СНОВИДЕНИЕ КАК ОСОБОЕ СОСТОЯНИЕ СОЗНАНИЯ

В. С. РОТЕНБЕРГ

I Московский медицинский институт

Теория формирования сновидений и их роли в психической жизни явилась краеугольным камнем психоаналитической концепции бессознательного. Прошло более полувека, и открытие физиологической основы сновидений — фазы быстрого сна — привлекло внимание психологов, психофизиологов и клиницистов. Между тем ученые, непосредственно занимающиеся проблемой бессознательного, за редким исключением не выразили интереса к открытиям в этой области. Эта тенденция проявилась и на, Международном симпозиуме по проблеме бессознательного в Тбилиси, где было очень мало сообщений, посвященных проблеме сновидений. Такое невнимание к этой проблеме неадекватно ее значимости. Поэтому, в настоящей статье мы не ограничимся рассмотрением материалов Симпозиума и постараемся привлечь к обсуждению другие наиболее примечательные публикации. Мы остановимся в этой статье на трех наиболее активно обсуждаемых аспектах проблемы, которые тесно связаны с основной тематикой данной коллективной монографии. Такими вопросами являются:

I. Особенности сознания в сновидениях.

II. Роль «правополушарного», образного мышления в сновидениях..

III. Функциональная роль сновидений и ее связь с характером сно - виденческого мышления.

1. Сновидения характеризуются столь своеобразной психической активностью, что многие авторы затрудняются ее квалифицировать, и в литературе отсутствует даже единая точка зрения относительно состояния сознания во время «просмотра» сновидений.

Высказана, в частности, крайняя точка зрения о принадлежности сновидений целиком к сфере бессознательного психического на том основании, что субъект в этом состоянии не выделяет себя из реального окружающего мира и не осознает себя спящим и видящим сновидения [II, 112]. В других работах [9] так же подчеркивается отсутствие самосознания, активного контроля сознания над содержанием сновидений, пассивный характер их восприятия. Однако, признавая это, невозможно все же согласиться с безоговорочным отнесением сновидений к сфере неосознаваемой психической активности. Ведь это означало бы парадоксальное утверждение, что мы можем достаточно подробно отчитываться о переживаниях и представлениях, которые не осознаем. Кроме того, ЕОО-функция полностью сохранна и адекватна во время сновидений [9], а возможна ли такая полноценность функ: ции «Я» в бессознательном состоянии?

Но если сознание во время сновидений сохранено, то оно, безусловно, претерпевает существенные изменения по сравнению с сознанием в бодрствовании [12]. Одним из основных отличий сновиденческо - го мышления является его арефлексивность: у субъекта нет осознания себя спящим; нет осознания, что образы сновидений галлюцинаторны, нет дискриминации между сновидениями и реальностью [12]. Правда, короткие периоды арефлексии бывают и в бодрствовании, но для сновидений это наиболее характерно и продолжается гораздо дольше. Кроме того, сновидения нередко содержат такие образы, которые, если бы они возникали в бодрствовании, заставили бы субъекта очень удивиться и критично отнестись к их происхождению и своим переживаниям. В сновидении же они воспринимаются как естественные. Справедливо подчеркивается [12], что арефлексивность сознания не обязательное свойство образного мышления — при галлюцинациях, вызванных лекарственными препаратами, вторичный контроль сознания нередко сохранен. Из этого следует логический вывод, что не отсутствие рефлексии сознания вторично по отношению к галлюцинаторному характеру сновидений, а наоборот — специфическая галлюцина - торность сновиденческих образов является следствием арефлексии. Второй кардинальной особенностью сновидений отдельные авторы [12, 17] считают, как это ни парадоксально, некоторую «ограниченность» возможностей образного мышления. Имеется в виду следующее. В сновидениях, по мнению этих авторов, отсутствует симультанное восприятие нескольких образов. Приводится такой пример [12]: когда человек пишет в состоянии бодрствования, он одновременно с ярким представлением описываемых сцен воспринимает и все атрибуты самого процесса письма (стол, бумагу, чашку кофе на столе и т. п.). Внимательное наблюдение за какой-то реальной сценой (например, за спортивным состязанием) может сопровождаться яркими воспоминаниями событий, не имеющих к этой сцене никакого отношения. Во время же сновидений созерцание одной сцены практически полностью исключает представление другой. Только в 1% случаев испытуемые докладывают, что наряду с основным сюжетом сновидения они видели что-то еще, никак с этим сюжетом не связанное. Высказано предположение

[17] , что во время сновидений субъект сосредоточен каждый раз на каком-то одном, наиболее четком и изолированном от других образе « именно вокруг него когнитивно «достраивается» сюжет сновидений с использованием других образов, находящихся на периферии поля зрения.

