием становится парциальная дисгармония личности, проявляющаяся преимущественно в поведенческих девиациях. В условиях продолжительного участия в войне закрепляются черты хронической тревожности и импульсивности [14].

05.10.2012

Таким образом, признаки посттравматических стрессовых расстройств (ПТСР) могут рассматриваться в качестве основы, на которой формируются личностные изменения разных уровней. Исследование Н. В.Коротковой подтвердило, что у ветеранов локальных войн достоверно больше выражены тревожная, циклотимическая и возбудимая акцентуации [9].

Изучение бывших заложников — жертв теракта в Буденновске, проводившееся с 1995 по 1999 г., показало, что наиболее глубоко на психотравматическое событие реагировали представители шизоидного и эпилептоидного типов акцентуации. Психологические и психопатологические реакции у них носили ярко выраженный и устойчивый характер с тенденцией к генерализации и легко трансформировались в простые психопатологические синдромы. Представители истероидного и циклоидного типов реагировали на стрессовое событие бóльшим спектром эмоциональных переживаний, которые, однако, носили достаточно поверхностный характер. Представители истероидного типа продемонстрировали обострение своих типичных черт в сочетании со стойкими вегетативными проявлениями [5].

Данные этой работы показывают, что выявления симптомов ПТСР и степени их выраженности без учета личностных особенностей недостаточно для представления полной картины изменений, вызываемых психической травмой. Кроме того, присутствие хронических симптомов ПТСР часто отмечается на протяжении всей последующей жизни человека, пережившего массированную психотравму, и может привести к патологической трансформации личности [4].

Личностные изменения при ПТСР выходят за рамки ограниченных диагностических категорий, которые дает МКБ - 10 под названием «Стойкие изменения личности после переживания катастрофы» (F62.0). Их нельзя отнести ни к таким личностным изменениям, как акцентуации, ни к таким расстройствам личности, как психопатии. Личностные изменения часто появляются вслед за посттравматическим стрессовым расстройством и выходят за рамки обычного нормального развития личности.

МАТЕРИАЛ И МЕТОДЫ

Исследование проводилось с 1996 по 2001 г. в Чечне, Ингушетии и Кабардино-Балкарии. Военные действия на территории Чечни происходили с ноября 1994 г. по сентябрь 1996 г. («первая война») и с сентября 1999 по 2001 г. («вторая война»). Все обследованные являлись гражданскими лицами в возрасте старше 20 лет.

Выборка обследуемых формировалась на основе специально разработанных критериев: наличие ПТСР и/или расстройства адаптации (РА), возникших в результате длительной угрозы жизни в период военных действий и/или проживания в лагере беженцев.

Критериями, по которым пришедшие на прием не включались в выборку, были: участие в боевых действиях; наличие в анамнезе психопатий, психопатоподобных состояний различного генеза, психотических состояний, тяжелых физических увечий, черепно-мозговых травм и тяжелых ранений.

Выборку составили 653 человека — 337 (51,6 %) женщин и 316 (48,4 %) мужчин; из них 157 человек (24 %) относились к возрастной группе 20–30 лет, 175 человек (26,8 %) — 31–40 лет, 230 человек

05.10.2012

(35,2 %) — 41–50 лет и 91 человек (14,9 %) — 51–60 лет.

Основными методами исследования являлись клинико-психологический анализ и клиническое интервью с использованием МКБ-10 [8], [13]. Была составлена карта клинико-психологического обследования, включающая в себя шесть разделов: паспортные данные, семейное положение, общие сведения, анамнез, диагноз, социально-психологическая адаптация.

Для диагностики ПТСР и РА использовались клинические критерии МКБ - 10, а также оценочный перечень, глоссарий для психических расстройств и исследовательские диагностические критерии, подготовленные отделом психического здоровья ВОЗ в России [8], [13]. Оценка ПТСР и РА проводилась с помощью скрининговой анкеты, базирующейся на диагностических критериях МКБ-10. Диагноз ставился или подтверждался врачом-психиатром, работающим в Центре медико-психологической помощи, в котором проводилось обследование. Из 1452 человек, принятых и обследованных автором в центрах медико-психологической помощи за период с 1996 по 2001 г., было отобрано 653 испытуемых, имеющих ПТСР и/или РА, для дальнейшего исследования посттравматических личностных изменений. Случаи других коморбидных расстройств в исследование посттравматических личностных изменений не включались.

Клинико-психологический метод дополнялся психодиагностическим.

Методологические подходы, используемые разными исследователями, опираются на различные концепции: черт личности и типов личности. Г. Олпорт [12] различал черту и тип следующим образом: типы — это идеальные конструкты наблюдателя, и индивид может быть к ним отнесен лишь с потерей своей отличительной идентичности; черта же репрезентирует уникальность человека и является истинным отражением того, что действительно существует.

Другие исследователи подвергают критике концепцию черт за вариативность проявления черты в зависимости от ситуации [16], [17].

Мы решили исследовать как основные черты, так и типы личности испытуемых. Из-за невозможности представить все полученные результаты исследования посттравматических личностных изменений в данной статье мы задались целью представить только сравнительный анализ типов личности: предшествующего травмирующим событиям (преморбида) и имевшего место на момент обследования.

За основу первого был взят раздел «Преморбид» в оригинальном варианте карты клинико-эпидемиологического исследования, разработанного в Институте психиатрии АМН СССР (1971). Кроме того, исследование преморбидного состояния базировалось на данных непосредственных бесед с обследуемыми, а также с их родственниками. Каждая черта личности оценивалась по степени выраженности: слабая, средняя, сильная, не выражена. Затем по совокупности черт определялись типы личности. Выраженность типов личности определялась как слабая, средняя или сильная.

Для выявления типов личности на момент обследования использовался личностный опросник Шмишека, основанный на концепции акцентуированных личностей К. Леонгарда, в соответствии с которой были выделены десять основных типов личности. Каждый тип зависит от основных свойств личности, определяющих ее развитие, процессы адаптации и психическое здоровье. В случае воздействия неблагоприятных факторов они могут приобретать патологический характер, разрушая структуру личности [10].

Статистическая обработка данных проводилась с использованием компьютерной программы SPSS 11.0. Для сравнения различий по отдельным личностным типам внутри каждой группы был применен Т-критерий Вилкоксона.

05.10.2012

В каждой группе производились сравнения показателей типов личности в преморбидной ситуации и на момент обследования отдельно у мужчин и женщин. Сравнение выраженности типов личности до психотравмирующих событий в обозначенных

Выборках проводилось с помощью критерия U Манна — Уитни. Связь между

2 номинальными данными проверялась с помощью критерия χ Пирсона либо

Коэффициента сопряженности (Contingency Coefficient).

У 274 человек (42 %) было выявлено ПТСР, у 194 человек (29,7 %) — ПТСР и РА, у

100 человек (15,3 %) — РА, у 85 человек (13 %) данных расстройств выявлено не было.

Как показало обследование, ПТСР и РА чаще возникают у лиц в возрасте от 41 года

2 до 50 лет (χ =21,904; P=00,9).

Большинство испытуемых — 536 человек (82,1 %) — находились в зоне военных действий и пережили непосредственную, прямую угрозу жизни, вызвавшую страх, ужас и чувство безысходности. Многие испытуемые пережили длительные и неоднократные психотравмирующие ситуации, связанные с угрозой для жизни. 213 человек (32,6 %) не выезжали из Чечни с 1994 г. и пережили все этапы военных действий. У 118 человек (18,1 %) длительность психотравмирующих событий составляла около одного года, у 165 человек (25,3 %) — около шести месяцев, у 40 человек (6,1 %) — около трех месяцев.

Соотнесение длительности психотравмирующих событий и наличия указанных

Расстройств показало достоверную связь между ПТСР и длительностью

2 психотравмирующих событий (χ =572,6; P= 0,000). Из 213 человек, не покидавших зоны

Военных действий, 117 (54,9 %) имели ПТСР, а 96 (45,1 %) — ПТСР и РА.

