КУЛЬТУРНАЯ ПСИХОЛОГИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК

М. С. ГУСЕЛЬЦЕВА

В статье дается определение культурной психологии в широком смысле как науки, развивающейся на стыке психологии и гуманитарного знания. Автор реконструирует становление отечественной культурной психологии в контексте герменевтической (культурно-аналитической) парадигмы. Показано, что некоторые «современные» темы, обсуждаемые в постмодернизме, истории повседневности, культурологии, разрабатывались отечественными гуманитариями в конце XIX — начале XX в. Работы К. Д. Кавелина, А. А. Потебни, Г. Г. Шпета, петербургской школы медиевистов, Л. П. Карсавина, Н. И. Кареева, Н. В. Теплова, Г. И. Маркелова и других исследуются в качестве источников герменевтической парадигмы в психологии. Высказывается гипотеза, что современная культурная психология, строящаяся на фундаменте постнеклассической рациональности, имеет исторический шанс преодолеть разрыв между прошлым и будущим и соединить разорванные связи отдельных культурно-психологических подходов.

Ключевы е слова: культурная психология, культурно-аналитическая традиция, методология гуманитарных наук, постнеклассическая рациональность.

В ХХ в. в социальных науках сформировались две методологические установки анализа — сциентистская и герменевтическая. Л. Г. Ионин обозначил эти две исследовательские позиции терминами «объективизм» и «культурная аналитика» [8]. Цель данной статьи — проследить истоки герменевтической (культурно-аналитической) традиции в развитии отечественной культурной психологии. Поскольку путь становления отечественной культурной психологии в качестве «объективной науки» достаточно хорошо изучен, на наш взгляд, настал черед реконструировать отечественные культурно-аналитические направления, ориентирующиеся на методологию гуманитарных наук.

ПОНЯТИЕ «КУЛЬТУРНАЯ ПСИХОЛОГИЯ»

В зарубежной традиции культурная психология (Cultural Psychology) представляет собой междисциплинарную область исследований на стыке психологии и целого ряда гуманитарных наук, таких как история, этнология, культурология, семиотика, литературоведение и т. д. На наш взгляд, для такой дисциплины наиболее адекватным было бы название Культурно-историческая психология (как охватывающее все пласты

Синхронических и диахронических исследований), но в отечественной традиции такое

1 Наименование закрепилось за «культурно-исторической школой» Л. С. Выготского.

Культурная (культурно-историческая) психология существует во множестве обличий,

Известных как американская психоистория, отечественная «культурно-историческая

Школа», социокультурные подходы, кросскультурные и этнопсихологические

4

Исследования и т. п. Современная культурная психология имеет множество истоков и

05.10.2012


3

2


Отличается методологической «всеядностью», но эта «всеядность» сродни либерализму французской исторической школы «Анналы», которая, оперативно откликаясь на «вызовы» современности, последовательно осваивала фрейдизм, марксизм, структурализм, постструктурализм и т. д., но отнюдь не утрачивала собственной идентичности. Каждое новое течение, не исключая и постмодернизма, служило для представителей этой школы «усилителем» их собственных идей [13].

Однако развитие миров культурной психологии не могло идти исключительно по пути вариативности и экспансии; уже во второй половине ХХ в. обозначилась тенденция к их интеграции. Тем не менее становлению культурной психологии как целостной дисциплины до сих пор препятствует отсутствие методологического каркаса, позволяющего совместить несовместимое и объять необъятное. Поэтому культурная психология на сегодняшний день все еще представляет собой «науку будущего» [15]. На наш взгляд, разрешение методологической проблемы «множества психологий» становится возможным на путях освоения постмодернистского дискурса и постнеклассической рациональности [5], [6]. Культурная психология по способу своего существования — не «одноклеточная», а «многоклеточная» дисциплина. Это значит, что единой культурной психологии не может существовать в принципе, а возможны лишь различные миры культурной психологии. Однако такая множественность миров не означает их обреченности на дезинтеграцию, и задача культурной психологии будущего

— обретение «коммуникативной рациональности», создание науки как сети

2 Взаимосогласованного знания. Задача, разумеется, не из легких. Исследованию того, на

Каких методологических основаниях такая «идиллия» возможна, как раз и посвящена

Данная статья.

Для возникновения Культурной психологии как дисциплины, изучающей взаимоотношения двух реальностей — психики и культуры, которые сами по себе являются предметами разных наук, требуется, чтобы интеллектуальные процедуры, связанные с реализацией методологического плюрализма, были отработаны в истории науки. Практическим воплощением «методологического либерализма» является Психологическая антропология [16], однако и она, несмотря на многократные попытки соединить культурологический и психологический инструментарии, переживает определенные трудности, связанные со взаимосогласованностью и интерпретацией результатов.

Против категориального монизма возражает Ф. Е. Василюк, полагая, что в основании психологии как науки лежит триада категорий — «психика», «практика» и «культура» [2]. Он показывает, что Л. С. Выготскому удалось не просто вывести психику из контекста интроспективной методологии, но и связать ее с практикой и культурой; что З. Фрейд создал не просто психотехнический метод работы с психикой, но и реализовал взаимодополнительность Практики, культуры и психики. Но где же концепция, позволяющая поставить во главу угла Культуру И связать ее в единой методологической сети с психикой и практикой?

На наш взгляд, такую концепцию можно обрести в контексте постнеклассической науки, нашедшей способы «примирения» естественного и гуманитарного знания [6]. И теория самоорганизации, и постмодернизм, и история повседневности — все эти направления ХХ в. подготавливают для культурной психологии Методологический переворот, связанный со смещением интереса от универсальных законов к уникальным событиям, с переходом от общих схем исследования к ситуативному анализу и от «объективизма» к «культурной аналитике».

05.10.2012


3

5

Прослеживая становление гуманитарной традиции в психологии, обратимся к истокам — появлению культурной психологии в качестве «психологии народов».

«ПСИХОЛОГИЯ НАРОДОВ» КАК ИСТОК КУЛЬТУРНОЙ ПСИХОЛОГИИ

Традиционно начала культурной (и социальной) психологии связывают с именами М. Лацаруса И Г. Штейнталя, поставивших задачу исследования «народного духа» посредством анализа языка, быта, нравов и мифов. Они являлись учениками И. Ф. Гербарта, утверждавшего, что психология останется односторонней наукой до тех пор, пока будет рассматривать индивидуального человека [12]. Авторы справедливо отмечали, что до них психология исследовала отдельную личность и тем самым загоняла себя в методологический тупик.

Понятие «дух народа» изначально не отличалось определенностью. Следует заметить, что предмет культурной психологии, сформулированный в ХIХ в. как «народный дух», соответствует современному понятию Ментальности. Очевидно, что за минувшее столетие строгости в культурно-психологических терминах не прибавилось, но изменилось отношение к аморфности понятий — за неопределенностью стали видеть не столько недостаток, сколько эвристический потенциал [23].