Однако утверждение, что в этой особенности сновидений проявляется некоторая неполноценность образного мышления (что это — следствие неспособности к симультанному восприятию нескольких образов), с нашей точки зрения, является недоразумением. Когда субъект в бодрствовании представляет себе что-то одновременно с текущей деятельностью, это значит, что он способен отвлечься от этой деятельности и взглянуть на нее и самого себя как бы со стороны, — но ведь это и называется способностью к рефлексии.

По-видимому, субъект соответственно в меньшей степени личност - но вовлечен в деятельность, от которой МОЖдТ ОТВЛдЧЪЩ Чем ОН ОбЫЧ - яо вовлечен в просмотр своих сновидений. Что же касается симуль - танности восприятия, то, с нашей точки зрения, она становится фактором образного мышления только в том случае, когда симультанно воспринимаемые образы вступают друг с другом в многозначную контекстуальную связь [5]. Та же симультанность восприятия, о которой речь выше [12], предполагает рядоположение различных образов и представлений, не связанных друг с другом многозначными связями и не формирующих в итоге новое целостное представление.

Таким образом, арефлексивность сознания во время сновидений во многом определяет их специфику. Однако некоторые качественные характеристики сновидений плохо объясняются арефлексивностью и могут даже восприниматься как противоречащие этому принципу. В частности, отсутствие самосознания, ослабление контроля сознания над содержанием сновидений парадоксальным образом сочетается с высокой ЕОО-функцией во время сновидений.

Действительно, ведь дезорганизованность и хаотичность снов,, странность и нелепость некоторых их сюжетов, казалось бы, сами по себе должны свидетельствовать об ослаблении ЕйО-функции, но специальные исследования [9] показывают, что это не так. Преодолеть это противоречие пытаются с помощью предположения [9], что сновидения только производят впечатление дезорганизованных и регрессивных в силу неспособности субъекта запомнить и пересказать их целиком. Предполагается, следовательно, что в действительности сновидения лучше организованы и сюжетно связаны, чем это обычно удается выявить. Но при таком предположении упускается из виду одно очень существенное обстоятельство. Вйе зависимости от ТОГО,- насколько структурирован и логичен отчет о содержании сновидений, у субъекта, как правило, остается интуитивное ощущение, что пережитое сновидение значит для него гораздо больше, чем это можно выразить, понять и объяснить.

Следовательно, каким бы ни было манифестирующее содержание сновидений — предельно ясным и логически связным или совершенно непонятным, — личностный смысл сновидений все равно остается скрытым и для его сколько-нибудь адекватного понимания необходим дополнительный сложный психологический анализ, например, психоанализ.

Как это показал еще Фрейд, прямая связь между манифестирую-* щим и латентным содержанием сновидений прослеживается далеко не всегда. Возникает определенная диссоциация между тем, что несет сновидение бодрствующему сознанию самого субъекта или любого другого слушателя, и тем, что оно значит для сновидно измененного сознания. Каким бы хаотичным ни воспринималось сновидение после пробуждения, в момент просмотра оно воспринимается как цельное и значимое. Отсутствие рефлексии может объяснить, почему субъекта не удивляют фантастические и несообразные события в сновидениях, но» этого недостаточно для обеспечения субъективной значимости и цельности картин сновидения и тем более для обеспечения сохранности ЕвО-функции. Остается в то же время непонятным, почему сновидения так быстро забываются, несмотря на личностную значимость [12].

II. Что же в таком случае цементирует формально разрозненные картины и образы в измененном сознании субъекта и в чем особен - ность такого изменения сознания? Мы предположили, что для сновидения характерна своеобразная диссоциация сознания [4; 15; 16]. Мьг исходим при этом из определения сознания как знания о собственном знании объективной реальности, противостоящей познающему субъекту, и о себе как а субъекте позн^ания.

Из этого определения вытекают две основных функции сознания:

А) объективирование и закрепление в речи знания об объективной реальности и выделение из окружающей среды самого себя как? субъекта познания этой реальности. С этой функцией сознания связано формирование значений;

Б) выделение себя из окружающей среды в качестве субъекта — личности. Эта функция сознания обеспечивает возможность самовос - приятия и самооценки, и с ней связано формирование личностного смысла.

В состоянии неизмененного бодрствующего сознания обе эти функции неразрывны, и сновидное изменение сознания сводится к утрате первой при сохранности второй. Действительно, »человек не сознает себя видящим сновидение, т. е. в этот момент он не способен к отражению объективной реальности и выделению себя как субъекта познания. Поэтому он не критичен к содержанию сновидений и может воспринять как само собой разумеющееся все, что в бодрствовании вызвало бы крайнее удивление. Но выделение себя как субъекта - личности сохранено, сохранен образ «Я» и, благодаря этому, в сновидении сохранена ЕвО-функция, возможны самовосприятие и самооценка, (по крайней мере, на уровне представлений о «Я» как о действующем лице в сновидении). Эта самооценка может, как и в бодрствовании, приводить к самоосуждению, к появлению чувства вины или стыда. Именно благодаря этому все происходящее в сновидении имеет глубокий личностный смысл.