Среди 118 испытуемых, находившихся в психотравмирующей ситуации около одного года и перемещавшихся в пределах Чечни в поисках безопасного места, 63 человека (53,4 %) имели ПТСР, у 41 человека (34,7 %) ПТСР сочеталось с РА, а 14 человек (11,9 %) имели только РА. Из 165 человек, которые пережили психотравмирующие события длительностью около шести месяцев, 79 (47,9%) имели ПТСР, у 48 (29,1 %) ПТСР сочеталось с РА, у 38 (23 %) имелось только РА. Среди 40 испытуемых, переживших психотравмирующие события наименьшей длительности (около трех месяцев), указанные расстройства встречались реже: 9 человек (22,5 %) имели ПТСР с РА, 16 (40 %) — РА, 15 (37,5 %) — ПТСР. Среди 117 испытуемых, выехавших из зоны военных действий в самом начале и не переживших психотравмирующих ситуаций, связанных с прямой угрозой жизни, 32 человека (27,4 %) имели РА, связанные с вынужденным перемещением, а у 85 (72,6 %) расстройств выявлено не было. Все эти испытуемые находились в Кабардино-Балкарии и проживали в относительно благополучных условиях. Проживание испытуемых на период обследования в разных республиках и наличие у них ПТСР и/или РА подтверждает, что у тех испытуемых, которые выехали из Чечни, ПТСР встречается реже, чем у тех, кто оставался в Чечне (коэффициент сопряженности — 0,695; P=0,000).

Одним из основных психотравмирующих факторов для испытуемых явилась гибель членов семьи и близких родственников в результате военных действий. У 197 человек (30,2 %) погибли члены семьи, у 281 (43 %) — другие родственники, у 175 человек (26,8 %) — никто не погиб. ПТСР достоверно чаще встречались у лиц, переживших гибель близких людей (коэффициент сопряженности — 0,501; P=0,000).

Другим психотравмирующим фактором для испытуемых являлось разрушение жилища в результате военных действий. Существует достоверная связь между степенью разрушения жилища и наличием ПТСР и/или РА (коэффициент сопряженности — 0,408;

05.10.2012

P=0,000). Среди 194 испытуемых, имеющих ПТСР в сочетании с расстройством адаптации,

Оказалось больше всего лиц, у которых жилище разрушено полностью и восстановлению не подлежит — 98 (35,1 %), а также тех, у кого жилище разрушено частично — 84 (43,3 %). Только у 12 человек (6,2 %) из данной категории испытуемых жилье было восстановлено. Из 274 испытуемых, имеющих только ПТСР, у 137 (50 %) жилище было разрушено частично, у 61 (22,3 %) — разрушено полностью, у 35 (12,7 %) — имели место повреждения жилища. После разрушения жилище было восстановлено у 53 человек, среди которых не оказалось ни одного человека с РА. Жилье было восстановлено у 41 человека (77,4 %), имеющего ПТСР, и у 12 человек (22,6 %), имеющих ПТСР в сочетании с РА.

ПТСР в сочетании с РА наиболее часто наблюдались у испытуемых, на период обследования проживавших в Центрах временного размещения (ЦВР) на территории Чечни — 100 (66,7 %) из 150 человек. Среди лиц, проживавших в ЦВР Чечни, не оказалось ни одного человека, имеющего только РА, а ПТСР были выявлены у 50 человек (33,3 %). Среди 200 испытуемых, проживавших в ЦВР Ингушетии (палаточных лагерях), было выявлено примерно одинаковое распределение лиц с ПТСР — 69 (34,5 %), с ПТСР в сочетании с РА — 66 (33 %), с РА — 65 (32,5 %). В ЦВР Кабардино-Балкарии (санатории) проживало 92 испытуемых. Из них 24 человека (26,1 %) имели РА, у остальных испытуемых каких-либо расстройств не было выявлено.

У лиц, остававшихся в Чечне в период военных действий и проживавших в собственных домах, не обнаружено РА, а ПТСР имелись у всех 76 испытуемых.

Аренду жилья могли себе позволить только 50 испытуемых из 653. Из тех 10 человек (20 %), кто арендовал жилье в Чечне, 2 человека имели ПТСР, 8 — ПТСР и РА. Из 15 человек (30 %), арендовавших жилье в Ингушетии, 10 человек имели ПТСР, 2 — РА, 3 — ПТСР и РА. Из 25 человек (50 %), арендовавших жилье в Кабардино-Балкарии, 8 человек имели РА, 17 человек расстройств не имели. В домах родственников жили 85 испытуемых; из них 84 жили в Чечне (67 человек имели ПТСР, 17 — ПТСР и РА, а один человек — в Ингушетии (имел РА).

Таким образом, факторы «разрушение жилища» и «вынужденное переселение за пределы республики» находились в значимой связи (коэффициент сопряженности — 0,719; P=0,000) с ПТСР и РА.

Длительность пребывания вынужденным переселенцем связана с наличием РА (коэффициент сопряженности — 0,573; P=0,000). Из 100 человек, имевших РА, 27 являлись вынужденными переселенцами в течение периода от одного до двух лет, 68 — от двух до трех лет, 5 — более трех лет. ПТСР в сочетании с РА встречаются реже при длительности пребывания беженцем от шести месяцев до одного года, либо более трех лет. Из 194 человек, имевших ПТСР в сочетании с РА, 21 (10,8 %) были беженцами в течение шести месяцев — одного года, а 9 (4,6 %) — более трех лет.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Сравнение типов личности до психотравмирующего события между выборками испытуемых, имеющих ПТСР, и испытуемых, не имеющих каких-либо расстройств, показало, что у лиц с ПТСР в преморбидный период достоверно чаще наблюдались

05.10.2012

93 6

Эмотивный (U=8833,0; P<0,01), дистимный (U=9503,5; P<0,001), возбудимый (U=10017,5; P<0,001) типы личности. У данных лиц достоверно реже отмечались демонстративный (U= 9884,5; P<0,001), педантичный (U= 8862,5; P<0,001), аффективно-экзальтированный (U=6555,0; P<0,01) типы личности.

Сравнение типов личности до психотравмирующего события между выборками испытуемых, имеющих РА и не имеющих каких-либо расстройств, показало, что у испытуемых с РА в преморбидный период достоверно чаще встречался циклотимный тип (U=1777,0; P<0,001) и достоверно реже — демонстративный

(U=3582,0; P<0,01), педантичный (U=3162,5; P<0,001), гипертимный (U=3513,5; P<0,01), аффективно-экзальтированный (U=1113,0; P<0,001).

Сравнение типов личности до психотравмирующего события у лиц, имеющих ПТСР в сочетании с РА, и лиц, не имеющих подобных расстройств, показало, что у первых в преморбидный период достоверно чаще отмечались за-стревающий (U=6967,0; P<0,01) и возбудимый (U=6961,0; P<0,001) типы и достоверно реже — педантичный (U= 5772,5; P<0,001) и аффективно-экзальтированный (U=4372,0; P<0,001) типы личности. Результаты распределения типов личности в преморбидный период представлены в табл. 1.

Таким образом, анализ частот распределения типов личности до психотравмирующего события и наличия выделенных расстройств показал, что среди лиц, имеющих ПТСР, в преморбидный период чаще отмечались эмотивный, дистимный, возбудимый типы личности. Среди лиц, имеющих РА, чаще встречался циклотимный тип личности, имевший место до психотравмирующего события. У лиц, имеющих ПТСР в сочетании с РА, чаще наблюдались застревающий и возбудимый типы личности.

05.10.2012

ПОСТТРАВМАТИЧЕСКИЕ ЛИЧНОСТНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ У ГРАЖДАНСКИХ ЛИЦ, ПЕРЕЖИВШИХ УГРОЗУ ЖИЗНИ

Данные результаты вызывают вопрос: можно ли предполагать, что при застревающем, возбудимом, эмотивном и дистимном типах личности имеется большая вероятность возникновения ПТСР и РА, а при циклотимном типе — РА? Применение коэффициента сопряженности позволило установить значимую связь между эмотивным типом до

Психотравмирующего события и ПТСР: из 87 человек, у которых в преморбидный период был сильно выражен эмотивный тип, 55 (62,2 %) имели ПТСР, 16 (18,4 %) — ПТСР в сочетании с РА, 13 (14,9 %) — РА; 3 человека (3,4 %) не имели каких-либо расстройств (U=0,396; P<0,001).

