Ваш психолог О ПРИНЦИПЕ «СОЦИАЛЬНОЙ ЭНЕРГИИ»
Г. АММОНА
(Некоторые сопоставления методологических категорий и их анализ) Ф. В. БАССИН, В. С. РОТЕНБЕРГ, И. Н. СМИРНОВ
НИИ неврологии АМН СССР, Москва
I Московский медицинский институт, Москва Институт философии АН СССР, Москва
ОТ РЕДАКЦИИ
Проф. Г. Аммон, являющийся директором Германской Академии Психоанализа и Президентом Международной ассоциации динамической психиатрии, был участником Тбилисского симпозиума по проблеме бессознательного, и выступил на нем с докладом (основные обосновываемые Г. Аммоном идеи изложены им во многих статьях и в нескольких крупных монографиях, в частности, в Handbuch der Dynamischen Psychiatrie, Bd. 2. 1982, München, Er. Reinhardt Verlag). Настоящая статья является откликом на некоторые идеи Г. Аммона и его сотрудников и была опубликована в журнале Dynamische Psychiatrie, 1983, №№ 1—2. На русском языке статья публикуется впервые.
1. Основные теоретические представления т. н. динамической психиатрии были созданы Г. Аммоном и его школой в результате длительно накапливавшегося и успешного опыта лечения больных с психическими и соматическими нарушениями. Эти представления могут способствовать преодолению наблюдающегося в наши дни характерного кризиса психоанализа и открывают перспективы для более глубокого понимания природы психики, поведения и болезней человека.
Сдвиги эти оказались возможными потому, что Г. Аммон сумел преодолеть догматизм как ортодоксального психоанализа, так и некоторых традиционных психологических и психиатрических трактовок и оригинально подойти к проблемам, которые на протяжении уже десятилетий страстно (но не очень продуктивно) обсуждаются в рамках т. н. «глубинной» психологии. Мы хотели бы сразу же отметить и то обстоятельство, что исходные концепции Г. Аммона оказались в некоторых отношениях принципиально близкими к методологическим положениям, неоднократно выдвигавшимся ведущими советскими психологами (Д. Н. Узнадзе, Л. С. Выготским и его учеником А. Н. Леонтьевым, а также одним из наиболее ярких представителей советской нейрофизиологии Н. А. Бернштейном). Этот момент был отмечен самим Г. Аммоном в сообщении, сделанном им на Международном симпозиуме по проблеме бессознательного, состоявшемся в 1979 г. в г. Тбилиси.
Второе обстоятельство, на которое мы хотели бы указать в этой »вступительной части настоящей статьи; заключается в том, что катего-
93
Риальный аппарат динамической психиатрии оказался очень своеобразным и потому нелегким для ясного понимания. Думается, что именно этот факт обусловливает определенные трудности, на которые наталкиваются идеи динамической психиатрии при попытках сторонников этого направления расширить круг его влияния.
В этой связи мы хотели бы остановиться далее на одном из основных принципов динамической психиатрии — на принципе т. н. «социальной энергии», уточняя наше внимание этого оригинального принципа и роль, которую он призван, по-видимому, играть в дальнейшем развитии наук о природе, душевной жизни и поведении человека.
2. Не вызывает сомнений, что принцип «социальной энергии» — это одна из основных и вместе с тем наиболее трудных для адекватного осмысления теоретических категорий всей созданной Г. Аммоноы концептуальной системы. В чем причины этой трудности?
Чтобы лучше это понять, следует обратиться к некоторым уже пожелтевшим от времени страницам истории психоанализа.
Говоря о принципе социальной энергии, Аммон неоднократно дает его определение в простых, легко доступных, как бы нарочито «ненаучных» выражениях («социальная энергия — это сила и крепость, которые люди могут взаимно давать друг другу»; «передавать (другому) социальную энергию не означает ничего иного, как понимать этого другого, проявлять интерес к нему, участвовать в его жизни, серьезно к нему относиться, входя в его опасения, заботы, трудности и давая тем самым ему то, чего он, возможно, никогда в жизни не получал»; «социальная энергия — это межчеловеческая психическая[15] энергия... (она) всегда создается группой, обусловливая возможность развития «Я — структуры» конкретного человека, творя эту «Я — структуру»; «социальная энергия — это психологическая энергия, которая возникает на основе межчеловеческих отношений, связанных со значимыми (для данного человека) контактами»; «лишаясь социальной энергии, человек умирает, если он не располагает или еще не располагает силами и возможностями сам для себя эту социальную энергию добывать», и т. д. и т. д.).