Психологические исследования [1] показали, что и в бодрствовавши личностная оценка изображений, особенно недостаточно определенных, осуществляется по эмоциональным параметрам и не вполне совпадает с оценкой понятий, которые условно обозначают эти изображения. При этом оценивается не объект как таковой, а его отношения :и связи. Такое рассогласование в оценке смыслов и значений тем более характерно для сновидений.

Но для того, чтобы сделать наш личностный смысл достоянием других людей или объектом анализа собственного бодрствующего сознания, его необходимо объективизировать и закрепить в значениях. Между тем описанная диссоциация сознания делает это затруднительным. Пока развертываются события сновидений, они плохо поддаются переводу в категорию значений. Такой перевод становится возможным в какой-то мере после пробуждения, но к этому времени от сновидений остаются в полном смысле слова одни воспоминания. Лишенные объективных значений, эти воспоминания, как правило, не несут бодрствующему сознанию никакой прагматически важной информации, ничего, что можно было бы включить в сформированную систему значений. Поэтому они довольно легко амнезируются.

Кроме того, смыслы всегда богаче и многограннее значений, так что при самом детальном запоминании событий и аффективной окраски мы никогда не сможем исчерпывающе проанализировать и пересказать все, что увидели. К механизмам этого явления мы вернемся несколько позже, пока же • важно подчеркнуть, что простой пересказ сновидений, (независимо от того, хаотичен ли их сюжет или логичен и строен) не в состоянии сообщить ни нашему аналитическому мышлению, ни слушателю личностный смысл сновидений.

III. Таким образом, арефлексия сознания во время сновидений — это проявление диссоциаций сознания. В чем смысл такой диссоциации и каков ее психологический механизм?

Одной из основных задач сновидений практически все авторы, как советские, так и зарубежные, считают психологическую защиту [6; 7; 8; 9; 10; И].

В последние годы начинает проясняться конкретная роль сновидений в механизмах психологической защиты. Показано, что в сновидениях, которые способствуют восстановлению эмоционального равновесия, происходит переход от ч пассивного переживания субъектом ощущения потери, поражения, чувства беспомощности — к их преодолению, к поиску выхода [11].

В других исследованиях [7] показано, что после сновидений повышается готовность к взаимодействию с нерешенной проблемой, восстанавливается чувство компетентности, что аналогично преодолению чувства беспомощности.

Не трудно заметить, что эти положения, развиваемые клинициста - жи, в том числе и клиницистами психоаналитического направления, хорошо согласуются с развиваемой нами и В. В. Аршавским концепцией поисковой активности [13; 14]. Поисковая активность, направленная на изменение ситуации или изменение отношения к ней в условиях прагматической неопределенности, повышает резистентность •организма и способствует адаптации. Снижение поисковой активности и особенно отказ от поиска снижает устойчивость организма к разнообразным вредным воздействиям и является неспецифической предпосылкой к развитию психосоматозов. Во время быстрого сна и сновидений осуществляется поиск, который компенсирует дефицит, поисковой активности и восстанавливает потенциальные возможности организма (субъекта) к поиску в период бодрствования. Все эти положения получили разностороннее экспериментальное и теоретическое обоснование [13; 14].

Возникает важный вопрос: какова содержательная сторона поисковой активности во время сновидений? Совершается ли в сновидении творческий акт, приводящий к открытию нового? Происходит ли** при этом поиск способов разрешения тех реальных задач и проблем, с которыми не удалось справиться в бодрствовании, в частности, осуществляется ли в сновидении поиск выхода из мотивационного конфликта, который во время бодрствования привел к состоянию отказа от поиска и вытеснению из сознания неприемлемого мотива [16]?

По-видимому, в отдельных случаях все это действительно имеет место. Так, открытие Менделеевым в сновидении бензольного кольца в своей таблице и некоторые другие случаи получили широкую известность. Но достаточно сопоставить частоту сообщений о таких открытиях с тем фактом, что каждый человек каждую ночь видит как минимум 3—4 сновидения, и станет очевидно, что решение творческих задач не может считаться основной функцией сновидений. Есть и серьезные теоретические аргументы против такого предположения [15], на которых мы не можем сейчас подробно остановиться.