Среди 67 человек с сильно выраженным дистимным типом в преморбидный период оказалось 30 (44,8 %) с ПТСР, 17 (25,4 %) — с РА, 16 человек (23,9 %) — с ПТСР и РА, 4 (6 %) — без расстройств (U=0,387; P<0,001).

Из 65 человек, имевших в преморбидный период сильно выраженный застревающий тип, у 32 (49,2 %) обнаружены ПТСР в сочетании с РА, у 18 (27,7 %) — ПТСР, у 8 (12,3 %) — РА, у 7 (10,8 %) — отсутствие расстройств (U= 0,382; P<0,001).

Среди 33 человек с акцентуированным возбудимым типом оказалось 15 (45,5 %) с ПТСР, 14 (42,4 %) — с ПТСР и РА, 3 (9,1 %) — с РА, 1 (3 %) — без расстройств (U=0,371; P<0,001).

Связь между циклотимным типом и наличием РА оказалась незначимой. Таким образом, можно полагать, что лица, имевшие в преморбидный период акцентуации по эмотивному, дистимному, застревающему и возбудимому типам, более склонны к возникновению ПТСР и ПТСР в сочетании с РА.

05.10.2012

93 8

Объяснением тому, что именно при названных типах личностной акцентуации изучаемые расстройства встречаются чаще, служит особая чувствительность к психической травматизации. Акцентуированный дистимный тип с постоянно пониженным настроением, чрезвычайной чувствительностью ко всем неприятным событиям, замкнутостью, препятствующей естественному отреагированию психотравмирующих переживаний, крайней нерешительностью и неуверенностью, мешающими адаптации, предрасполагает к возникновению ПТСР в сочетании с РА. Импульсивность, крайняя раздражительность, фрустрированность, агрессивность и легкость возникновения реакции мести в отношении источников психической травматизации, характерные для акцентуированного возбудимого (эпилептоидного) типа, также повышают вероятность появления ПТСР в сочетании с РА. Патологическая стойкость аффекта, который прекращается, только если эмоции нашли выход или устранен их источник, повышенная подозрительность, враждебность, свойственные застревающему (параноидному) типу, формируют подверженность ПТСР в сочетании с РА. Что касается эмотивного типа, то повышенные впечатлительность, ранимость, чувствительность, импрессивность, эмпатия приводят к возникновению не только ПТСР, но и вторичной психической травматизации. Остальные типы личностной акцентуации тоже подвержены возникновению ПТСР и РА, но в данном случае речь идет о частоте возникновения этих расстройств у основных типов.

Происходят ли дальнейшие изменения в частоте и выраженности личностных типов после возникновения ПТСР, РА и ПТСР с РА? Для ответа на этот вопрос был проведен сравнительный анализ частоты и выраженности преморбидных типов и типов личности по опроснику Шмишека после пережитых психотравмирующих событий, вызвавших у испытуемых указанные расстройства. Достоверность изменений внутри каждой выборки определялась с помощью критерия Z Вилкоксона. Результаты распределения типов личности на период обследования по наличию указанных расстройств представлены в табл. 2.

Среди лиц без каких-либо расстройств не было выявлено значимых различий между частотой и выраженностью преморбидных типов и типов личности на период обследования, за исключением эмотивного типа. У 7 человек (8,2 %) произошли отрицательные сдвиги в сторону снижения выраженности эмотивного типа по сравнению с преморбидным периодом и у одного человека (1,2 %) — положительные

100

Сдвиги в сторону усиления выраженности и появления акцентуации данного типа (Z=–2,121; P<0,03). Такие изменения не были связаны с психотравмирующими военными событиями.

В выборке испытуемых, имеющих только ПТСР, произошли значимые изменения между всеми предшествующими и настоящими типами личности, за исключением эмотивного типа (у 58 человек — 21,2 % — произошло снижение выраженности показателей по эмотивному типу, а у 69 — 25,2 % — увеличение в сторону тенденции к акцентуации данного типа). Однако эти изменения оказались незначимыми.

05.10.2012

ПОСТТРАВМАТИЧЕСКИЕ ЛИЧНОСТНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ У ГРАЖДАНСКИХ ЛИЦ, ПЕРЕЖИВШИХ УГРОЗУ ЖИЗНИ

У 18 человек (6,5 %) произошло снижение выраженности дистимного типа, тогда как у 205 (74,8 %) — увеличение ее в сторону акцентуации данного типа (Z=–12,123; P<0,001). У 27 человек (9,8 %) отмечены сдвиги в сторону снижения выраженности тревожного типа, тогда как у 132 (48,2 %) произошло усиление тенденции к акцентуации (Z= –8,101; P<0,001). У 15 человек (5,5 %) наблюдалось снижение выраженности застревающего типа, а у 130 (47,4 %) — усиление тенденции к акцентуации (Z= –8,635; P<0,001). У 26 человек (9,5 %) произошло снижение выраженности аффективно-экзальтированного типа, тогда как у 95 (34,7 %) отмечено усиление тенденции к акцентуации (Z=–4,097; P<0,001). У 16 человек (5,8 %) произошло снижение выраженности возбудимого типа, а у 63 (23 %) выявлено усиление тенденции к акцентуации данного

101

Типа (Z=–5,262; P<0,001). У 29 человек (10,5 %) выраженность педантичного типа снизилась, а у 59 (21,5 %) — тенденция к акцентуации данного типа усилилась (Z=–3,250; P<0,001). У 12 человек (4,4 %) произошло снижение выраженности демонстративного типа, а у 34 (12,4 %) — увеличение в сторону акцентуации данного типа (Z=–3,244; P<0,001). У 67 (24,4 %) произошло снижение гипертимного типа, тогда как у 47 (17,1 %) отмечено повышение тенденции к акцентуации (Z=–2,929; P<0,003). У 60 человек (21,9 %) произошло снижение выраженности циклотимного типа, а у 4 (1,4 %) — усиление тенденции к акцентуации (Z=–6,639; P<0,001). Таким образом, тенденция к дальнейшей акцентуации после возникновения ПТСР обнаружилась у дистимного, тревожного, застревающего, аффективно-экзальтированного, возбудимого, педантичного и демонстративного типов. С другой стороны, уменьшилось число лиц с гипертимным и

05.10.2012

Циклотимным типами. Следовательно, под воздействием ПТСР у лиц, имевших в преморбидный период гипертимный и циклотимный типы, произошло нивелирование черт данных типов и появление других, не отмечавшихся ранее свойств.

В выборке лиц, имеющих РА, у четырех человек (4 %) произошло снижение выраженности аффективно-экзальтированного типа, тогда как у 72 (72 %) отмечено усиление тенденции к акцентуации (Z=–7,425; P<0,001). У одного человека (1 %) произошло снижение выраженности дистимного типа, тогда как у 57 (57 %) — усиление в сторону акцентуации данного типа (Z=–6,774; P<0,001). У шестерых человек (6 %) наблюдалось снижение выраженности застревающего типа, а у 44 (44 %) — усиление тенденции к акцентуации (Z=–5,315; P<0,001). У двух человек (2 %) произошло снижение выраженности возбудимого типа, а у 34 (34 %) выявлено усиление тенденции к акцентуации данного типа (Z= –4,777; P<0,001). У 9 человек (9 %) произошли сдвиги в сторону снижения выраженности тревожного типа, тогда как у 28 (28 %) — усиление тенденции к акцентуации (Z=–3,136; P<0,002). У четырех человек (4 %) произошло снижение выраженности демонстративного типа, а у 19 (19 %) — увеличение ее в сторону акцентуации данного типа (Z= –3,299; P<0,001). У 74 человек (74 %) произошло снижение выраженности циклотимного типа (Z=–7,724; P<0,001). Таким образом, среди лиц, имеющих РА, увеличилось число лиц с аффективно-экзальтированным, дистимным, застревающим, возбудимым, тревожным, демонстративным типами. Наоборот, значительно снизилось число случаев циклотимного типа среди лиц, имеющих РА.