Уже в 60-е гг. ХIХ в. работы М. Лацаруса и Г. Штейнталя были переведены на

3 Русский язык. В «Мыслях о народной психологии» авторы изложили программу и

Определили задачи предстоящих исследований: изучить сущность и деятельность

Народного духа; найти закономерности деятельности народного духа в жизни, искусстве,

Науке; выявить причины и условия особенностей характера того или иного народа (см.

[26]).

Поскольку индивидуальная психология того времени была по преимуществу индивидной, то проекты психологии народов и этнической психологии появились в качестве ответа на «вызовы» методологического кризиса индивидной психологии. Даже историки, такие как Н. И. Кареев, Т. Н. Грановский, говорили о методологической недостаточности психологии индивидуума. Однако проект «психологии народов» М. Лацаруса и Г. Штейнталя оказался ограниченным парадигмой школы И. Гербарта. Как справедливо отметил Г. Г. Шпет, аналогия «народной души» и «индивидуальной души» оказала авторам недобрую услугу, поскольку исследование народного духа свелось к изучению индивидов, и «объективный дух» изучался «средствами индивидуальной психологии» [26; 27].

Другой важной вехой на пути становления психологии народов стала программа В. Вундта, призывающая изучать «высшие процессы» особым культурно-историческим методом [3]. В известных томах «Психологии народов» В. Вундт обобщил огромный культурно-психологический материал, создал собственную концепцию культурогенеза, найдя в ней место динамике духовных феноменов, таких как языки, мифы, обычаи. Однако В. Вундт в духе идеалов рациональности своего времени также понимал народную душу (ментальность) как «произведение единичных душ».

Появившаяся в 1886 г. работа В. Вундта «О целях и путях этнической психологии» встретила яркую критику Г. Г. Шпета, который отозвался об этом труде так: «В нем очень много психофизических гипотез, много критики лингвистических теорий, есть собственные лингвистические теории и, наконец, некоторое количество этнографического и исторического материала, но Этнической психологии нет» (курсив

05.10.2012


3

Мой. — М. Г.) [26; 42]. И М. Лацарус, и Г. Штейнталь, и В. Вундт конструировали психологию народов в духе классической рациональности Как объяснительную науку

6

И переносили на нее методологию индивидуальной психологии. Такие области индивидуальной психологии, как «представления», «чувства» и «воля», становились в психологии народов разделами, изучающими соответственно язык, мифы и нравы. Но обобщения лингвистические, исторические и этнографические не делают психологию этнической психологией, отмечал Г. Г. Шпет.

Таким образом, в ХIХ в. культурная психология как дисциплина была заявлена, но не родилась, оставшись фрагментами культурно-психологического знания; она и не могла родиться из одного применения положений общей психологии к культурно-историческому материалу. Новая дисциплина требовала иной (междисциплинарной, коммуникативной) методологии. Однако такая методология становится возможной лишь на определенном этапе развития гуманитарных наук (см. [6]).

В работе «Введение в этническую психологию» Г. Г. Шпет не только подверг основательной критике проект М. Лацаруса и Г. Штейнталя и программу психологии народов В. Вундта, но и выдвинул свою концепцию культурной психологии, причем задачи этнической психологии Г. Г. Шпет предложил определить исходя из ее сопоставления, с одной стороны, с психологией и, с другой стороны, с этнологией.

Заметим также, что критика применения психологических концепций общей психологии к историко-культурному материалу в определенной степени может быть отнесена и к современным кросскультурным исследованиям. «...Учитывать при изучении законов индивидуальной психологии социальную, а равным образом и географическую, климатическую и пр. среду отнюдь не значит заниматься социальной психологией. Это — все та же индивидуальная и общая психология», — писал Г. Г. Шпет [26; 123–124].

Итак, начало Культурной психологии Было положено. Дальнейшее ее развитие представляло собой веер независимых направлений, так или иначе испытывающих свои методологические трудности. Некоторые из направлений ориентировались на методологические поиски гуманитарных наук, и именно их мы сделаем предметом дальнейшего рассмотрения.

ЭТНОПСИХОЛОГИЯ КАК ОПИСАТЕЛЬНАЯ НАУКА

В ХIХ в. отечественная культурная психология активно развивалась в качестве

4 Описательной науки. В 40-е гг. ХIХ в. Н. И. Надеждин, автор термина «психическая

Этнография», с целью обобщения опыта этнографических экспедиций, организованных

Академией наук, основал Русское географическое общество (РГО). Деятельность РГО

Касалась и сбора материалов, описывающих психические черты проживающих на

Территории России народностей. Перед обществом стояли задачи изучения особенностей

Духовного склада разнообразных этносов. Впоследствии К. Д. Кавелин, также

Участвовавший в деятельности РГО, предложил дополнить описательную часть

Этнической психологии изучением продуктов творческой деятельности людей.

Подобно В. Вундту, К. Д. Кавелин Стал основоположником культурной психологии на

Отечественной почве. Он был автором концепции, обосновывающей закономерности

Появления личности в русской истории. В книге «Задачи психологии» К. Д. Кавелин

Сопоставил традицию подавления личности в отечественной истории

05.10.2012


3

5


7

С господством позитивизма и материализма. Психологию он считал наукой, которая может способствовать возрождению личности, при условии, что она даст обоснование свободе воли и откроет законы духовной жизни. «Личность, сознающая сама по себе свое бесконечное, безусловное достоинство, — есть необходимое условие всякого духовного развития народа» [11; 18].

Личность в данном подходе рассматривалась, с одной стороны, как продукт культурно-исторического развития, а с другой — как творец истории и самого себя. К. Д. Кавелин показал, что развитие человеческой личности протекает в контекстах не только природной и общественной детерминации, но и самодетерминации, «свободы воли», источником которых является рефлективное углубление в себя, самопознание [22]. Категории личности, мышления и нравственности К. Д. Кавелин считал исторически и культурно относительными и в своих работах показывал, как существующие в обществе нравственные нормы посредством перенесения во внутренний план становятся руководящей поступками человека совестью. Важной являлась также Идея о порождении индивидуальностью личности мира культуры.

Свою лепту К. Д. Кавелин внес и в решение проблемы становления психологии как объективной науки. И естественные, и гуманитарные науки, отмечал он, основывают свои выводы на Аналитическом методе. Однако они различаются тем, что естественные науки «имеют дело с впечатлениями, непосредственно получаемыми от физического мира», а гуманитарные науки — «с впечатлениями, получаемыми от внешних следов психической жизни и деятельности» [9; 24]. Психология — специфическая наука, потому что материалом для нее служат наработки «истории верований, языка, политических учений и учреждений, искусств, наук, философии, культуры» [там же]. К. Д. Кавелин

Подчеркивал, что качество культурно-психологических исследований связано с

5 Совершенством материала смежных наук. Таким образом, культурная психология в

Качестве науки возникает лишь на определенном этапе развития гуманитарного знания.

Мы видим зависимость психологии от развития самих гуманитарных наук, от

Накопленного ими знания и освоенных методологических процедур. Культурная

Психология возможна как поздняя, завершающая наука, и в этом смысле она сходна с

Герменевтикой, культурологией — со знанием, которое оформляется в дисциплины лишь

Во второй половине ХХ в.