Более сложен вопрос о разрешении мотивационного конфликта во время сновидений. Начиная с классического психоанализа, этой или •сходной функции сновидений придавалось решающее значение. В течение ряда лет мы также предполагали, что во время сновидений происходит поиск способов взаимного «примирения» конфликтующих мотивов, с использованием возможностей образного мышления. Однако при таком подходе немедленно возникает следующий вопрос. Если сновидения регулярно обеспечивают подлинное «примирение» мотивов и в результате мотивационный конфликт действительно устраняется, то при функциональной полноценности сновидений можно было бы ожидать разрешения всех основных конфликтов буквально в течение нескольких ночей. Между тем психически адаптированные люди видят сновидения, как известно, из ночи в ночь. Трудно представить себе, чтобы ежедневно на смену только что разрешенным конфликтам возникали столь же значимые новые; клинический опыт подсказывает, что один и тот же конфликт может определять состояние и поведение человека на протяжение очень длительного времени.

Нельзя, следовательно, утверждать, что во время сновидений постоянно происходит разрешение эмоционального конфликта, во всяком случае, окончательное его разрешение. Но на что же в таком случае направлен поиск во время сновидений? Напомним, что, согласно предложенной концепции, задача сновидений заключается в преодолении отказа от поиска, в восстановлении поисковой активности, а не обязательно в окончательном разрешении самой конкретной проблемы, вызвавшей этот отказ. После функционально полноценных сновидений субъект должен быть готовым к продолжению активного поиска в бодрствовании.

Эти представления хорошо согласуются с вышеупомянутыми наблюдениями, что восстановление эмоционального равновесия во времй сновидений достигается переходом от пассивного переживания потери и поражения к активному функционированию в ситуации, из которой возможен выход [11]. Они также соответствуют выводу [7], что сновидения восстанавливают чувство собственной компетенции и повышают готовность субъекта к взаимодействию с нерешенными проблемами. При этом совершенно не обязательно, чтобы обнаруживался выход из той реальной жизненной ситуации, которая привела к появлению чувства беспомощности и обусловила капитуляцию. Чувство беспомощности в определенных условиях, сложившихся в бодрствовании, компенсируется ощущением способности справиться с совершенно другими обстоятельствами в сновидениях. Могут быть использованы воспоминания о более или менее сходных ситуациях в прошлом, которые удалось изменить в желаемом направлении. Иногда в таких случаях эта прошлая ситуация «переписывается» в сновидении так, чтобы ее преодоление выглядело более успешным [11]. Таким образом, в сновидении может решаться совсем не та, по формальным признакам, проблема, которая является основной причиной эмоционального напряжения. Можно, конечно, предполагать, что в сновидениях актуальная проблема предстает в некой символической форме, и сторонники классического психоанализа считают именно так. Но символизация, в сущности, и представляет собой своеобразную подмену. В бодрствовании такого рода подмена практически невозможна, ибо человек целиком поглощен конфликтом или нерешенной проблемой и не способен переключить свою поисковую активность на что-либо другое (не говоря уже о том, что состояние отказа от поиска .иррадиирует на все поведение и интерферирует с любым видом деятельности).

Замечено, что в повторяющихся сновидениях отражаются повторные безуспешные попытки преодолеть' не столько какое-то определенное препятствие или разрешить конфликт, сколько чувство собственной беспомощности. Добавим от себя, что конкретная причина его возникновения имеет меньшее значение. (Нельзя, разумеется, полностью отрицать принципиальной возможности полного и адекватного решения эмоциональной проблемы в сновидениях. Но это случается, по-ви - димому, не так часто, как предполагалось ранее нами и другими авторами, и более универсальной функцией сновидений является восстановление поисковой активности).

В этой связи представляют интерес различия между нашей концепцией и концепцией [11], согласно которой основной задачей сновидений является интеграция новой, необычной и эмоционально значимой информации с прошлым опытом. Мы уже указывали [II, 99], что с позиции этой гипотезы не вполне объяснимы некоторые экспериментальные данные, на которые опираются сами ее авторы. Кроме того, эта гипотеза, насколько мы понимаем, имплицитно предполагает, что интеграция новой информации (если речь идет именно о самой информации, а не о типе и стиле реагирования на нее) должна в том или ином виде быть представлена в сновидении. Если же сновидение может, как пишут сами авторы, успешно выполнить свою, функцию, оперируя подставной, «подмененной» проблемой, содержащей только некоторые принципиальные черты сходства с реальной, то говорить об интеграции новой информации как таковой довольно трудно. С концепцией интеграции связан и ряд других теоретических противоречий, которые мы обсуждали в других публикациях [14]. Если сам процесс усвоения новой значимой информации (по-видимому, неосуществимый без ее интеграции) требует участия сновидений и быстрого сна, то не понятно, почему достаточно высокий уровень обучения нередко достигается еще до увеличения быстрого сна. Если же быстрый сон и сновидения служат лишь для закрепления уже усвоен- ной информации в долговременной памяти, то не понятно, почему они необходимы только для закрепления необычной и значимой информации, коль скоро в процессе ее усвоения ее необычность уже должна была бы быть нивелирована. Поэтому, с нашей точки зрения, более продуктивно представление, согласно которому сновидение преодолевает состояние отказа от поиска, отрицательно сказывающееся на любых функциях, в том числе мнестических. Наконец, интеграция необычной и значимой информации — необходимое условие адаптации лиц любого психологического склада, между тем известно, что у здоровых короткоспящих снижена потребность в быстром сне, как и во время экстремальной творческой активности — хотя процесс творчества невозможен без интеграции новой информации. Все вышесказанное заставляет нас предположить, что сновидения лишь опосредствованно участвуют в процессе интеграции новой информации, восстанавливая необходимую для этого процесса поисковую активность и устраняя мешающую любым психическим процессам эмоциональную напряженность.