В выборке лиц, имеющих ПТСР в сочетании с РА, у 8 человек (4,1 %) произошло снижение выраженности дистимного типа, тогда как у 169 (87,1 %) — усиление ее в сторону акцентуации данного типа (Z=–11,420; P<0,001). У 6 человек (3,1 %) произошло снижение выраженности возбудимого типа, а у 100 (51,5 %) — усиление тенденции к акцентуации данного типа (Z=–8,460; P<0,001). У 27 человек (13,9 %) наблюдалось снижение выраженности застревающего типа, а у 97 (50 %) — усиление тенденции к акцентуации (Z=–6,392; P<0,001). У 20 человек (10,3 %) произошло снижение выраженности аффективно-экзальтированного типа, тогда как у 70 (36,1 %) отмечено усиление тенденции к акцентуации (Z=–3,018; P<0,003). У 13 человек (6,7 %) произошли сдвиги в сторону снижения выраженности тревожного типа, тогда как у 69 (35,5 %) — усиление тенденции к акцентуации (Z= –5,753; P<0,001). У 40 человек (20,6 %) произошло снижение выраженности гипертимного типа, тогда как у 29 (14,9 %) — повышение тенденции к акцентуации (Z=–2,309; P<0,02). У 72 человек (37,1 %) произошло снижение выраженности циклотимного типа, а у одного человека (0,5 %) — усиление тенденции к акцентуации (Z=–7,537; P<0,001).

102

Таким образом, среди лиц, имеющих ПТСР в сочетании с РА, значимо увеличилось число случаев дистимного, возбудимого, застревающего, аффективно-экзальтированного, тревожного типов. С другой стороны, отмечено снижение числа случаев гипертимного и циклотимного типов. Лица с гипертимным типом в преморбидный период, у которых возникли ПТСР и РА после воздействия тяжелых, длительных психотравмирующих событий, подвергались личностным изменениям, теряя свою гибкость, открытость, жизнерадостность, оптимизм, повышенное настроение.

ВЫВОДЫ

05.10.2012

93 11

Воздействие длительных, экстраординарных психотравмирующих ситуаций, связанных с угрозой жизни, приводит к таким личностным изменениям, когда обостряются одни преморбидные свойства личности и нивелируются другие либо возникают не свойственные прежде черты.

Посттравматическое стрессовое расстройство чаще возникает у лиц с акцентуированными типами личности, такими как эмотивный, дистимный, возбудимый. Кроме названных типов, у лиц, имеющих ПТСР в сочетании с РА, чаще встречается акцентуированный застревающий тип личности.

Тенденция к дальнейшей акцентуации после возникновения ПТСР и РА обнаружилась у дистимного, тревожного, застревающего, аффективно-экзальтированного, возбудимого, педантичного и демонстративного типов. С другой стороны, уменьшилось число лиц с гипертимным и циклотимным типами. Таким образом, ПТСР и РА оказывают патогенное воздействие на личность, приводя к социально-психологической дезадаптации. Механизмы трансформации, динамика изменения личностных черт и типов под воздействием ПТСР и РА являются проблемами, требующими дальнейших исследований.

1. Александровский Ю. А. и др. Психогении в экстремальных условиях. М.: Медицина, 1991.

2. Александровский Ю. А. Пограничные психические расстройства. М.: Медицина, 1993.

3. Александровский Ю. А. Чрезвычайные ситуации и психогенные расстройства // Совр.
психиатрия. 1998. № 1. С. 5–8.

4. Анцупова Г. Л. Диагностика посттравматических стрессовых расстройств // Психиатрия на

Рубеже тысячелетий: Материалы научно-практ. конф. психиатров Юга России. Ростов-н/Д.: Изд-во ЛРНЦ «Феникс», 1999. С. 275–278.

5. Боев И. В., Кочергина А. В. Зависимость структуры психологических и психопатологических

Реакций у жертв терроризма от личностно-типологических особенностей // Психиатрия на рубеже тысячелетий: Материалы научно-практ. конф. психиатров Юга России. Ростов-н/Д.: Изд-во ЛРНЦ «Феникс», 1999. С. 394–402.

6. Гиляровский В. А. Старые и новые проблемы психиатрии. М.: Медгиз, 1946.

7. Гиндикин В. Я., Гурьева В. А. Личностная патология. М.: Триада-Х, 1999.

8. Классификация психических и поведенческих расстройств. МКБ-10 (Клиническое описание

И указания по диагностике). ВОЗ. СПб.: Оверлайд, 1994.

9. Короткова Н. В. Психологические и медико-социальные особенности ветеранов локальных

Войн: Канд. дис. СПб., 2000.

10. Леонгард К. Акцентуированные личности. Киев: Вища школа, 1981.

11. Личко А. Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. М.: Медицина, 1983.

12. Олпорт Г. В. Личность в психологии. М.; СПб., 1998.

13. Оценочный перечень симптомов и глоссарий для психических расстройств. МКБ-10 — ВОЗ. СПб.: Оверлайд, 1994.

14. Снедков Е. В. и др. Медико-психологические последствия боевой психической травмы: клинико-динамические и лечебно-реабилитационные аспекты // Совр. психиатрия. 1998. № 1. С. 21–26.

15. Ясперс К. Общая психопатология / Пер. с нем. М.: Практика, 1997.

16. Mischel W. Personality and assessment. N. Y.: Wiley, 1968.

17. Schweder R. A. Fact and artifact in trait perception: T he systematic distortion hypothesis: Progress in experimental personality research (V. 11). N. Y.: Acad. Press, 1982.

Поступила в редакцию 6.XII 2002 г.

05.10.2012

93 ИСТОРИЯ ПСИХОЛОГИИ

Л. С. ВЫГОТСКИЙ И А. Р. ЛУРИЯ: ИСТОКИ СОТВОРЧЕСТВА

Ж. М. ГЛОЗМАН, Т. В. СТЕПАНЧЕНКО

Приводится анализ того, почему совместное творчество двух выдающихся психологов — Л. С. Выготского и А. Р. Лурия — оказалось само по себе историческим событием, неким поворотным моментом в развитии научного знания в психологии, какие характеристики эпохи и творческого потенциала ученых этому способствовали, какие взаимодополняющие особенности их научного стиля и интересов обеспечили эффективность этого союза.

Ключевые слова: Л. С. Выготский, А. Р. Лурия, культурно-историческая психология, нейропсихология, системный подход.

Л. С.Выготский и А. Р.Лурия, по образному выражению С. Тулмена, — Моцарт и Бетховен психологии [33], встретились в январе 1924 г., и эта встреча стала поворотным пунктом в научной судьбе обоих ученых, а их сотрудничество относится к тем научным образованиям, что, по словам М. Г.Ярошевского, «вдруг возникали в определенный период истории и которые общением между собой и своей программой производили переворот в науке» [36; 62–63].

Исторический период бурных социальных изменений в стране в начале XX в. несомненно способствовал раннему формированию и научному росту обоих психологов. К моменту встречи Александр Романович, которому еще не исполнилось 22 лет, был уже научным сотрудником первого разряда и ученым секретарем Института экспериментальной психологии, ученым секретарем Казанского психоаналитического кружка и Русского психоаналитического общества, основателем и членом редколлегии журнала «Вопросы психофизиологии труда и рефлексологии», заведующим лабораторией и кафедрой психологии Академии коммунистического воспитания им. Н. К.Крупской, автором международно признанной сопряженной моторной методики, автором ряда статей (в том числе четырех опубликованных за рубежом) и двух книг, одна из которых (по психоанализу) была уже опубликована [22], а вторая — «Принципы реальной психологии» — до 2003 г. оставалась рукописной [21].

С 1919 г. Л. С.Выготский кроме литературоведческих работ, которые, по словам А. Р.Лурия, «закладывали основы нового психологического подхода к литературному творчеству и его роли в воспитании человека» [20; 279], проводил исследования в области педагогической психологии, послужившие основой его книги «Педагогическая психология», напечатанной в 1926 г. [9]; однако основная часть работы была готова уже к 1924 г., и Л. С.Выготский привез с собой в Москву готовую рукопись. В этот же период Л. С.Выготский работал над

«Психологией искусства», впоследствии опубликованной в 1965 г. [10]. Кроме того, Л. С.Выготский проводил экспериментальные работы в открытом им психологическом кабинете Гомельского педагогического техникума и особенно интересовался проблемами воспитания физически дефективных детей (слепых, глухонемых и умственно отсталых). Итогом этих исследований стали шесть научных работ Л. С.Выготского, опубликованных

05.10.2012

К 1924 г. [18].