Полемизируя с И. М. Сеченовым, К. Д. Кавелин доказывал «односторонность и недостаточность естественнонаучного подхода к исследованию личности» [22; 12]. При этом методы психологического исследования не ограничивались для него самонаблюдением. Он считал, что Продукты творчества человека являются объективными следами его психики, «необходимо только научиться пользоваться этим материалом» [22; 18]. Однако господствующий в качестве идеала рациональности позитивизм не позволил развернуться в психологии этому многообещающему подходу. Поэтому «психической этнографией» и этнопсихологией в дальнейшем занимались не столько психологи, сколько географы, историки, лингвисты, философы, энтузиасты из отдаленных российских губерний. Это были фрагменты культурно-психологических исследований в контексте Гуманитарной парадигмы.

Методологическое обоснование отечественная культурная психология получила в творчестве Г. Г. Шпета, создавшего в 20-е гг. ХХ в. при историко-филологическом факультете Московского университета

05.10.2012


3

6


8

Кабинет этнической и социальной психологии. Этническая психология виделась Г. Г. Шпету как описательная наука, а ее предметом должны были стать Коллективные переживания. Индивид изначально коллективен, отмечал Г. Г. Шпет, а исторические общества людей отличаются друг от друга своим отношением к окружающему миру; эти отношения и есть объективное выражение «духа» или «души», или «характера» народа. Исследование является объективным, если психология изучает продукты культурного творчества как психические процессы [26].

Большое значение Г. Г. Шпет придавал семантической точности употребляемых терминов. Нет принципиальной разницы в том, как называть психологию — исторической или этнической наукой; важно понимать, что за определениями ее предмета стоят «коллективность» и «дух». Поэтому в его работе «Введение в этническую психологию» приводится до пяти-шести толкований этих понятий (см. [26; 86–110]). Г. Г. Шпет отмечал, что «душа народа» и «дух» как условные метафорические понятия могут стать терминами описательной аналитической психологии только в том случае, если они будут пониматься в качестве типа, стиля, формы, совокупности переживаний. Подобно В. Дильтею, для постижения взаимосвязей личности и миров культуры Г. Г. Шпет использовал в своей концепции взятое из литературоведения понятие «тип». Тип есть идеальная конструкция, полагал Г. Г. Шпет. «Понимающая социология» в лице М. Вебера и Д. Белла позже пойдет по этому пути — пути идеального моделирования исторической реальности. «Тип до крайности интенсивен и индивидуален, он — не результат обобщения, обезличивающего индивидуальное, а репрезентант многих индивидов» [26; 109].

Разные культурные обстоятельства, язык, религия, наука — все это вызывает человеческие переживания, пишет Г. Г. Шпет, в которых, несмотря на индивидуальные различия людей, есть типически общее. Психология народа особенно ярко проявляется в его отношении к духовным ценностям. Таким образом, заключает Г. Г. Шпет, Предметом этнической психологии как описательной науки являются типические коллективные переживания, или «духовные уклады» [26].

Заслуживает внимания и небольшая работа Г. Г. Шпета «Один путь психологии и куда он ведет», которая вышла в 1912 г. в сборнике статей, посвященном творчеству Л. М. Лопатина. В этой работе (созвучной «Историческому смыслу психологического кризиса» Л. С. Выготского) Г. Г. Шпет анализирует методологическую ситуацию, сложившуюся в современной ему психологии, и предлагает свой путь выхода из кризиса. Диагноз, поставленный науке Г. Г. Шпетом, носит название «Логизм в психологии». «Живое, яркое, блещущее красками и непрерывными переменами содержание душевной жизни начинает представляться как последовательно расположенный ряд тусклых, резко только очерченных, китайских теней. За абстрактными схемами нашей психологии не видать жизни нашей души» [27; 32].

Как и К. Д. Кавелин, Г. Г. Шпет не мыслил психологию вне философского контекста. Разрыв с философией, делая из психологии науку по естественному образцу, тем самым отделял ее от рефлексии методологических оснований гуманитарного знания. «...Замена анализа психологического, производимого с помощью самонаблюдения, логическим рассуждением, убеждение, что логические схемы выражают реальное отношение разных сторон живой душевной жизни, представление о психологии, как о какой-то механике абстрактных психических сил, — все это и все аналогичное я называю логизированием

05.10.2012


3

Психологии, логизмом в психологии, подделкой под психологию», — писал Г. Г. Шпет [27; 32].

На наш взгляд, Г. Г. Шпет являлся представителем неклассической и даже, опережая время, Постнеклассической рациональности в психологии. В чем же проявилась

9

Неклассичность его взгляда на вещи? Во-первых, как и Л. С. Выготский (но на 16 лет опережая Л. С. Выготского), он подверг критике анализ по элементам в психологии, противопоставив ему (не без влияния В. Дильтея, которого весьма ценил) Целостность переживания. Во-вторых, Г. Г. Шпет указал на фрагментарность частных исследований в психологии, с одной стороны, и на востребованность психологии историей и культурой, обещающими вывести психологию в перспективный для осмысления ее проблем, расширенный контекст, — с другой. Наконец, Г. Г. Шпет критиковал ориентацию психологии на естественные науки, «как будто уже было доказано, что психология может быть только естественной наукой», и то «странное положение», когда психология стыдилась своего родства с философией, страшилась метафизики [27; 36–37].

Путь преодоления кризиса в психологии Г. Г. Шпет усматривал в новой методологии,

6 Берущей начало от исследований В. Джемса и учения В. Дильтея. Главной

Психологической категорией Г. Г. Шпет считал Переживание, потому что в переживании

Дана изначальная связь всей душевной жизни [26].

Г. Г. Шпет подверг критике распространенное мнение, что описание — «лишь предварительная ступень в научной работе», за которой должно последовать объяснение, относя этот предрассудок на счет традиции гносеологического рационализма. Он также выделил «ряд методологических предрассудков логики ХIХ века» [26; 144], не утративших актуальности и по сей день. К ним Г. Г. Шпет относил ориентацию наук на «математическое естествознание», стремление психологии сделаться «основной наукой», увлечение «параллелизмом методов», опять же, следование естествознанию в смене ориентиров с механического на органический образ мира («весьма поверхностные и чрезвычайно вредные аналогии исторической и духовной жизни с жизнью органической» [26; 150]).

Методологической ошибкой психологии Г. Г. Шпет считал поиск закономерностей и универсалий. Поскольку «богатство и разнообразие...конкретной душевной жизни» требует особой методологии, а именно — психологии описательной и аналитической [26; 85], методы, адекватные этнической психологии, — это сравнительный метод, описательно-аналитический метод, целью которого является классификация и систематизация, «описание на основе интерпретации», идеальное моделирование, результатом которого становится выделение типов. «Дело в том, что как ни старается иногда психология уподобиться естествознанию в собственном смысле, создавая отвлеченно-общие объяснения и законы, по самому существу ее материала Всякое ее понятие не есть логическая абстракция, а есть типическая черта, которая естественно и легко превращается в обозначение “характера”» (курсив мой. — М. Г.) [26; 148].

