Ваш психолог СПРАВЕДЛИВЫЙ СУДЬЯ
Как всегда, после революции в моей голове мысли начинали проясняться и приходить в порядок.
Сколько раз за свою жизнь я пытался проникнуть в непостижимую тайну любителей дешевых покупок «из-под полы».
Я никак не мог объяснить себе, почему нет конца жертвам «развода на деньги».
Что творится в голове у человека, покупающего океанский лайнер за пару монет?
Как мошенники находят себе сообщников?
Почему неглупый человек, заплатив смешную цену за товар, обнаруживает, что получил всего лишь красиво упакованные отбросы?
Теперь у меня наконец был ответ: все жертвы мошенников в какой-то момент думали, что им это выгодно. Большинство из них радовались в душе, предвкушая будущие прибьши. Многие гордились собой, какие они ловкие и как они обвели другого вокруг пальца...
Происходило ли со мной то же самое, когда я заглатывал наживку?
Да, разумеется, я вел себя точно так же.
И это именно то, что я делаю всегда, когда меня выбирают.
«Тот факт, что меня выбирают...» — это просто возможность ухватиться за любое приятное моему слуху заверение или обещание.
«Тот факт, что меня выбирают...» Эта фраза сама по себе напоминает наживку.
Само выражение «попасться на крючок» намекает на это. На то, что заглатываешь крючок с насаженным на него соблазнительным дождевым червяком или, хуже того, с привлекательной, разноцветной и яркой мухой... из пластмассы!
Меня выбирают, я заглатываю наживку... Что за люди эти рыбаки? Какие червяки мне больше по душе?
Обещания вечной любви...
Мечта о том, чтобы меня принимали таким, какой я есть...
Высокая оценка и признание окружающих...
Желание быть во всем первым и увидеть то, чего не видел никто...
Тщеславное желание выделиться...
Попытка другого увидеть во мне мой собственный идеал...
Безоговорочное присутствие рядом со мной другого человека...
И столько еще всего...
Столько!
Я заметил, что с годами, с опытом и с духовным ростом я учился все быстрее выплевывать проглоченные крючки... Но как быть с оставленными ими ранами?
— Как быть с ранами, Толстяк? — спросил я его. — Как быть с ранами? Ты учишь меня пренебрегать мертвыми и бесцветными дождевыми червями. Все время указываешь мне на пластиковых мух, чтобы меня не посадили на крючок, но, как мне кажется, ты не объясняешь мне, что делать, чтобы не пораниться. Наверное, судьба доверчивых людей вроде меня — это постепенно, с течением жизни, покрываться шрамами от проглоченных и выплюнутых крючков. Я, по крайней мере, не хочу больше никаких ран, Толстяк. Я не хочу, чтобы другие решали, наносить ли мне раны или залечивать их. Не хочу...
—Это цена, Демиан, это цена, которую ты платишь. Ты помнишь розу из «Маленького принца»?
—Да, я знаю, о чем ты: «..должна же я стерпеть гусениц, если хочу познакомиться с бабочками...»
—Вот именно, — подтвердил Хорхе.
Я замолчал, погрузившись в свои мысли. Мое состояние можно было описать как смесь боли, возмущения, смирения и бессилия.
Потом я пожаловался:
— Я все думаю, что лжец получает слишком боль
шую выгоду с минимальными затратами.
— Иногда — да, а иногда и — нет, — сказал Тол
стяк. — У лжи много минусов. В любом случае, самое
худшее во лжи — это то, что она НЕ ПРИНОСИТ ПОЛЬ
ЗЫ... Рано или поздно любая ложь выходит на поверх
ность, и все ее кажущиеся достижения рассеиваются,
как туман после восхода солнца... И больше того, ино
гда жизнь вершит свой суд, и обман оборачивается
против лжеца.
Хорхе прикрыл глаза, вспоминая.
— Сейчас будет сказка... — догадался я.
— Да, сейчас будет...