Таким образом, на Втором психоневрологическом съезде в Ленинграде в 1924 г. встретились два зрелых ученых, обладавших большой Эрудицией Не только в психологии, но и в ряде других Взаимодополняющих И (что особенно важно для дальнейшего сотрудничества) представляющих Взаимный интерес Дисциплин: биологии, психофизиологии и социологии, с одной стороны, и филологии, литературоведения и языкознания — с другой. В первую очередь основой для желания сотрудничать послужило Общее стремление построить объективную материалистическую психологию Без психофизиологического редукционизма Психологии к рефлексологии, господствовавшей в науке 1920-х гг., в том числе и в психологии. Именно этому был посвящен доклад Л. С.Выготского на Втором психоневрологическом съезде в Ленинграде «Методика рефлексологического и психологического исследования», который он начал словами: «Методика рефлексологического исследования человека подошла сейчас к поворотному пункту своего развития. Необходимость (и неизбежность) поворота в линии развития проистекает из несоответствия между огромнейшими задачами изучения всего поведения человека, которые рефлексология себе ставит, с одной стороны, и теми скромными и скудными средствами для решения их, которые дает классический эксперимент воспитания условного (секреторного или двигательного) рефлекса, — с другой» [7; 26].

На А. Р.Лурия этот доклад произвел огромное впечатление. «Это был настолько интересный и перспективный доклад, — вспоминал А. Р.Лурия на заседании Московского отделения общества психологов 25 марта 1974 г., — что я сейчас же сказал Корнилову, что этого человека, который приехал в Ленинград из Гомеля, надо обязательно привлечь в Москву» [23; 270].

Это не было случайностью, так как идеи доклада полностью совпадали с мыслями А. Р.Лурия: «Лурия никогда не придерживался Павловских взглядов на возможность удовлетворительного объяснения всей сложности человеческого поведения в терминах условных рефлексов» [1; 369]. Сравним со словами из научной автобиографии А. Р.Лурия: «Распространение редукционизма в исследованиях, посвященных обучению, привело к представлению о решающем значении совпадения стимула и подкрепления, сочетание которых могло якобы объяснить все, даже сложнейшие формы поведения, включая сознательную деятельность человека. В этой атмосфере богатая и сложная картина человеческого поведения... исчезла из учебников психологии» [26; 168–169]. Таким образом, будучи инициатором приглашения Л. С.Выготского в Москву, А. Р.Лурия проявил незаурядную дальновидность, особую чувствительность к тенденциям развития науки. Совершенно ясно, что подобная прозорливость могла принадлежать лишь человеку, одержимому научным поиском, обладающему блестящими организаторскими способностями, целеустремленностью и убедительностью в сочетании с глубокой эрудицией и творческим потенциалом.

Второй точкой соприкосновения в научных подходах обоих ученых было Стремление к целостности, к системности При анализе психологических явлений, к изучению «специфических особенностей каждой системы... законов сочетания условных рефлексов в системы поведения... сложнейших взаимодействий

И отражений одних систем на другие» [7; 46]. И эти слова из доклада Л. С.Выготского 1924 г. перекликаются с идеями ранних работ А. Р.Лурия. Так, уже в первой своей книге,

05.10.2012

Написанной в 19 лет, А. Р.Лурия ставит задачу «изучить человека как цельный биологический, социальный и психологический комплекс» [21; 296] и пишет, что «основные тенденции современной психологии автор видит в стремлении изучать психику реальной человеческой личности в целом и отдельные психические явления, как функции, звенья, этого единого, цельного организма» [Там же], а «реальная психическая жизнь представляет собой не только крайне сложное многообразие, но и цельное, слитное единство» [21; 310]. Cопряженно-моторная методика А. Р.Лурия является наиболее ярким примером системного подхода. «Возникла новая система, где каждая из частей выступала в новом, особом качестве — в качестве элемента системы» [31; 72]. При этом неверно, как полагали некоторые авторы [31], что Л. С.Выготского не интересовала сопряженная моторная методика. Оценивая проведенную А. Р.Лурия работу по

Сопряженной моторной методике, Л. С.Выготский в письме к А. Р.Лурия от 15 марта 1926

1 Г. пишет: «Сопутствующие главному процессу реакции побочные движения (нажим)

Отражают судьбу главного процесса... Теперь вы это доказали на различнейшем

Материале. Это большой камень в фундамент вашей прежней работы, это оправдание ее

Методики: значит по “моторике” мы можем читать судьбу главного процесса, мы имеем

Право ее толковать как симптом. Это для меня главное, я сам втрое уверовал в ваши

Прежние работы после этого. Для меня главный вопрос — вопрос метода, это для меня

Вопрос истины, а значит — научного открытия и выдумки». Вслед за А. Р.Лурия,

Исследующим объективные симптомы аффективных реакций, Л. С.Выготский в 1924 г.

Начал заниматься проблемой доминантных реакций. «Сходные с нашими моторные

Нарушения получены в Институте экспериментальной психологии Л. С.Выготским при

Изучении механизмов доминантных реакций. Думаем, что это вполне объяснимо тем, что

Л. С.Выготскому удалось получить некоторые простейшие процессы, составляющие

Основу механизмов аффективных реакций» [28; 95]. К анализу луриевской сопряженной

Моторной методики Л. С.Выготский возвращается в докладе «О психологических

Системах», прочитанном в клинике нервных болезней I Московского государственного

Университета в 1930 г.: «Наиболее интересно, что, когда процесс снова возвращается к

Аффективной форме, восстанавливается связь моторных и сенсорных импульсов. Когда

Человек не отдает себе отчета в том, что он делает, и действует под влиянием

Аффективной реакции, вы снова можете по его моторике прочитать его внутреннее

Состояние, характер его восприятия» [8; 112].

А. Р.Лурия, со своей стороны, оценивая заслуги Л. С.Выготского, особо выделял его целостный подход, поиск целостных единиц анализа психики. «Из абстрактной и сухой науки о “психических функциях” психология превращалась в конкретную науку о формировании психических деятельностей, и именно такая психология могла занять должное место, как научная основа практического наблюдения над ребенком, научная основа его обучения и воспитания, научного анализа трудовой деятельности» [20; 281].

Третьим моментом, объединяющим научные взгляды Л. С.Выготского и А. Р.Лурия, была глубокая убежденность (выраженная уже в самых первых их работах, выполненных до встречи) в том, что общие психологические принципы,

Примененные к живой, реальной жизни, — это Путь для проверки теории с помощью практики. Сравним: «Ни в один из каждых данных моментов состояние какой-нибудь науки не может быть признано совершенным; всегда найдутся какие-нибудь уклонения, увлечения в сторону, в крайность; всегда будет нужда в каких-нибудь поправках,

05.10.2012

Дополнениях, изменениях. Во всех этих случаях, опять-таки, необходимо обращение к фактам, материалам данной науки; они должны служить пробным камнем для каждой поправки и изменения; они должны санкционировать или отвергнуть каждую новую систему, ибо системы всегда различны, и лишь факты всегда одни» [21; 302]. «Я ставил себе задачу создать схему построения единой научно-объективной методики исследования и эксперимента над человеческим поведением и защитить этот опыт теоретически» [7; 32].

Таким образом, согласие Л. С.Выготского после беседы с А. Р.Лурия на переезд в Москву, готовность как к коренному повороту в научной жизни, так и к изменению условий бытовой жизни отнюдь не в самую лучшую сторону (до конца жизни Л. С.Выготский проживал с семьей в одной полуподвальной комнате) убедительно говорят о том, что Л. С.Выготский по-настоящему оценил научные перспективы, которые открывались для него в связи с его приглашением в Институт экспериментальной психологии для совместной работы с А. Р.Лурия и группой молодых психологов, готовых перестраивать психологию на основах марксизма.

Поэтому правомерно встает вопрос о влиянии научного потенциала личности каждого ученого, идей (разрабатывавшихся ими не только в сотрудничестве друг с другом, но и до встречи) на развитие их совместного научного поиска. И прежде всего необходимо проанализировать ранние научные работы А. Р.Лурия, в которых были заложены идеи, впоследствии внесшие заметный вклад в разработанную совместно с Л. С.Выготским теорию культурно-исторического происхождения, структуры и развития высших психических функций.