Но поисковая активность восстанавливается в сновидениях не только за счет подмены одной проблемы другой, но и благодаря тем особенностям мышления, которые расширяют потенциальные возможности для поиска. В чем же они состоят?

Для ответа на этот вопрос необходимо рассмотреть некоторые условия возникновения неразрешимого конфликта, того самого, который в конце концов приводит к отказу от поиска. Во время бодрствования мотивационный конфликт представляется неразрешимым главным образом потому, что целостное поведение субъекта строится по принципу альтернатив: какое-либо действие или отношение автоматически исключает другое, противоположное ему. Бодрствующее сознание функционирует на основе установления однозначных связей между предметами и явлениями [5].

Благодаря такой формально-логической упорядоченности информации белое не может быть (одновременно) черным, привлекательное

— отталкивающим. Если «А» и «В» порознь равны «С», то они обязательно равны друг другу.

В столь жестких рамках четко очерченных координат поиск выхода из сложной ситуации затруднен и легко заходит в тупик, очень ограничены возможности нахождения компромиссов и преодоления противоречий.

В сновидениях эти возможности расширяются. В силу особенностей мышления, о которых пойдет речь ниже, в сновидениях отсутствует альтернативность, делающая противоречия неразрешимыми. В результате могут обнаружиться неожиданные аспекты ситуации, она перестает восприниматься как безнадежная, и открываются новые перспективы поиска.

Действительно, в большинстве случаев решение реальных или «подставных» проблем в сновидениях происходит не с помощью рационального анализа. Оно приходит как бы само собой, возникая из взаимного сцепления событий и образов. Можно согласиться с утверждением [17], что логическая связь между ними, обеспечивающая стойкость и сюжетную последовательность пересказа сновидения, его манифестирующего содержания, создается благодаря вторичному мышлению. Однако вызывает возражение гипотеза, что в этой вторичной доработке и состоит основной функциональный смысл сновидений.

Главным в сновидении, с нашей точки зрения, является первичная связь между образами, связь, не поддающаяся рациональному анализу и основанная на принципах организации многозначного образного контекста.

Внимательный анализ содержания сновидений показывает, что переход от пассивного переживания к активной позиции, как и решение проблем, как правило, логически не вытекает из сюжета сновидений, из непосредственно предшествующих событий и носит характер творческого озарения. Многие сны, и особенно те, которые приводят к восстановлению поисковой активности и психического гомеостаза, имеют остродетективный сюжет, благодаря полной невозможности прогнозирования дальнейших событий. Тем не менее, сновидения при пересказе нередко выглядят более или менее стройными и сюжетно последовательными. Но является ли такая последовательность имманентным свойством сновидений или это результат вторичной когнитивной «доработки» содержания за счет вторичного мышления? Существует точка зрения [17], что в образной структуре сновидений нет никакой упорядоченности, что она не связана с эмоциональными установками; только благодаря вторичной когнитивной интеграции, которая осуществляется после «вспышек» зрительных образов, устанавливается связь как между самими образами, так и между образами и эмоциональным настроем, формирующимся в период бодрствования. Более того, основная функция сновидений усматривается именно в этой вторичной когнитивной интеграции, которая придает сновидениям логическую оформленность. Такая упорядоченность действительно необходима для вербального отчета о сновидениях, но можно ли считать такие логические связи единственными, обеспечивающими целостность сновиденческого конструкта и его значимость для субъекта? С нашей точки зрения, субъективная целостность и субъективная значимость сновидения мало зависит от этой вторичной интеграции и основана преимущественно на возможностях образного контекста [5].