Поскольку этничесую психологию Г. Г. Шпет сопоставлял, с одной стороны, с психологией, а с другой — с науками о культуре, с историей, этнологией и т. д., то в этой логике междисциплинарный дискурс оказывался неизбежен. Однако его нельзя было достичь механическим сложением разных наук, как это делали В. Вундт или Г. Мюнстерберг («складывая» социальную психологию и социальную физиологию) [26].

Неклассичность Г. Г. Шпета проявилась также в его «герменевтической диалектике»

05.10.2012


3

Внешнего и внутреннего. Для Г. Г. Шпета, как и для М. М. Бахтина, душа существовала как Вовне для других, так и Внутри для себя: «Вся душа есть внешность» (см.: [7; 114–115]).

10

Недостатки концепции этнической психологии Г. Г. Шпета связаны с недоверием автора к генетическому анализу, которое следует отнести на счет отсутствия у Г. Г. Шпета интереса к теме «созревания» индивида и к биологии в целом. Он писал: «...Меньше всего я представляю себе “развитие” душевной жизни индивида и духовной жизни коллектива в виде непрерывного и планомерного органического развития, “эволюции”. Духовная жизнь человечества, как и душевная жизнь человека, идет диалектическими толчками и скачками, периодами медленного накопления “душевной энергии” и внезапных “взрывов”, революций, покорной душевной податливости или восприимчивости и бурного сопротивления...» [26; 151]. На наш взгляд, концепция Г. Г. Шпета должна быть дополнена учением о генетическом методе Л. С. Выготского, историко-генетической концепцией А. А. Потебни.

А. А. Потебня Был одним из тех, кто впервые заявил о необходимости использования Историко-генетического метода При анализе психических феноменов [20]. А. А. Потебня также развивал Идеи опосредствования Знаками психического развития, указывал на роль слова как орудия мысли, отличающего человека от животных. Понять развитие личности немыслимо вне анализа культурно-исторического контекста. А. А. Потебня настаивал на необходимости сближения психологии с языкознанием и обосновывал преимущества сравнительных и исторических методов исследования. «...Психология народов должна показать возможность различия национальных особенностей и строения языка как следствие общих законов народной жизни», — писал он в 1913 г. [20; 39].

Именно история языка, согласно А. А. Потебне, способна раскрыть нам тайны истории становления человеческой мысли. Если допустить сходство грамматических категорий и категорий мышления, структуры предложения и заключенной в предложении мысли, то анализ исторической типологии предложений приведет нас к исторической типологии мышления [21]. Язык Также Выступает посредником между психикой человека И культурой: «...Есть известная доля мысли, невозможная без языка; язык есть орудие, вырабатывающее эту долю мысли и кладущее на нее свой отпечаток. Но разложение, анализ мысли именно в том и состоит, чтобы каждый раз, как она проявляется в речи, вычитать, отделять из нее то, что внесено в нее этим ее орудием» [21; 205–206]. Практикуя «семасиологический» (см. [27; 307]) анализ, А. А.Потебня предлагал высвечивать сознание через язык. (Заметим, что этот методологический прием сходен с принципом единства сознания и деятельности С. Л. Рубинштейна.)

Развитие некоторых идей А. А. Потебни нашло отражение в исследовании моделирующих систем тартуско-московской семиотической школой, представление же о языке как посреднике между психикой и культурой оказалось особенно развито в социальном конструкционизме и постструктурализме.

В статье 1910 г. «Психология поэтического и прозаического мышления» А. А. Потебня делит науки на две категории — изучающие Человека И изучающие «Внешнюю природу». Первые (гуманитарные) науки, что бы они ни изучали, невозможны без исторического анализа. Например, такая наука, как психология, есть «история душевных явлений, процессов в пределах жизни личной или народной» [21; 201]. Обратим внимание, что в последней четверти ХХ в. к аналогичным идеям пришел представитель

05.10.2012


3

Социального конструкционизма К. Джерджен. Подобно Т. Куну, но на другом языке, А. А.

7 Потебня развивал также мысль о «линзах», через которые люди смотрят на мир.

11

Важно отметить, что А. А. Потебня не противопоставлял человека природе, а рассматривал его как ее продолжение. Отсюда следовал и эпистемологический вывод: изучение природы «есть изучение произведений человеческого духа, так как оно выражается в непрерывном изменении взглядов человека на природу. А если так, то изучение природы (внешней) не противоположно изучению человека (хотя, конечно, отлично от него), равно как и история природы не противоположна истории человека» [21; 208]. (Это рассуждение созвучно идеям позднего С. Л. Рубинштейна, изложенным в труде «Человек и мир».) Вывод А. А. Потебни звучит вполне в духе современной постнеклассической науки, которая пришла к идее о стирании границ естественного и гуманитарного знания: «...В некоторой области гуманитарных наук исчезает и та доля противоположности их наукам естественным, которая на первый взгляд кажется несомненною» (курсив мой. — М. Г.) [21; 207].

Проблема соотношения мышления и речи, мысли и языка («Мысль и язык» — так называется одна из его работ) занимала А. А. Потебню на протяжении всей жизни. «...Язык есть средство... система средств видоизменения или создания мысли. Если бы язык был выражением готовой, уже сложившейся мысли, то он имел бы значение только для своего создателя, то есть понимание состояло бы только в передаче мысли, а не в ее возбуждении...» [21; 227]. А. А. Потебня подчеркивал, что язык развивается исключительно в обществе, и «другая сторона жизни слова состоит в его понимании слушающим». Всякое понимание есть в то же самое время и творчество, создание собственной мысли. Люди занимают в социокультурном пространстве разные позиции и смотрят на предметы с разных ракурсов и в разные времена, чувственные образы слов у людей также различны. Слово А. А. Потебня рассматривал как «средство объективировать свою мысль» [21; 213]. Он задавался вопросом, каким образом в слове преобразовываются «дословесные элементы мысли»? Ни в истории, застающей человека уже говорящим, ни в онтогенезе не удается проследить, как «период речи» сменяет «период бессловесности», хотя наблюдения такого рода помогли бы в создании умозаключений «относительно первобытного человечества» [21; 214]. В поисках ответа на поставленный вопрос А. А. Потебня предлагал совершить своего рода феноменологическую редукцию, чтобы понять, чтó есть в мысли до слова. (Заметим, что Л. С. Выготский, рассматривая вопрос о генетических корнях мышления и речи, использовал другие методические средства — генетический анализ и формирующий эксперимент.)

Взаимосвязь психического и культурного, психического и исторического была характерна в целом для интеллектуального стиля начала ХХ в. В 1909 г. Г. И. Челпанов писал: «Я утверждаю, что психическое, в какой бы то ни было дозе, является одним из факторов исторического процесса» [25; 39–40].