В ранних работах как Л. С.Выготского, так и А. Р.Лурия наряду с изучением регулирующей функции речи (уже в самых первых публикациях обоих авторов [7], [19]) была поставлена цель экспериментально уяснить социальную обусловленность речевого развития, психологическую сторону речи. Так, например, были прослежены характерные особенности речевых реакций на разных уровнях развития и выявлены существенные различия в ассоциативных ответах детей в зависимости от категорий (городские, деревенские и беспризорные). Экспериментально было установлено, что у детей, воспитывающихся в относительно однообразной среде, например в деревне, ассоциативные реакции более однородны по содержанию, чем у детей, живущих в городе, в более вариативной среде [24]. Ассоциативный метод оказался, таким образом, чувствительным для определения «степени психической опосредованности и пластичности; он отражает ее изменения на различных возрастных ступенях и ступенях развития и позволяет вскрывать существенные особенности в развитии этих сложнейших форм поведения... развивающихся форм сложнейшего приспособления человека к динамическим условиям среды, их структур и механизмов» [24; 72].

Поскольку это экспериментальное исследование было начато А. Р.Лурия еще до встречи с Л. С.Выготским в 1924 г., можно говорить о том, что уже на самом раннем этапе творчества, не будучи ознакомленным с идеями Л. С.Выготского, А. Р.Лурия предпринял первые шаги в экспериментальной разработке проблемы социальной общественно-исторической обусловленности психики и, прежде всего, речевого развития. Эти экспериментальные исследования составили основу главы об истории поведения ребенка, написанной А. Р.Лурия в совместной

С Л. С.Выготским книге «Этюды по истории поведения» [12]. Именно в этой главе

05.10.2012

Впервые прозвучала идея «раздвоения развития на натурально-психологическое и культурно-психологическое» [12; 20]. Еще до этого глава 4 первой книги А. Р.Лурия, написанной в 1921– 1922 гг., была названа: «Социально-исторические основы реальной психики» [21]. Поэтому неверно утверждение, что в ранних работах А. Р.Лурия до встречи с Л. С.Выготским нет «реальных попыток проследить генез конкретных феноменов, которые он изучал» [31; 69].

Впоследствии экспериментальные исследования в этом направлении были продолжены в 1930-е гг. в Узбекистане, где изучалось историческое развитие познавательных процессов у взрослых людей в зависимости от их образа жизни, условий их общественной деятельности. Результаты этих исследований произвели «огромное, ни с чем несравнимое впечатление на Выготского» и были высоко оценены им как часть общей работы, «ведущая всю работу вперед и поднимающая на высшую ступень старые исследования (например, проблема типов связей в опосредствованном запоминании и мышлении)... Это золотой наш фонд экспериментов, которые прямо открываются теоретическим ключом. Работай и пиши мне. Я прочту письмо всем. Это замечательное письмо» (из письма Л. С.Выготского к А. Р.Лурия от 20.06.1931 г.). Впечатления Л. С.Выготского от дальнейших результатов Самаркандской экспедиции А. Р.Лурия были еще сильнее: «Я получил Report №3, протоколы опытов. Светлее и радостнее дня я не помню в последнее время. Это буквально как ключом отпертые замки ряда психологических проблем. Таково мое впечатление. Первостепенное значение опытов для меня вне сомнения, Наш новый путь теперь завоеван (тобой) не в идее только, а на деле — в эксперименте» (из письма Л. С.Выготского к А. Р.Лурия от 11.07.1931 г.; курсив наш. — Ж. Г., Т. С.). «В нашем исследовании это огромный, решающий, поворотный к новой точке зрения шаг. Но и в любом контексте европейских исследований такая экспедиция была бы Событием ... систематическое исследование системных отношений в исторической психологии, В живом филогенезе, чего не было до сих пор никем сделано — ни с какой точки зрения. К нашей клинике, к детским опытам это — новая неожиданно (для меня, сознаюсь) счастливая и Блестящая глава» (из письма Л. С.Выготского к А. Р.Лурия от 01.08.1931 г.). «Одни результаты обеих экспедиций, если были бы в систематической и Доступной для ученых форме опубликованы на европейском языке, заслужили бы мировую известность: я в этом убежден» (из письма Л. С.Выготского к А. Р.Лурия от 17.08.1932 г.).

В монографии Л. С.Выготского «История развития высших психических функций», написанной в 1931 г., но опубликованной впервые только в 1960 г. [6], в главе о предыстории письменной речи автор опирается на эксперименты А. Р.Лурия, в которых он проследил историю развития письма у ребенка [25]. В проводимых А. Р.Лурия и А. Н.Леонтьевым в 1920-е гг. исследованиях формирования памяти в качестве вспомогательного средства использовалась пиктограмма. Эти эксперименты являются одними из первых исследований опосредствованного запоминания, положивших начало разработке проблемы формирования и развития сложных опосредствованных психических процессов в детском возрасте и тем самым внесших значительный вклад в разработку теории культурно-исторического развития психики [17], [25].

Вопреки устоявшемуся мнению практически во всех исследованиях творчества Л. С.Выготского и А. Р.Лурия о резко отрицательном отношении Л. С.Выготского к психоанализу и критике психоаналитических работ А. Р.Лурия, следует подчеркнуть, что Л. С.Выготский,

05.10.2012

Как и А. Р.Лурия, признавал значение основных психоаналитических идей (целостный, динамический подход к личности, учет физиологических и социальных детерминант развития личности, соотношения внешнего и внутреннего, биологического и социального, сознательного и бессознательного, учет отступлений, случайностей при выведении общих законов и т. д.) в процессе формирования общепсихологической теории. Подтверждением этого является написанное в 1925 г. совместно А. Р.Лурия и Л. С.Выготским предисловие к книге З. Фрейда [27].

«К 1924 г. (начало совместной работы “тройки” Выготский — Леонтьев — Лурия) у Выготского еще не было законченной системы взглядов. Основные идеи культурно-исторической теории были сформулированы в 1925–1926 гг. ... Таким образом, Лурия и Леонтьев не просто “постигали”, а активно строили теорию» [31; 74]. Культурно-историческая психология разрабатывалась тройкой совместно на основе тех научных заделов, которые каждый из них имел к моменту встречи. Важно подчеркнуть, что существенную часть этих заделов составляло Изучение каждым патологического (нейропсихологического и дефектологического) материала. (О нейро - и психофизиологических работах А. Н.Леонтьева см. в [15].) Это объясняется не только тем, что патология раскрывает скрытые в норме факты, но и тем, что анализ нарушений психического функционирования невозможен без системного подхода к выявляемым фактам. Именно медицинская психология формирует в первую очередь принцип системности в психологической науке. Как писал Л. С.Выготский в письме А. Н.Леонтьеву от 15.04.1929 г., «вообще патология + культурная психология (дивергенция) — Основное Средство анализа».

Поэтому многие методологические положения отечественной психологии (антиредукционизм, системность, исторический подход, культурное опосредствование) наиболее ярко проявляются в нейропсихологических исследованиях нарушений речи, моторики и других психических функций. Эти исследования «могут служить одним из самых удачных примеров реализации данной методологической программы на конкретном материале» [31; 75]. Недаром с 1926 г. и Л. С.Выготский, и А. Р.Лурия работали в Клинике нервных болезней МГУ (сейчас ММА), а основные теоретические положения культурно-исторической психологии были впервые доложены Л. С.Выготским (как, впрочем, и А. Н.Леонтьевым [15]) на клинических конференциях и съездах. В одном из этих докладов «О психологических системах», прочитанном в клинике нервных болезней 9 октября 1930 г., Л. С.Выготский обозначил линию своих исследований, выросшую из общей экспериментальной работы «по сведению воедино двух линий исследования — генетической и патологической» [8; 109]. Тем же путем шел А. Р.Лурия [35]. Последний доклад Л. С.Выготского «Психология и учение о локализации психических функций», представленный на Первый Всеукраинский съезд невропатологов и психиатров в 1934 г. [11], называют нейропсихологическим завещанием Л. С.Выготского [3]. С другой стороны, «представления о смысловом и системном строении сознания и привели в дальнейшем к исследованию локальных поражений мозга, к созданию новой, теперь общепризнанной области психологической науки — нейропсихологии» [17; 92]. Именно культурно-исторический подход обеспечил уникальность и мировое признание луриевской нейропсихологии.