После смерти Льен Цзу, его жена Цзуми, его старший сын Линг и двое младших сыновей остались в полнейшей нищете.
Когда глава семьи был еще жив, он работал от зари до зари на рисовых плантациях Ченга.
Большую часть зарплаты ему выдавали рисом, а остаток — несколькими монетами, которых едва хватало на минимальные потребности семьи, главным образом они шли на оплату учителей и учебников для Линга и его братьев.
В день своей смерти Льен Цзу вышел из дома, как всегда, еще затемно. По дороге на плантацию он услышал крики о помощи старика, которого уносил поток полноводной реки.
Льен Цзу узнал его. Это был старик Ченг, владелец плантации, на которой он работал.
Он не умел хорошо плавать, а чтобы войти в реку и тем более спасти старика, нужно было быть просто великим пловцом.
Он посмотрел вокруг себя, но в этот час на дороге никого не было... А если он побежит за помощью, это займет более получаса...
Что-то подтолкнуло Льен Цзу набрать побольше воздуха и броситься в реку.
Когда он доплыл до старика, течение потащило и его тоже.
Бездыханные тела обоих, так и не разжавшие скрюченных пальцев, которыми они вцепились друг в друга, были найдены в тихой заводи, в нескольких километрах ниже по течению...
Может быть, дети старика хотели обвинить Льен Цзу в смерти своего отца и, возможно, маленький Линг был слишком молод для этой работы, а может быть, как они сказали, не было столько работы на рисовых полях, но случилось так, что дети покойника отказались оставить за Лингом рабочее место отца.
Молодой Линг настаивал.
Сначала он сказал им, что в свои тринадцать лет он уже достаточно взрослый, чтобы выполнять такую работу. Потом он заявил, что унаследовал это место от своего отца. Затем он рассказал, какой он работоспособный и какие у него умелые руки. И когда все это не помогло, он стал умолять их, ссылаясь на материальные трудности семьи.
Ни один из его доводов не подействовал, и юноше предложили покинуть плантацию.
Линг возмутился, заговорил на повышенных тонах, напомнил о самопожертвовании отца, об эксплуатации, о правах, о справедливых требованиях...
Линг сопротивлялся, но его вытолкали взашей из конторы и выбросили на пыльную улицу...
С тех пор семья ела, только когда могла себе это позволить, благодаря любой временной работе, за которую брался Линг, и матери, шившей и стиравшей одежду для других людей.
Однажды в самый обычный день Линг вышел за ворота плантации, куда он отправился, как всегда, чтобы попроситься на работу, а ему, как всегда, сказали, что для него ничего нет...
Он вышел оттуда с поникшей головой, глядя в землю и на свои рваные сандалии.
Он пинал все камни на своем пути, чтобы дать выход своему горю.
Вдруг что-то попалось ему под ногу, и он услышал другой звук. Он поискал глазами этот предмет...
Это был вовсе не камень, а толстый кожаный кошелек, перевязанный веревкой и покрытый землей.
Юноша снова поддал его ногой.
Он не был пустым. Он издавал прекрасный звук, катясь по земле. Линг долго бил ногами этот кошелек, наслаждаясь производимым им звуком...
Наконец он поднял его и открыл.
В кошельке была куча серебряных монет... Множество монет! Он за всю свою жизнь столько и не видел...
Он их пересчитал.
Их было пятнадцать. Пятнадцать красивых, новых, блестящих монет.
И они принадлежали ему.
Он их нашел брошенными на земле.
Он пинал их ногой полчаса.
Он открыл кошелек.
Без сомнения, они принадлежали ему.
Теперь наконец-то матери больше не нужно будет работать, братья снова пойдут в школу, и все они смогут есть все, что захотят... каждый день.
Юноша радостно побежал в деревню за покупками...
Он вернулся домой, нагруженный продуктами, игрушками для братьев, одеялами и двумя красивыми платьями, привезенными из Индии, для своей матери.
Его возвращение было как праздник. Все были голодны, и никто не спросил, откуда еда, пока она вся не закончилась.