Образный контекст создается благодаря установлению многочисленных симультанных связей между различными свойствами и гранями образов, что придает этому сплетению образов многозначность и семантическую неисчерпаемость. Одно и то же формальное сочетание образов может отражать разное состояние EGO, ибо возможности взаимодействия образов в рамках- Ъбразного контекста неистощимо богаты. С позиций формальной логики в сновидениях действительно нет когерентности актуальных переживаний и образов с теми, которые были минуту назад [17]. Но ведь в процессе переживания сновидений нас редко удивляет их непоследовательность и бессвязность. Следовательно, работают какие-то иные психологические механизмы, обеспечивающие субъективную целостность сновидений1. Образный контекст сновидений отражает интеграцию образов и эмоционального настроя. Благодаря многозначности и многогранности связей, образное мышление не сковано рамками альтернатив, приводящих к неразрешимым конфликтам, и открывает новые возможности для поиска и решения задач, отсутствие рефлексии и рацио-

Г Конечно, в сновидениях встречаются эпизоды и целые сюжетные линии, развивающиеся по законам логической последовательности. Но, во-первых, они легко и безо всяких переходов могут сменяться логически совершенно с ними не связанными сюжетами, а субъект не воспринимает эту смену как нечто невозможное. Следовательно, субъективная смысловая связь при этом сохраняется. Во-вторых, логически связной и последовательной может быть лишь манифестирующее содержание сновидений, которое, как из - ыального контроля как раз и обеспечивают такую раскованность образного мышления и поиск в более свободном семантическом поле, в котором возможны одновременное принятие и отвержение, притяжение и отталкивание и «А» не обязательно равно «В», даже если они порознь равны «С». Чем богаче связи, характерные для образного контекста, тем легче запоминаются и лучше воспроизводятся сновидения при пробуждении. Экспериментально доказана Г1] тесная связь между эффективностью запоминания и оригинальностью порождаемого продукта. Способ субъективного структурирования предъявленного материала является тем общим фактором, который определяет и процессы восприятия, и процессы запоминания.

Особенность сознания в сновидениях заключается в том, что, хотя образы сновидений осознаются и даже формируется вторичная когнитивная связь между ними, основная функция сновидений — манипулирование образным контекстом для расширения возможностей поисковой активности — остается вне сознания, как и процесс созревания любого творческого решения. О. И. Никифорова (1975) >[1] подчеркивает, что и в бодрствовании при образном обобщении сложных и своеобразных предметов не все их элементы осознаются. Мы полагаем, что не осознаются не столько сами элементы, сколько связи между ними и их связи с элементами других, простых и сложных предметов. В сновидениях мы нередко сталкиваемся с ситуацией, когда только что доминировало чувство страха и вдруг оно сменяется бесшабашной смелостью или радостью, которая не вытекает непосредственно из самих событий сновидения. Первичный язык образного мышления и является, по-видимому, тем «языком другого», о котором пишет Лакан, — по отношению к языку бодрствующего сознания это действительно язык другого. Эти^ особенности сновидений, определяющиеся богатством образного контекста, и создают основные предпосылки к преодолению отказа от поиска. При этом не так важно, имеет ли сновидение дело с реальной или подставной проблемой. Чаще всего выход даже из такой «подмененной» проблемы отыскивается не путем однозначного логического анализа, а с использованием возможностей образного мышления. Уже сама возможность использовать прошлый опыт в необычном ключе отражает богатую комбинаторику образного мышления.

Поскольку решение проблемы в сновидениях адекватно только сновидно измененному, но не бодрствующему сознанию, сюжетная сторона сновидения не столь существенна. Важно лишь, осуществляется ли поиск.

IV. Правомочен вопрос: как относится предлагаемая концепция с экспериментально' обоснованными представлениями о том, что сновидения компенсируют механизм вытеснения и устраняют необходимость в последнем [II, 99]? Вытеснение мы рассматриваем как свойственный только человеку вариант отказа от поиска способов реЩения мотивационного конфликта. При этом неприемлемый для сознания мотив не интегрируется с приемлемыми для сознания установками по-

Вестно со времен Фрейда, не адекватно латентному, основному содержанию, требующему расшифровки. Именно для латентного содержания, вероятно, важны многозначные контекстуальные связи между образами. Соотношение между манифестирующим и латентным содержанием сновидений соответствует соотношению сюжета и глубинного содержания подлинно художественного фильма. К основным поступкам героев, определяющим смысл всего фильма, приводит неформальный сюжет,, не цепь событий, а только накладывающаяся на эту канву динамика их характеров, внутреннее развитие. Оно же определяется особенностями многозначных связей между персонажами и в свою очередь влияет на развитие сюжета.

Ведения, не реализуется в поведении и, сохраняясь в бессознательном, вызывает эмоциональное напряжение, проявляющееся в виде невротической тревоги. Понятно, что, когда во время сновидений происходит успешный поиск путей «примирения», интеграции конфликтующих мотивов, необходимость в вытеснении устраняется. В тех случаях, когда такой поиск недостаточно успешен, тревога после сна не уменьшается, а в сновидениях доминируют образы, в которых более или менее явно проявляются вытесненные мотивы, поэтому сны носят аффективно-негативный характер. Если образы отражают вытесненный мотив в слишком явной форме, они сами вытесняются и сновидения не осознаются. Но как затрагивается вытесненный мотив сновидениями, в которых осуществляется поиск выхода из других, «подставных» ситуаций, лишь отдаленно напоминающих актуальный мотивационный конфликт или вообще с ним не связанных?