Какие же характеристики научных потенциалов Л. С.Выготского и А. Р.Лурия обеспечили успешность разработки культурно-исторической психологии? Нам представляется, что наиболее важными из них являются:

• особая чувствительность к тенденциям развития науки, способность уловить «точки

05.10.2012

Роста», раскрывающие перспективы

Дальнейшего научного развития. Вот, например, строки из письма Л. С.Выготского Р. Е.Левиной: «Вижу по всему: в психологии (мировой) совершается на наших глазах великое. Не чувствовать этого и принижать значение того, что происходит в этих страстных, трагических попытках найти путь к изучению души, которые составляют смысл кризиса (например, говорить просто о путанице в психологии, о том, что она не нужна etc.) — значит по-обывательски смотреть на вещи, на историю человеческой мысли» (цит. по: [4; 126]). Эта чувствительность проявилось в том, что они оба, Л. С.Выготский и А. Р.Лурия, увидели перспективность сотрудничества;

• открытость новому, готовность принять и развить его. Д. Б.Эльконин, говоря о Л. С.Выготском (но это полностью характерно и для А. Р.Лурия) на мемориальном заседании ученого совета Института психологии АПН СССР 14.12.1966 г., отметил «чрезвычайное умение поддержать, найти за каждой мыслью что-то новое, здоровое, прогрессивное, поправить, иногда совершенно незаметно. Мы долго не замечали, каким образом он облекал недостаточно еще сформулированные и продуманные наши мысли... и преподносил, возвращая эту идею как нашу творческую мысль... Это была чрезвычайная идейная щедрость и размах такой личности, которая все всем раздавала. Идеи... вулканом били из него» (цит. по: [4; 133]);

• ясность видения проблемы, способность конкретизировать ее, сделать логически прозрачной;

• эвристичность, опережающие свое время идеи;

• стиль гуманитарного мышления, интерес к субъективному содержанию
психических функций, к жизненным обстоятельствам конкретного человека и его роли в
формировании общества, широкое обращение к историко-культурным ассоциациям;

• одержимость наукой, служение ей, сверхъестественная работоспособность, работа
в любой обстановке, в любых обстоятельствах, с забвением собственной болезни и
бытовых проблем. Лучше всего проиллюстрировать это строками из писем
Л. С.Выготского.

Из письма Л. С.Выготского к А. Р.Лурия от 26.07.1927 г.: «Мучает туберкулез и ожидание операции... Единственное серьезное: работа по инструментальному методу у каждого в своей области. Я вкладываю в это всю свою будущую жизнь и все силы... Жму крепко руку и прошу готовиться (в душе, конечно) к общей работе. Всегда твой Л. В.».

Из письма Л. С.Выготского пятерке учеников от 15.04.1929 г.: «Чувство огромности и массивности современной психологической работы (мы живем в эпоху геологических переворотов в психологии) — мое основное чувство. Но это делает бесконечно ответственным, в высшей степени серьезным, почти трагическим (в лучшем и настоящем, а не жалком значении этого слова) положение тех немногих, кто ведет новую линию в науке (особенно в науке о человеке). Тысячу раз надо испытать себя, проверить, выдержать искус, прежде чем решиться, потому что это очень трудный и требующий всего человека путь».

Из письма Л. С.Выготского к А. Н.Леонтьеву от 23.07.1929 г.: «Итак, строжайший, монастырский режим мысли; идейное отшельничество, если будет нужно. Того же требовать от других. Разъяснить, что заниматься культурной психологией — не шутки шутить, не между делом и не в ряду других дел, не почва для собственных домыслов каждого нового человека. А внешне отсюда тот же режим организационный».

05.10.2012

У обоих ученых остались в момент кончины незавершенные рукописи на столе: «Исторический смысл психологического кризиса» — у Л. С.Выготского, «Парадоксы памяти» — у А. Р.Лурия.

Совместное творчество двух выдающихся ученых в течение десяти лет оказалось

100

Само по себе историческим событием, неким поворотным моментом в развитии научного знания в психологии, приведшим к созданию культурно-исторической психологии, значимость которой с годами все более ценится мировым психологическим сообществом. «Слишком большую революцию внес Выготский, чтобы сразу стать понятным. И в этой аудитории была масса дискуссий, например, с Николаем Николаевичем Дубровиным, которого Выготский резко упрекал в том, что тот пытается вывести произвольное внимание из каких-то внутренних закономерностей, когда его можно вывести из социальных корней. И вот тут-то как раз и пошло наше коренное расхождение с Корниловской школой.

Создались Основы для настоящей Советской психологии, которая принимала за предмет не естественное поведение, а вынесла поведение за пределы организма: видела его истоки в общественно-исторических условиях, видела основные категории в средствах, орудиях, инструментах» [23; 271].

Заслуга, можно сказать научный подвиг А. Р.Лурия заключается в том, что последовательно применяя принципы культурно-исторической психологии для исследования любой модели (рабочий-литейщик, неграмотная узбечка из кишлака, студент перед экзаменом, убийца, скрывающий преступление, умственно отсталый ребенок, больной с поражением мозга, алкоголик, актер, мнемонист, больной паркинсонизмом и неврозом, городской и сельский ребенок, беспризорник, близнецы и многое другое) Александр Романович сохранил, вопреки всем гонениям, Культурно-историческую теорию для отечественной и мировой психологии (см. об этом подробнее в [13], [14]).

Вот как вспоминает об этом О. С.Виноградова: «Наступил пятидесятый год, Павловская сессия, и в результате мы — психологи — узнаем, что науки психологии нет, что нет души, а есть условные рефлексы. По существу на лекционном курсе, который читал Александр Романович, это не отразилось. Александр Романович прекрасно знал павловское учение, и в его лекциях изменилась лексика, и красоты прямого психологического языка были заменены, но тем не менее знания, которые он нам давал, оставались на уровне настоящей науки» (цит. по: [29; 144]). Именно поэтому Александра Романовича можно назвать «совестью психологии» [2; 7].

Нельзя также забывать, что отношения Л. С.Выготского и А. Р.Лурия складывались в нескольких планах, как в формальном — совместная научная работа, поиск новых идей, так и в неформальном — близкое, дружеское общение не только по долгу службы, но и в жизни, безотносительно к занимаемым ими должностям, и «личная дружба, связывающая Л. С.Выготского с А. Р.Лурия (а также с А. Н.Леонтьевым), была тем фоном добрых человеческих отношений, который способствовал высокой творческой активности всей тройки» [35; 82]. Богатейшим материалом, позволяющим дать оценку взаимоотношениям двух ученых, являются письма Л. С.Выготского к А. Р.Лурия, сохранившиеся в семейном архиве А. Р.Лурия. Письма — это особый вид текста, способный наиболее правдиво воссоздать строй мыслей ученого, его чувства. Они дают возможность узнать об авторах то, что не сказано в научных трудах, и тем самым помогают проникнуть в мир науки

05.10.2012

«изнутри». Письма Л. С.Выготского к А. Р.Лурия позволяют воссоздать картину их содружества во всей полноте и многогранности. Переписка двух ученых охватывает период с марта 1926 г. по ноябрь 1933 г. и содержит 14 писем Льва Семеновича. По письмам к А. Р.Лурия можно безошибочно определить ту тесную связь, и дружескую, и творческую, которая существовала между ними: их особенные доверительные отношения, взаимную заботу и глубокую, неоспоримую общность двух ученых: «Для меня

101

Невозможен и непонятен самый вопрос: как можно иначе, как вдвоем», — писал Л. С.Выготский в Харьков А. Р.Лурия в письме от 21.11.1933 г. «Очень жалею, что в трудное время кризиса я не с тобой, не с вами в институте» (из письма Л. С.Выготского к А. Р.Лурия от 15.03.1926 г.). «На днях занесу к тебе на квартиру ботинки (я их примерил

— не сходятся при завязывании)» (из письма от 12.06.1931 г.). «Мы с вами сохраним
личную приязнь и самую настоящую дружбу при всех обстоятельствах» (из письма
Л. С.Выготского от 15.04. 1929 г.).