В речи на открытии Психологического института в 1914 г. Г. И. Челпанов Отмечал, что психология, с одной стороны, распадается на не связанные друг с другом фрагменты, утрачивая единство, а, с другой стороны, многое из того, чем занимается психология, рассыпано в других дисциплинах. Создание Психологического института, который сохранит единство науки под эгидой общей психологии, представлялось Г. И. Челпанову средством предотвращения такого распада. Заметим, что это было весьма оригинальное

05.10.2012


3

10


Решение проблемы единства психологии: Г. И. Челпанов вышел из теоретической плоскости, где проблема явно не решалась, в коммуникативное (организационное) пространство.

12

В 1926 г. в работе «Социальная психология, или “Условные рефлексы”» Г. И. Челпанов предложил свой путь преодоления кризиса в психологии: «Для меня нет никакого сомнения, что психологии в будущем принадлежит первенствующее место среди других наук. Если XVIII век был веком “просвещения”, если ХIХ век был веком “естествознания”, то ХХ век будет веком “психологии”» [25; 4]. Однако кризис будет изжит наукой только в том случае, если психология откликнется на социальные проблемы, которые ставит жизнь. «Символом реформы психологии при новой идеологии должно являться не устройство собачников для изучения условного рефлекса, как это делается в современных психологических учреждениях, а организация работ по изучению

Социальной психологии» [25; 10]. При этом в термин «социальный» Г. И. Челпанов

8 Вкладывал более широкий смысл, чем это принято сегодня. Так, например, его слова о

Необходимости иной психологии подкреплялись планами по созданию Института

Социальной (коллективной) психологии, который бы использовал накопленный в России

Этнографический материал. В связи с этим должна была измениться и проблематика

9 Экспериментальной психологии.

Немалый интерес представляет также анализ Г. И. Челпановым Французской революции, в результате успеха которой появилась физиологическая психология, устранившая «все понятия о трансцендентном» [25; 17].

В. П. Зинченко совершенно справедливо обращает внимание на не вполне корректное обращение Л. С. Выготского с Г. И. Челпановым в «Историческом смысле психологического кризиса» [7]. Поэтому своей целью мы ставим показать другого Г. И. Челпанова. Отмечая, что «Челпанов хочет соединить несоединимое», Л. С. Выготский называл его «соглашателем» [4; 409]. Но если сегодня мы исходим из установки не монизма психологии, а плюрализма, не борьбы направлений культурной психологии, а их сотрудничества, то идея «соединить несоединимое» предстает как требующая эвристического решения задача.

На наш взгляд, в начале ХХ в. отечественная психология имела достаточный интеллектуальный и методологический ресурс, чтобы двинуться по гуманитарному пути развития. Не менее важную роль в становлении отечественной культурной психологии играли литературоведы и историки. Н. И. Кареев писал так: «Уже во втором томе своих Основных вопросов философии истории ...я указывал на то, что при общей важности психологии для истории и для социологии особое для них значение должна была бы иметь психология не индивидуальная, изучающая психические процессы, которые происходят внутри отдельной личности, а психология, так сказать, коллективная, предмет коей заключался бы в духовных явлениях, возникающих на почве людского общежития» [12; 281]. Однако этой линии развития отечественной культурной психологии не суждено было сбыться из-за социокультурных обстоятельств — революции и репрессивной политики новых властей. В изменившихся условиях вся психология могла развиваться исключительно в методологической рамке марксистско-ленинской философии. Единственным направлением культурной психологии в советскую эпоху стала «культурно-историческая концепция» Л. С. Выготского, вынужденная развиваться в прокрустовом ложе жестокой эпохи (подробнее см. [1]). Когда же

05.10.2012


3

11


13

Выкошено все поле гуманитарно ориентированной психологии, то развитие уцелевших

«колосков» всегда в определенном смысле гипертрофировано, как и интерпретация этого

10 Развития. В следующем разделе мы попытаемся реконструировать направление

Культурно-аналитической психологии, позволяющее увидеть более пеструю картину

Развития отечественной культурной психологии.

КУЛЬТУРНО-АНАЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Культурно-аналитической психологией мы называем направление культурной психологии, учитывающее в своих исследованиях методологические разработки «наук о духе», начало которым положило учение В. Дильтея [6]. К сожалению, в отечественной истории этот подход оказался представленным не столько психологами, сколько учеными-гуманитариями.

Так, особенностями основанной И. М. Гревсом петербургской школы медиевистики, к которой принадлежали П. М. Бицилли, О. А. Добиаш-Рождественская, отчасти Л. П. Карсавин, являлись культурно-антропологический подход, исторический синтез, изучение ментальности через повседневность, историко-психологический анализ. В этом направлении активно обсуждалась методологическая проблематика гуманитарных наук; идеи В. Дильтея, В. Виндельбанда, Г. Риккерта, Г. Зиммеля, А. Бергсона, Б. Кроче, М. Вебера оказались освоены и творчески переработаны.

Первая работа П. М. Бицилл и «Салимбене. Очерки итальянской жизни ХIII в.» (1916) была посвящена реконструкции мировосприятия и динамики сознания францисканского монаха С. Пармского на основе оставленной им хроники. В ходе исследования П. М. Бицилли отметил, что институт исповеди в католицизме способствовал формированию у религиозных деятелей особого рефлектирующего сознания и не характерных для Средневековья представлений о развитии души. Другая работа «Элементы средневековой культуры» представляла собой реконструкцию мировосприятия «среднего человека» Средневековья. Стремление средневекового человека к универсализму П. М. Бицилли связывал с распространением в культуре такого психологического орудия, как символ. «Место Ренессанса в истории культуры» было историко-психологическим и культурологическим исследованием, которое сам автор назвал этюдом. П. М. Бицилли рассматривал старообрядцев, кальвинистов, английских пуритан, европейских евреев и гугенотов в качестве неадаптантов и, полемизируя с М. Вебером, именно этим качеством объяснял их деятельную роль в становлении капитализма.

Л. П. Карсавин Исследовал неповторимость культуры и индивидуальности, опираясь на анализ богатства структурных связей, а не на закономерности и генетический анализ, ведущий к невольному схематизированию. Автор искал в истории «внутреннее упорядочивающее начало», полагая, что надо не навязывать материалу внешние схемы, а дать ему заговорить.

В работе «Введение в историю» (1920) Л. П. Карсавин критиковал понимание причинности в истории и исследовал «связь, порождаемую целостностью». Работа «Восток, Запад и русская идея» была посвящена проблематике типологии культуры, основанной на различиях в религиозных системах. В «Основах средневековой религиозности в ХII–ХIII вв., преимущественно в Италии» (1915) — капитальном историческом труде, предвосхитившем современные исследования ментальности, Л. П.

05.10.2012


3

Карсавин попытался реконструировать духовный мир человека средневековой культуры.

Произведение «Петроградские ночи» стало философско-метафизическим исследованием влюбленности, психологии переживания любви и несло на себе отпечаток феноменологических традиций. Учение Л. П. Карсавина о «симфонической личности»

14

Развито им в небольшом трактате «О личности». При взаимодействии индивидуума с миром, полагал автор, в познании, общении или практической деятельности образуется определенное динамическое единство, охватывающее индивидуальность и мир. Это образование подчиняется принципам всеединства и триединства, с одной стороны, а с другой стороны, имеет строение личности. Такой синтез человека и мира Л. П. Карсавин назвал «симфонической личностью», предвосхитив психологические концепции, посвященные расширению схемы тела индивидуальности миром, идею духовных симбиозов.