После ужина Линг раздал подарки, и, когда дети, устав от игры, легли спать, Цзуми сделала знак Лингу сесть рядом с ней.
Линг понял, чего хотела его мать.
— Ты же не думаешь, что я их украл, — сказал он.
— Но никто не подарил бы их тебе просто так... — возразила его мать.
— Нет, никто никому не делает подарков, — согласился Линг. — Я все это купил.
— А откуда у тебя деньги, Линг?
И юноша рассказал матери, как он нашел кошелек с монетами.
— Линг, сынок, эти деньги не твои, — сказала Цзуми.
— Как это не мои? — возразил Линг. — Я их нашел.
— Сын, если ты их нашел, значит, кто-то их потерял. И только он — настоящий хозяин этих денег, — заявила женщина.
— Нет, — сказал Линг. — Кто их потерял, тот их потерял. А кто нашел, тот нашел. Я их нашел. И у них нет хозяина, они мои.
— Хорошо, сынок, — продолжала мать. — Если у них нет хозяина, они твои. Но, если хозяин есть, нужно вернуть ему его собственность...
— Нет, мама.
— Да, Линг. Вспомни об отце и подумай, что он бы тебе сказал.
Линг понурил голову и неохотно согласился.
— А как быть с монетами, которые я истратил? — спросил юноша.
— Сколько ты потратил?
— Две.
— Ладно, потом решим, как мы сможем их вернуть, — сказала Цзуми. — Сейчас иди в деревню и спроси у людей, не потерял ли кто кожаный кошелек. Начни от того места, где ты его нашел.
Снова с поникшей головой, но на этот раз за порогом своего дома, Линг жаловался на судьбу.
Придя в деревню, он зашел на плантацию и спросил у управляющего, не терял ли кто-нибудь чего-нибудь.
Управляющий сказал, что он ничего не знает, но постарается выяснить.
Вскоре к Лингу вышел старший сын старика и нынешний владелец рисового поля.
— Ты унес мой кошелек с деньгами? — спросил он сердито.
— Нет, господин, я нашел его на улице, — ответил Линг.
— Дай мне его! Побыстрее! — вскричал тот.
Юноша достал кошелек из-под верхнего платья и отдал ему.
Хозяин высыпал содержимое на ладонь и начал считать...
Юноша поспешил объяснить:
— Видите ли, господин Ченг. Я соберу недостающую сумму и отдам ее вам или отработаю.
— Тринадцать! Тринадцать! — завопил он. — Где остальные монеты?
— Я же вам объяснил, господин, — начал юноша. — Я не знал, что кошелек принадлежит вам. Но я верну вам деньги...
— Вор! — грубо прервал его хозяин. — Вор! Я тебе покажу, как брать чужое. — И он вышел на улицу, продолжая кричать: — Я тебе покажу... Я тебе покажу...
Юноша пошел домой. Он не знал, что в нем было сильнее: злость или отчаяние.
Дома он рассказал Цзуми о случившемся, и она его утешила.
Она ему пообещала поговорить с этим человеком, чтобы уладить дело.
Однако на следующий день посыльный принес повестку Цзуми и Лингу: их вызывали в суд за кражу семнадцати монет из кошелька.
Семнадцати!
В суде сын старого хозяина показал под присягой, что кожаный кошелек пропал с его стола.
— Это было тогда, когда Линг приходил просить работу, — заявил Ченг. — А на следующий день пришел этот мелкий воришка и сказал, что якобы «нашел» этот кошелек и спросил, не «терял ли его кто-нибудь». Какая наглость!
— Продолжайте, господин Ченг, — сказал судья.
— Разумеется, я сказал, что кошелек принадлежит мне, и, когда он мне его вернул, я тотчас же проверил содержимое и утвердился в своих подозрениях: там не хватало денег! Семнадцати серебряных монет.
Судья внимательно выслушал рассказ, а затем обратил свой взгляд на юношу, который, смущенный таким положением дел, не решался говорить.