Чтобы приблизиться к ответу на этот вопрос, необходимо вновь обратиться к анализу варианта успешного «примирения» мотивов. Выше мы уже показали, что такое примирение не может считаться окончательным и носит по существу условный характер — оно полномочно и действительно только в условиях сновидения, в его пространстве и времени. Только во время самого сновидения сохраняется неальтернативный подход к проблеме. Наше бодрствующее сознание не в состоянии полностью воспользоваться плодами творчества образного мышления, и вытесненный мотив интегрируется с другими только до тех пор, пока длится сновидение. В ^любом другом случае, повторяем, нам было бы достаточно одной-двух ночей, чтобы на длительный период решить все наши проблемы. Поэтому вопрос о том, что происходит с вытесненным мотивом после пробуждения и почему сновидения могут на достаточно длительный период понижать уровень тревоги, остается актуальным и для тех случаев, когда сновидения манипулируют с истинным мотивационным конфликтом, с реальной нерешенной задачей.

Исходя из этих рассуждений, мы и полагаем, что основным «действующим началом» сновидений является интенсивный поиск, а конкретная направленность поиска менее существенна. По механизмам положительной обратной связи поисковая активность может поддерживать себя сама (биохимические аспекты этой проблемы мы совместно с В. В. Аршавским рассматриваем в книге «Поисковая активность и адаптация», М., Наука, 1984 г.). Поиск, независимо от его направленности, находится в реципрокных отношениях с отказом от поиска, и поэтому сновидения, восстанавливая психические резервы, могут способствовать возобновлению попыток решения мотивационного конфликта и в условиях бодрствования. Вот почему положительное влияние оказывают и сновидения, в которых происходит поиск решения совсем не той проблемы, которая находится в центре внимания субъекта. Вот почему сновидения так легко используют такой разнообразный материал из случайных впечатлений недавнего прошлого и из мало связанных с актуальными проблемами событий далекого прошлого. Таким образом, основная задача сновидений — изменение состояния человека, характера его реагирования, его позиции по отношению к любой проблеме.

Здесь допустима следующая аналогия. Известно, что, если больного неврозом, находящегося в ситуации неразрешимого мотивационного конфликта, удается «переключить» на решение творческих задач, его состояние улучшается. Целые направления в психотерапии ставят перед собой именно такие задачи по изменению поведенческих установок, и в процессе такой психотерапии субъект сам, на неосознаваемом уровне находит путь к разрешению своего конфликта. Полагаем,

Что это происходит не только благодаря дезактуализадии вытесненного мотива, но и в связи со стимуляцией психофизиологических механизмов поиска. В этой связи симптоматично, что манифестирующее содержание функционально полноценных сновидений здоровых людей гораздо в меньшей степени отражает их глубинные конфликты, чем сновидения больных неврозами и психосоматозами.

V. В настоящее время не вызывает сомнений, что субстратом образного мышления и организации образного контекста является правое полушарие мозга.

В целом ряде исследований установлено повышение активности правого полушария в быстром сне, особенно в двух первых циклах. Высказано предположение [9; 10], что это усиление активности носит компенсаторный характер и необходимо для восстановления баланса межполушарных отношений: поскольку в бодрствовании в условиях нашей цивилизации доминирует активность левого полушария, во время сна должна доминировать активность правого. Но такое объяснение является, по-видимому, слишком упрощенным. Во всяком случае, наши исследования совместно с В. В. Аршавским, Ф. Б. Березиным и А. И. Ланеевым показали, что у представителей некоторых восточных народностей, у которых в бодрствовании выявлено доминирование правого полушария, это доминирование сохраняется и в быстром сне. С другой стороны, у больных неврозами и психосоматозами дефицит правополушарного, образного мышления (проявляющийся алекситемией, нарушением эмоционально-чувственного контакта с миром) сопровождается выраженным обеднением сновидений [16]. Кроме того, любой анализ соотношений между активностью правой и левой гемисферы должен проводиться с учетом того, что функциональные системы правого полушария могут активироваться по нескольким совершенно различным причинам. Одна из них — это организация образов по законам образного контекста. Сюда относится и медитация, и гипнотические состояния, и разрешение интрапсихического конфликта в сновидениях. Но активация правого полушария может отражать и представленность в нем вытесненных из сознания образов, связанных с неприемлемыми для субъекта мотивами.

По существу, эта последняя причина противоположна предыдущей, и есть основания считать, что функциональная включенность мозговых систем правого полушария имеет различное электрофизиологи - ческое выражение при двух этих причинах [15; 16]. Очевидно, что и структура сна должна при этом меняться не однонаправленно: при вытеснении, представляющем собой вариант отказа от поиска, потребность в быстром сне и сновидениях растет, а при решении проблем в бодрствовании средствами образного мышления — снижается. Таким образом, мы вновь возвращаемся к выводу, что сдвиг межполу - шарной асимметрии в быстром сне определяется основной задачей сновидений — расширением возможностей поисковой активности за счет специфики образного контекста.