Л. П. Карсавин являлся горячим противником механического понимания мира и применения к историческому и психическому процессам идеи причинности, критиковал позитивистские установки, свидетельствующие не о «научности» и «критичности», а о непродуманности системы взглядов, о недостаточной отрефлектированности собственной метафизики [14; 10]. Личность нельзя объяснить как результат взаимодействия различных влияний, полагал Л. П. Карсавин. «Изучая личность, исследователь всегда выходит за пределы и самой личности и непосредственно данного ему материала. Он выясняет значение своего героя по влиянию его на других» [14; 25]. Проблема личности в истории разрешается в ситуативности данного процесса. «Личность вне исторического процесса — чистая абстракция, нереальное и непонятное» [14; 21].

В своих работах автор реализовывал синтетический подход. Единство, согласно Л. П. Карсавину, нельзя понимать как «слагаемое из частей», единство есть полное взаимопроникновение. Следуя методологическим положениям В. Дильтея, Л. П. Карсавин решал проблему понимания «и чужого душевного развития и развития социально-психического» посредством «Сопереживания Или Вживания В них, вчувствования».

Другой отечественный историк и социолог Н. И. Кареев Также подчеркивал важность диалога истории и психологии. «Что касается истории, то, имея дело с человеческими действиями... она не может обходиться без психологии, а с другой стороны, история не имеет права ограничиться изучением одной социальной организации, т. е. не касаться совсем духовной культуры» [12; 14].

В своей критике историософии (1897), обосновывая необходимость подразделения наук на номологические и феноменологические, Н. И. Кареев предвосхитил идеи В. Виндельбанда и Г. Риккерта. В работе «Сущность исторического прогресса и роль личности в истории» (1914) он разрабатывал проблематику взаимодействия личности и среды. Н. И. Кареев поддерживал «принципиальный плюрализм» концепции П. А. Сорокина и возражал против упрощенных попыток отыскать «единый рычаг» как общественного, так и индивидуального развития. В исторической, общественной и индивидуальной жизни нет определяющего фактора, нет единой движущей силы; исторический вектор развития определяется совокупностью взаимодействующих факторов. Историки предлагали разработку типологии личности в зависимости от того, каким образом в личности преломляется история (здесь вновь встает проблема «линз», через которые люди разной культуры смотрят на мир). В целом мысль отечественных историков двигалась в том же направлении, что и мысль Э. Шпрангера.

05.10.2012


3

13


В статье «О субъективизме в социологии» Н. И. Кареев выделил два рода субъективизма. Существует субъективизм как фантазия и как личностное отношение. Личное восприятие может быть ближе к истине, нежели «коллективные представления», доказывая это, Н. И. Кареев анализировал феномен «поглупения в толпе» [12].

Среди отечественных историков, создававших свои труды на рубеже ХIХ–ХХ вв., пристрастность ученого и его субъективизм встречали понимание. Устранение субъективных элементов из науки чревато обезличиванием ученых, отмечал Н. И. Кареев, а чем обезличенней ученый, тем менее

15

Оригинальны его концепции и менее существен его вклад в науку. «...Самое безличие есть не что иное, как очень крупная односторонность, ограниченность...» [12; 232].

Н. И. Кареев решительно восставал против того, чтобы понимание объективного в естественных науках переносить в науки гуманитарные. Дело не в том, что так хороши художественные методы познания, благодаря которым мы называем художников величайшими психологами. Это не более чем метафора. Поскольку личность есть «главный фактор, создающий историю», субъективность и оценочность — фундамент исторической науки. Все факты, все источники даются нам через интерпретацию.

На рубеже ХIХ–ХХ вв. со стороны истории наблюдался «социальный заказ» на создание культурной, или Коллективной психологии. Подобно Г. Г. Шпету, Н. И. Кареев отмечал, что «...сознательно сделанные попытки основания коллективной психологии (Vцlkerpsychologie Лацаруса и Штейнталя, Psychologie der Gesellschaft Линднера и т. п.) не дали пока никаких важных — по крайней мере, для теории истории — результатов...» [12; 285], поскольку предметом исследования здесь продолжали оставаться индивидуальные психические процессы. Психологи, исследуя зависимость духа от тела, упускают «из виду зависимость одного духа от другого духа», что составляет «причинность в делах человеческих». Н. И. Кареев полагал, что препятствием для коллективной психологии служит отсутствие психологической «теории причинности» и «...дело значительно подвинулось [бы] вперед, если бы на помощь психологам явилась теория исторического процесса...» [12; 289–290].

Другим историком, указывающим на важность сотрудничества исторической науки с психологией, был Т. Н. Грановский. Методологическая позиция Т. Н. Грановского отличалась стремлением к синтезу «разных направлений исторической науки Запада» и пониманием истории «не иначе, как в связи...с философией», дававшей «цельный взгляд на историю человечества» [12; 364]. Т. Н. Грановский также являлся сторонником субъективизма в науке. Заметим, что историки занялись «легализацией субъективного опыта исследователя» (А. В. Юревич) почти на столетие раньше психологов. Мы также видим, что традиция понимания изначальной социальности психических функций была органична для историков в той же мере, что и для отечественных философов и психологов.

Доклад Н. В. Теплова На заседании Исторического общества при Императорском Московском университете 24 марта 1902 г. явился одним из уникальных культурно-психологических исследований гениальности. Доклад имел название «Что такое культура и что такое гениальность с точки зрения развития культуры».

На наш взгляд, очень удачна классификация отделов культуры, предложенная Н. В. Тепловым: 1) материальная культура — как «приспособление внешних объектов к

05.10.2012


3

14


Удовлетворению человеческих потребностей»; 2) социальная культура — как «установление определенных отношений с себе подобными особями»; 3) идейная и духовная культура — как «образование определенных представлений и установление определенных отношений между ними» [24; 13]. В духовную культуру входят искусство, наука, религия, философия. Н. В.Теплов рассматривал соотношение отделов культуры между собой. Так, наука, идейная культура есть мощный рычаг для подъема материальной культуры, но не всегда работает для подъема социальной, поскольку мало дать знание, надо еще привить желание.

В особую отрасль Н. В. Теплов выделил коммуникативную культуру (орудия и средства общения): первейший по важности язык, переносящий представления из одного ум а в другой, затем письменность, книгопечатание, телефон, телеграф и т. д. Эти идеи обретают особый смысл, поскольку в современных синергетических исследованиях прослежена связь между развитием средств культуры и изменениями ментальности. Информационные революции, полагают синергетики, создают особые «органы сознания» (П. А. Флоренский). Так, появление языка привело к новообразованиям мышления и самосознания; изобретение письменности создало индивидуальные различия в ментальностях благодаря знаку, образу и символу; образование греческих полисов способствовало становлению научного мышления как

16

Особого типа; книгопечатание и массовая культура сформировали ментальность современного западноевропейского человека. Всеобщая компьютеризация также влечет за собой производство новых «органов сознания».