— Что ты можешь сказать, Линг? Тебе здесь предъявили очень серьезное обвинение, — спросил судья.
— Господин судья, я ничего не крал. Я нашел кошелек на улице. Я не знал, что он принадлежит господину Ченгу. Я действительно открыл кошелек и потратил часть денег на еду и игрушки для братьев, но это были только две монеты, а не семнадцать. — Юноша всхлипнул. — Как я мог украсть семнадцать монет, если в кошельке было всего пятнадцать, когда я его нашел? Я взял только две монеты, господин судья, только две.
— Давайте разберемся, — сказал судья. — Сколько монет было в кошельке, когда юноша его вернул?
— Тринадцать, — ответил истец.
— Тринадцать, — подтвердил Линг.
— А сколько монет было в кошельке, потерянном
вами? — спросил судья.
— Тридцать, ваша честь, — ответил человек.
— Нет, нет, — вмешался Линг. — Там было всего пятнадцать монет. Я могу поклясться в этом.
— А вы могли бы поклясться, что, когда кошелек лежал на письменном столе, в нем было тридцать серебряных монет?
— Конечно, господин судья, — подтвердил тот. — Клянусь!
Цзуми робко подняла руку, и судья сделал ей знак говорить.
— Господин судья, — сказала она, — мой сын еще
мальчик, и я признаю, что в этой ситуации он допустил
несколько ошибок. Но в одном я могу вас уверить: Линг
не умеет лгать. Если он говорит, что потратил две моне
ты, то так оно и есть. И если он говорит, что в кошельке
было всего пятнадцать монет, когда он его нашел, то это
тоже правда. Может быть, господин, кто-то нашел коше
лек до...
— Достаточно, госпожа, — прервал ее судья. — Это моя задача, а не ваша решать, что же произошло, и вершить правосудие. Вы хотели что-то сказать, и вам было дано слово. Теперь садитесь и ждите моего решения.
— Вот именно, ваша честь, решения. Мы хотим правосудия, — сказал истец.
Судья сделал знак помощнику, чтобы тот ударил в гонг. Это означало, что судья готов объявить свой вердикт.
— Истец и ответчики, несмотря на то что вначале ситу
ация была запутанной, сейчас она прояснилась, — сказал
судья. — У меня нет причин сомневаться в словах госпо
дина Ченга, который клянется, что у него пропал кошелек
с тридцатью серебряными монетами...
Тот злобно усмехнулся, глядя на Линга и на Цзуми.
— Однако юный Линг уверяет, что нашел кошелек
с пятнадцатью монетами, — продолжал судья, — и у меня
также нет причин ставить под сомнение его слова...
В зале наступила тишина, и судья продолжил:
— Поэтому суду ясно, что найденный и возвращенный
кошелек НЕ ТОТ, который потерял господин Ченг. И сле
довательно, иск не может быть предъявлен семье Льен
Цзу. Тем не менее заявление останется в архиве, и ис
тец получит обратно любой найденный и возвращенный
в ближайшее время кошелек, содержимое которого изна
чально составляло тридцать монет.
Судья улыбнулся и поймал благодарный взгляд Линга.
— А что касается этого кошелька, юноша...
— Да, ваша честь, — пробормотал тот. — Я осознаю свою ответственность и готов заплатить за свою ошибку.
— Молчи! Что касается кошелька с пятнадцатью монетами, как я уже говорил, его до сих пор никто не востребовал и, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, — сказал он, краем глаза наблюдая за господином
Ченгом, — думаю, маловероятно, что кто-либо востребует. Поэтому считаю, что кошелек может считаться собственностью нашедшего его человека. Значит, он — твой!
— Но, ваша честь... — начал Ченг.
— Ваша честь... — открыл рот Линг.
— Господин судья... — хотела сказать Цзуми.
— Тишина! — приказал судья. — Дело закрыто! Освободите помещение...
Судья встал и, когда помощник ударил в гонг, быстро вышел...