Их связывала не формальная, а содержательная связь. «Твои письма для меня просто светлые, радостные, обнадеживающие впечатления на фоне невеселой суеты. По сути дела: я считаю тему твою глубоко интересной, осуществимой и продвигающей наше дело» (из письма Л. С.Выготского к А. Р.Лурия от 12.06.1932 г.).

Ученики обоих великих психологов описывают те их черты, которые проявлялись в общении с другими людьми, делая это общение незабываемым: большая душевная деликатность, заботливость, ровность в отношениях, необычайная скромность в поведении, душевная щедрость, мягкая доброжелательность, умение слушать [4], [5]. «Связанность с другими и делом» (из письма Л. С.Выготского Н. Г.Морозовой от 29.08. 1930 г.) повышала продуктивность научного взаимодействия, когда при непосредственном общении ученых происходило взаимообогащение знаниями, способствующими реализации совместно поставленных целей. Сотворчество Л. С.Выготского и А. Р.Лурия — это «такое объединение ученых, в котором органично сливаются общение и познание, научный поиск и обучение исследовательскому мастерству, генерирование новых идей и их бережное сохранение и отстаивание» [34; 81], ибо «ученые, разделяющие одни и те же образцы познания и поведения, не только объединяются, но и способны благодаря этому объединению, общению, взаимодействию порождать новые идеи» [36; 53–54].

Воспоминания учеников и соратников Л. С.Выготского и А. Р.Лурия «не были воспоминания ради воспоминаний — они давали возможность нам не только узнать, но буквально почувствовать, как это все было, как рождались идеи и как их потом пытались вычеркнуть. Все это переплеталось с жизнью конкретных людей и в конечном итоге — с жизнью всей страны» [30; 36].

«Каждого человека ждет смерть, это, к сожалению, неизбежно. Но некоторые

— обретают бессмертие» [4; 133].

1. А. Р. Лурия // Психология: Биографический, библиографический словарь / Под ред. Н. Шихи,

Э. Чепман, У. Конрой. СПб.: Евразия, 1999. С. 368–370.

2. Асмолов А. Г. Мир А. Р. Лурия и культурно-историческая психология // I Междунар. конф.

Памяти А. Р.Лурия: Сб. докладов / Под ред. Е. Д. Хомской, Т. В. Ахутиной. М.: Изд-во РПО, 1998. С. 5–7.

3. Ахутина Т. В. Л. С. Выготский и А. Р. Лурия: становление нейропсихологии // Вопр. психол.

05.10.2012

1996. № 5. С. 83–98.

4. Выгодская Г. Л. Каким он был // Вопр. психол. 1996. № 5. С. 122–134.

5. Выгодская Г. Л., Лифанова Т. М. Лев Семенович Выготский. Жизнь, деятельность, штрихи к

Портрету. М.: Смысл, 1996.

6. Выготский Л. С. История развития высших психических функций. М.: Изд-во АПН РСФСР,

1960.

7. Выготский Л. С. Методика рефлексологического и психологического исследования //
Проблемы современной психологии / Под ред. К. Н.Корнилова. М.: Госиздат, 1926. С.
26–46.

8. Выготский Л. С. О психологических системах // Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М.: Педагогика, 1982.

С. 109–131.

9. Выготский Л. С. Педагогическая психология. М.: Работник просвещения, 1926.

10. Выготский Л. С. Психология искусства. М.: Искусство, 1965.

11. Выготский Л. С. Психология и учение о локализации психических функций // Первый Всеукраинский съезд невропатологов и психиатров: Тезисы докладов. Харьков, 1934. С. 34–41.

102

12. Выготский Л. С., Лурия А. Р. Этюды по истории поведения. М.: Госиздат, 1930.

13. Глозман Ж. М. Биографии и автобиографии: Мифы и факты // Вестн. МГУ. Сер. 14.
Психология. 2002. № 4. С. 5–11.

14. Глозман Ж. М. Культурно-исторический подход как основа нейропсихологии XXI века // Вопр. психол. 2002. № 4. С. 62–68.

15. Глозман Ж. М. А. Н. Леонтьев и А. Р. Лурия (У истоков отечественной нейропсихологии и психофизиологии) // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 2004. № 1. С. 3–10.

16. Леонтьев А. Н. Развитие памяти. Экспериментальное исследование высших
психологических функций. М.; Л.: Учпедгиз, 1931.

17. Леонтьев А. Н., Лурия А. Р. Из истории становления психологических взглядов Л. С.
Выготского // Вопр. психол. 1976. № 6. С. 83–93.

18. Лифанова Т. М. Полная библиография трудов Л. С.Выготского // Вопр. психол. 1996. № 5. С.137–158.

19. Лурия А. Р. К методам психотехнического исследования. Опыт-модель // Сборник № 1 бюро научной организации труда. Казань, 1922. С.3–15.

20. Лурия А. Р. Л. С.Выготский и его вклад в психологическую науку // А. Р. Лурия. Психологическое наследие: Избр. труды по общей психологии / Под ред. Ж. М. Глозман, Д. А. Леонтьева, Е. Г. Радковской. М.: Смысл, 2003. С. 278–282.

21. Лурия А. Р. Принципы реальной психологии. О некоторых тенденциях современной психологии // А. Р.Лурия. Психологическое наследие: Избр. труды по общей психологии / Под ред. Ж. М. Глозман, Д. А. Леонтьева, Е. Г. Радковской. М.: Смысл, 2003. С. 295–384.

22. Лурия А. Р. Психоанализ в свете основных тенденций современной психологии: Обзор.
Казань: Красный печатник, 1923.

23. Лурия А. Р. Пути раннего развития советской психологии. 20-е годы по собственным
воспоминаниям // А. Р. Лурия. Психологическое наследие: Избр. труды по общей
психологии / Под ред. Ж. М. Глозман, Д. А. Леонтьева, Е. Г. Радковской. М.: Смысл, 2003. С.
259–275.

24. Лурия А. Р. Речевые реакции ребенка: Экспериментальное исследование // Тр. Акад. Ком. воспитания им. Н. К. Крупской. М., 1927.

25. Лурия А. Р. Экспериментальная психология и развитие ребенка // Научное слово. 1929. № 1. С. 77–97.

26. Лурия А. Р. Этапы пройденного пути. Научная автобиография. М.: Изд-во МГУ, 1982.

27. Лурия А. Р., Вы готский Л. С. Предисловие // Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия. М.: Совр. проблемы, 1925. С. 1–16.

05.10.2012

28. Лурия А. Р., Леонтьев А. Н. Исследование объективных симптомов аффективных реакций // Проблемы современной психологии / Под ред. К. Н. Корнилова. М.: Госиздат, 1926. С. 47–100.

29. Лурия Е. А. Мой отец А. Р. Лурия. М.: Гнозис, 1994.

30. Психологический институт: реминисценции // Вопр. психол. 1994. № 4. С. 28–44.

31. Радзиховский Л. А., Хомская Е. Д. А. Р. Лурия и Л. С. Выготский (первые годы
сотрудничества) // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1981. № 2. С. 66–75.

32. Сокращенная стенограмма заседания кафедры общей психологии ф-та психологии МГУ // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1994. № 4. С. 51–63.

33. Тулмен С. Моцарт в психологии // Вопр. филос. 1981. № 10. С. 127–137.

34. Умрихин В. В. Научные школы в истории советской психологии: методологические
проблемы анализа // Изучение традиций и научных школ в истории советской психологии /
Под ред. А. Н. Ждан. М.: Изд-во МГУ, 1988. С. 80-85.

35. Хомская Е. Д. Роль Л. С. Выготского в творчестве А. Р. Лурия // Вопр. психол. 1996. № 5. С. 72–82.

36. Ярошевский М. Г. Оппонентный круг и научное открытие // Вопр. филос. 1983. № 10. С. 49–68.

Поступила в редакцию 21.X 2003 г.

1 Письма Л. С. Выготского к А. Р. Лурия хранятся в архиве А. Р. Лурия и опубликованы в

«Вестнике МГУ. Сер. 14. Психология» (2004. № 3. С. 3–40).

05.10.2012

91 ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