В своем докладе автор коснулся и методологических проблем. Антропология претендует на изучение человека в целом. По мнению Н. В. Теплова, антропологии нужно отдать биологическую сторону, а культурологии — культурную. Это позволит избежать путаницы и смешений, поскольку сами антропологи отмечают «расхождение понятий расы в антропологическом и в историческом смысле слова...» [24; 28]). Более того, «Наука о культуре должна опираться...не столько на биологию, сколько на психологию...» (курсив мой. — М. Г.) [Там же]. «Мы должны прежде всего выяснить, каковы общие законы культурного развития, и только тогда мы сможем понять и одну специальную, более сложную форму культурного развития, — именно, развития социального» [Там же]. И, наконец, нельзя обойти вниманием народоведение, этнографию — смешанные дисциплины, богатые самым разнородным материалом.

Проблема «Что такое гениальность с точки зрения развития культуры?» рассматривалась Н. В. Тепловым с двух позиций: что представляет собой гениальность в свете изложенного взгляда на культуру и какую роль играет гениальность в развитии культуры. Индивидуальную вариативность в природе Н. В. Теплов считал залогом развития. «Но что же мы называем гениальностью, как не подобные же резкие индивидуальные отклонения от средней нормы, встречающиеся в сфере культурного развития?» [24; 32]. «...Гениальность есть признак наполовину биологического, наполовину культурного характера», здесь равно одинаково важны и феноменальная прирожденная способность, и благоприятная среда. «Если правильна установленная нами точка зрения на культуру и гениальность, то и значение последней прежде всего обусловливается законами культурного развития» [24; 37]. Гении появляются, когда жизнь предъявляет обществу непосильные задачи. «В этом смысле совершенно справедливо, что время создает гениев и что появление великих людей есть неизбежный спутник всякого критического момента в истории общества» [24; 48]. В определенном ракурсе взгляды Н. В. Теплова могут быть увидены как предтеча историко-эволюционного подхода, разрабатываемого А. Г. Асмоловым.

05.10.2012


3

15


Н. В. Теплов считал недопустимым из положения о том, что развитие всех обществ

Подчинено общим законам, делать вывод, что все общества должны проходить одни и те

11 Же стадии развития и развиваться по одному типу.

В ряду отечественных культурно-психологических исследований начала XX в. обращает на себя внимание работа Г. И. Маркелова «Личность как культурно-историческое явление. Этюды по истории индивидуальности» (1912). Главными проблемами ХIХ в., отмечает автор, были проблемы политические, социальные, но, решая их, центр тяжести пытались найти в экономике. В ХХ в. предстоит во главу угла поставить Проблемы культуры. Основание исторического процесса в ХIХ в. искали в борьбе за власть, в экономике. Центром истории видели то героев, то толпу. «Теперь же этим объектом будет “Человек” как вершина культуры, как мерило культурных ценностей» [17; 2].

Задача культурной революции — «поставить в центре исторического процесса автономную личность, дать ей индивидуальное миросозерцание и обеспечить ей простор и свободу индивидуального творчества» [17; 3]. Поскольку человек представляет собой единство универсального и индивидуального, проблема культуры для

17

Автора есть и проблема индивидуализма. Однако история индивидуализма, личности еще не написана, как не написана история духовной культуры. В соответствии со своими идеями Г. И. Маркелов прослеживает рождение индивидуальности личности в конкретных культурных мирах Египта, Китая, Индии, Израиля, Греции и Рима. Колыбелью духовной жизни автор считает Восток и обращает туда пристальный взор; в этом плане его исследование уникально.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Культурная психология на рубеже ХIХ– ХХ вв. имела два источника развития — обращение психологов к историко-культурным исследованиям, с одной стороны, и интерес историков культуры к психологическим исследованиям — с другой. На всем протяжении становления культурной психологии как дисциплины Гуманитарная традиция (этнопсихологические исследования) полемизировала с традицией позитивистской и объе ктивистской (кросскультурные исследования). Будучи не в силах быть реализованной в отечественной психологии из-за социокультурных обстоятельств, герменевтическая традиция изучения взаимоотношений культуры и личности находила прибежище в работах отечественных историков, литературоведов, культурологов и семиотиков. И когда такие современные исследователи, как Дж. Верч, М. Коул, Р. Харре, К. Джерджен, Р. Шведер, стали искать решения методологических проблем психологии на путях ее сближения с гуманитарным, герменевтически ориентированным знанием, оказалось, что их поиски во многом были предвосхищены отечественными учеными Серебряного века.

Более того, те темы, к которым пришла современная психология в связи с постмодернистским состоянием культуры, а именно: увеличение удельного веса эпистемологических дискуссий и интерес к историческим и культурным контекстам, к герменевтике и феноменологии, к междисциплинарным связям, — активно разрабатывались в трудах Т. Н. Грановского, М. М. Бахтина, Г. Г. Шпета, Н. И. Кареева, Л. П. Карсавина, Н. В. Теплова, петербургской школы медиевистов (П. М. Бицилли, О. А.

05.10.2012


3

16


Добиаш-Рождественской), культурологов и семиотиков. Методологические «повороты» ХХ в. — антропологический, лингвистический, нарратологический, культурологический, постмодернистский — так или иначе оказались предвосхищенными в исследованиях отечественных авторов. Например, «история повседневности» (His Toire De La Quotidienne, Case History), расцвет которой наблюдался в ФРГ в 80-е гг. ХХ в., пришла к аналогичным со школой И. М. Гревса методологическим установкам [19]. Элементы микроистории были органичны для работ П. М. Бицилли, Л. П. Карсавина, постигавших культуру через детали быта, «изнутри» изучающих мировосприятие простого человека.

Благодаря созвучности современных методологических поисков и находок отечественных культурно-психологических направлений начала ХХ в. современная культурная психология получает исторический шанс преодолеть разрыв между прошлым и настоящим, а благодаря коммуникативной эстетике постмодернизма и методологическим установкам постнеклассической рациональности — соединить разорванные связи между отдельными подходами культурной психологии.

1. Асмолов А. Г. Культурно-историческая психология и конструирование миров. М.: Ин-т практ.

Психологии; Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996.

2. Василюк Ф. Е. Методологический анализ в психологии. М.: Смысл, 2004.

3. Вундт В. Проблемы психологии народов. СПб.: Питер, 2001.

4. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М.: Педагогика, 1982.

5. Гусельцева М. С. Культурно-историческая психология: от классической — к
постнеклассической картине мира // Вопр. психол. 2003. № 1. С. 99–115.

6. Гусельцева М. С. Методологические предпосылки и принципы развития культурной
психологии // Методологические проблемы современной психологии / Под ред. Т. Д.
Марцинковской. М.: Смысл, 2004. С. 82–101.

18

7. Зинченко В. П. Мысль и Слово Густава Шпета (возвращение из изгнания). М.: Изд-во УРАО,

2000.