В согласии с представлениями школы Г. Аммона, мы полагаем, что сам факт осознаваемости сновидений отражает интеграцию сознания и бессознательного психического в этом состоянии. Если бы поисковая активность, осуществляющаяся в сновидениях, не соответствовала осознаваемым установкам личности, против ее проявления на уровне сознания был бы использован тот же механизм вытеснения, который и в бодрствовании препятствует осознанию неприемлемых мотивов и установок. Поскольку и сознание, и поисковая активность человека во многом детерминированы социальными отношениями, можно принять идею Г. Аммона [6], что сновидения представляют собой функцию развития не только отдельной личности, но и социальной труппы, в которой эта личность формируется.

DREAM: A SPECIAL STATE OF CONSCIOUSNESS

V. S. ROTENBERG

1st Moscow Medical Institute, Moscow

SUMMARY

The function of dreams in most cases is not finding an actual solution of tasks and emotional problems facing us in real life, but overcoming the state of giving up the very search for a solution, restoring the ability for active search and one’s sense of competence. The realization of this function is made possible by a specific change of consciousness, which loses its reflective character and capacity for forming notions, while retaining its ability for forming personal meanings. This change correlates with the predominance in dreaming of non-verbal thinking, the chief characteristic of which is the organization of a polysemantic context. It is due to this fact that nonverbal thinking is non-alternative in principle and affords great possibilities for search in a freer semantic field.

ЛИТЕРАТУРА

1. АРТЕМЬЕВА E. Ю., Психология субъективной семантики, М., Из-во Университета,

1980.

2. ВЕЙН А. М., ЯХНО Н. Н., ГОЛУБЕВ В. Л., Психофизиологические корреляты бес

Сознательных процессов во время сна. В кн.: Бессознательное: природа, функции, методы исследования, II том, Тб., Мецниереба, 1978, 112—120.

3. РОТЕНБЕРГ В. С., Активность сновидений и проблема бессознательного. В кн.: Бес

Сознательное: природа, функции, методы исследования. II. том., Тб., Мецниереба, 1978, 99—111.

4. РОТЕНБЕРГ В. С-, Разные формы отношений между сознанием и бессознательным.

Вопросы философии, 1978, 2, 70—79.

5. РОТЕНБЕРГ В. С., Слово и образ: проблемы контекста. Вопросы философии, 1980, 4,

152—155.

6. AMMON G.> Der Traum als ich—und Gruppenfunktion. Dynamische Psychiatrie, 1973,

Heft, 3, N20.

7. CARTWRIGHT R. D., Happy Endings for our Dreams. Psychology Today, December,

1978, 66 - 76.

8. CARTWRIGHT R. D-. The Nature and Function of Repetitive Dreams: A Survey and

Speculation Psychiatry, 1979, 42, 2, 131—137.

9. COHEN D. B-, Sleep and Dreaming: Origin, Nature and Functions, Oxford, Pergamon

Press, 1979.

10. COHEN D. B., The Cognitive Activity of Sleep. In: (Corner M. A. et al. Eds.) Adaptive Capabilities of the Nervous System: Progress in Brain Research, Amsterdam, Elsevier, 1980, 53.

11/ GREENBERG R., PEARLAM Ch., The Private Language of the Dream, in: Natterson J. f Aonaon J. (Eds.) The Dream in Clinical Practices, 1979, 85—96.

12. RECHTSCHAFFEN A., The Single-mindedness and Isolation of Dreams. Sleep, 1978, 1,

97—109.

13. ROTENBERG V. S., ARSCHAVSKY V. V. Search Activity and its Impact on Experi

Mental and Clinical Pathology. In: Activitas Nervosa Superior, 1979, 21,2, 105—115.

14. ROTENBERG V. S., ARSCHAVSKY V. V-, REM Sleep, Stress and Search Activity-

Waking and Sleeping, 1979, 3, 235—244.

15. ROTENBERG V. S., Sleep, Dreams, Cerebral Dichotomy and Creation. A New Approach

To the Problem. Vortrag gehalten auf dem XIII International Symposium der DAP, Dezember 1981, München.

16« ROTENBERG V - S. Funktionale Dichotomie der Gehirnhemisphären und die Bedeutung der Suchaktivität für psychologische und psychopathologische Processe. In: G. Ammon (Ed.) Handbuch der Dynamischen Psychiatrie, B. II, Ernst Reinhardt Verlag, 1982, 276—336.

17, SELIGMAN M. E. P., The Structure of Dreaming: Cognitive Integration of Visual Episodes and Emotional Setting. Paper presented to International Conference on Life - Course Research on Human Development, West-Berlin, September, 16—2, 1982.