8. Ионин Л. Г. Социология культуры: путь в новое тысячелетие. М.: Логос, 2000.

9. Кавелин К. Д. Задачи психологии. Соображения о методах и программе психологических

Исследований К. Д. Кавелина СПб.: Типогр. Ф. Сущинского, 1872.

10. Кавелин К. Д. Наш умственный строй. М.: Правда, 1989.

11. Кавелин К. Д. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. СПб., 1897.

12. Кареев Н. И. Историко-философские и социологические этюды. СПб.: Типогр. М. М.
Стасюлевича, 1899.

13. Касавин И. Т., Щавелев С. П. Анализ повседневности. М.: Канон+, 1994.

14. Карсавин Л. П. Философия истории. Берлин: Обелиск, 1923.

15. Коул М. Культурно-историческая психология: Наука будущего. М.: Когито-центр, 1997.

16. Личность, культура, этнос: современная психологическая антропология / Под общ. ред. А. А. Белика. М.: Смысл, 2001.

17. Маркелов Г. И. Личность как культурно-историческое явление. Этюды по истории
индивидуальности. СПб.: Знание, 1912.

18. Марцинковская Т. Д. Русская ментальность и ее отражение в науках о человеке. М.: Блиц, 1994.

19. Оболенская С. В. «История повседневности» в современной историографии ФРГ // Одиссей: Человек в истории / Отв. ред. А. Я. Гуревич. М.: Наука, 1990. С. 182–198.

20. Потебня А. А. Мысль и язык. Киев: СИНТО, 1993.

21. Потебня А. А. Слово и миф. М.: Правда, 1989.

22. Полева Н. С. К. Д. Кавелин. Попытка интерпретации // Философия психологии: возвращение к истокам (к 100-летию со дня смерти В. С. Соловьева). М.: Смысл, 2001. С. 12–18.

05.10.2012


3

17


23. Теория метафоры: Сборник / Под ред. Н. Д. Арутюнова. М.: Прогресс, 1990.

24. Теплов Н. В. Что такое культура и что такое гениальность с точки зрения развития культуры // Доклад в заседании Исторического об-ва от 24 марта 1902 г.: М.: Истор. об-во, 1902.

25. Челпанов Г. И. Социальная психология, или «Условные рефлексы». Пг.: Время, 1926.

26. Шпет Г. Г. Введение в этническую психологию. СПб.: Алетейя, 1996.

27. Шпет Г. Г. Психология социального бытия. М.: Ин-т практ. психологии; Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996.

28. Эткинд А. М. Эрос невозможного: История психоанализа в России. СПб.: Медуза, 1993.

Поступила в редакцию 24.II 2005 г.

1

При этом такие авторы, как В. П. Зинченко, В. А. Шкуратов и М. Г. Ярошевский,

Подчеркивали, что название «социогенетическая концепция» наиболее семантически точно для

Данного подхода.

2

«Это означает, что в насыщенном информационными возможностями мире любая

Психологическая теория должна учитывать другие психологические теории...» [6; 86].

3

Переводы зарубежных психологических новинок, свободное владение отечественными

Учеными тремя-четырьмя иностранными языками служили интегрированности отечественной

Психологии ХIХ в. в мировую науку [19].

4

Н. И. Надеждин был руководителем этнографического отделения Русского

Географического общества. Заметим, что наряду с РГО существовали также Общество

Любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете,

Петербуржское и Московское археологические общества. Они ставили перед собой задачи

Описания материальной культуры, быта, нравственных норм, обычаев и языка различных

Этнических групп. Однако после того как в 30-е гг. ХХ в. краеведы и этнографы были

Репрессированы, до 90-х гг. ХХ в. этнографических исследований практически не проводилось,

Поскольку вместо разнообразия народностей, согласно официальной идеологии, на территории

России проживала единая общность — советский народ (подробнее см. [13]).

5

«Сравнивая однородные явления у разных народов и у одного и того же народа в

Различные эпохи его исторической жизни, мы узнаем, как эти явления изменялись, и подмечаем

Законы таких изменений, которые, в свою очередь, служат материалом для исследования

Законов психической жизни и деятельности. Все науки подготовляют таким образом материал

Для психологии, и от степени совершенства его выработки зависит большая или меньшая

Положительность психологических исследований» [9; 24].

6

«Стремление обратиться от абстрактных понятий и схем традиционной психологии к

Непредвзятому анализу непосредственно в самонаблюдении данного конкретного потока

Переживаний, стремлений... нашло себе гениального выразителя в лице У. Джемса. Но еще,

Быть может, в большей степени заслуга в указании пути психологии принадлежит В. Дильтею,

Не только заложившему фундамент новой психологии, но сделавшему также попытку

Разрабатывать им самим намеченный план и давшему...образцы применения нового

Психологического рассмотрения к самым различным областям духа» [27; 39–40].

7 «Наша познавательная сила, <...> своим щупальцем не прикасается к предметам внешней

Природы непосредственно; <...> очевидно, что и дикарь стоит лицом к лицу с той же самою

Природою, которую наблюдаем и мы, и нельзя сказать, чтобы он был лишен познавательных

Инстинктов, которые свойственны всем людям, а между тем он из этой природы извлекает не

Положения науки, а нечто совсем другое (фетишей, на ступени более высокой — богов). <...>

Рабочий, который разбивает камни для устройства мостовой, и не подозревает того, что

Рассказывает этот камень геологу. <...> Каким образом достигает этого ученый? Здесь дело не в

Физиологической подготовке, которая, несомненно, существует в смысле наследственного

Накопления известных особенностей, наклонности к умозрению, а в том, что между познающим

И познаваемым ложится предание, или приобретаемое случайно, или сообщаемое

Систематически» [21; 208].

8 Если для Л. С. Выготского «культурное» означало «социальное», то для Г. И.Челпанова

05.10.2012


3 18

«социальное» означало «культурное».

9

«В России накоплен богатейший этнографический материал (Труды Академии наук,

Географического общества, Общества любителей естествознания и пр.), который вследствие

Незнакомства западных ученых с русским языком не использован для нашей коллективной

Психологии. Г. Спенсер выражал сожаление, что незнание русского языка мешает ему

Использовать материалы русской этнографии для целей социальной психологии. В 1911 г.

Вундт, зная размеры неиспользованного материала, выражал такое же сожаление» [25; 36]. По

Всей видимости, этот материал до сих пор ожидает своих отечественных исследователей.

10

Именно об этом, на наш взгляд, пишет А. М. Эткинд: «Не “Моцарт психологии”, а

Человек своего времени, удачно приложивший его культурный опыт в новой и неожиданной

Области» [28; 54].

11

«...В мире культурного развития случай есть такой же всемогущий фактор, как и в мире

Биологическом, случай не в смысле отсутствия причин, а в смысле такой комбинации их,

Которая встречается однажды <...> и которая совершенно не вытекает из тех общих для всех

Явлений данного порядка причин, которые только и поддаются нашему учету» [24; 44].

05.10.2012


37

1


37 ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