Мы привели эти определения потому, что они косвенно обращают мысль к труднейшей проблеме, которая возникла перед Фрейдом еще на заре разработки им психоаналитической концепции, проблеме,, над которой он бился, по существу, всю свою жизнь и которая так и осталась им не разрешенной. Мы имеем в виду концепцию «психической энергии», которая, по справедливому указанию Р. Р. Хольта, «центральна для всей фрейдовской метапсихологии» )[7, 1].
Прослеживая последние работы Аммона, нельзя, не обратить внимания на то, что он лишь очень бегло останавливается на отношении разработанной им категории энергии «социальной» к представлениям Фрейда об энергии «психической». И эту его позицию легко понять,, поскольку было бы грубой ошибкой видеть в идее «психической энергии» Фрейда какой-то прототип или хотя бы «логический предстадий» формирования идеи энергии «социальной» Аммона. Гораздо правильнее понимать взаимоотношение этих идей как принциальное отрицание, отклонение Аммоном того смысла, который настойчиво пытался придать идее «психической энергии» Фрейд. Но именно поэтому для более глубокого понимания интерпретации Аммоном идеи энергии «социальной» важно отчетливо представлять, что именно имел в виду Фрейд, когда он говорил о реальности «психической энергии», и, главное, каковы причины, по которым, несмотря на всю проницательность ума этого, безусловно, крупного ученого* превратить идею энергии психической в концепт «работающий», в продуктивное операциональное понятие психологии, ему, невзирая на огромные усилия, так и не удалось. Обратимся поэтому в двух словах к истории идеи «психической энергии» Фрейда.
3. Во многих работах по истории психоанализа эволюция этой идеи хорошо прослеживается и отчетливо показывается во вновь и вновь повторяющихся, явно мучительных для Фрейда сомнениях: как же все-таки эту идею следует раскрыть. Первый этап на этом пути это — «Проект». Здесь Фрейд выступает (это хорошо известно) как адепт довольно грубой механистической методологии, широко распространенной в конце XIX века. Психическая активность сводится для него, в своих субстратных основах, к движению материальных частиц, определяемому теми же видами энергии, которые существуют в мире неорганическом. Однако, согласно широко принятым в литературе ‘толкованиям, Фрейд вскоре после создания «Проекта» отбрасывает механистическую доктрину физикалистской физиологии и создает теорию гипотетического психического аппарата, активность которого — психическая энергия — замещает для него концептуально на долгие годы активность реального мозга и физиологически понимаемой нервной системы.
Это был, несомненно, очень резкий поворот в развитии идей Фрейда. Но был ли он окончательным и бескомпромиссным? Р. Хольт, уделивший много внимания историческому аспекту этого вопроса, высказывает в этой связи интересные мысли. Чисто психологические схемы, говорит он, в которых законы поведения дедуцируются из свойств только психологически понимаемой «психической энергии», возможно выигрывают в отношении последовательности, внутренней логической непротиворечивости, но они осуждают исследователя на ограниченность возможностей приложения теоретических представлений, так как оказываются «работающими» в рамках только узкого круга вопросов, вытекающих из самой же этой «чисто психологической» интерпретации. И они очень мало продуктивны при анализе множества проблем, которые возникают, когда рассматривается реальное поведение человека в условиях нормы и особенно клинической патологии.
Фрейд при его способности к необыкновенно тонкому клиническому анализу не мог этого не видеть, и именно отсюда его многочисленные, повторяющиеся на протяжении многих лет оговорки, из которых следует, что его отказ от идей «Проекта» — это прием скорее тактический, чем стратегический, что пользование психологическими моделями и рассмотрение, в частности, «психической энергии» как категории чисто психологической — это для него вынужденное и временное «отступление» в процессе научного анализа, что «психическая топография» только «в настоящее время» не имеет отношения к анатомии и т. д. Приводя эти оговорки, Хольт резюмирует отношение Фрейда к «чисто» психологическим моделям в выражениях негативных и резких, подчеркивая, что эти модели как окончательный продукт анализа Фрейда никогда, если говорить строго, не удовлетворяли2.
2 „Our psychical topography has for the present nothing to do with anatomy"—Freud
S. The Unconscious, 1915 (St. ed. L., 1957, v. 14, 175); „We must recollect that all our provisional ideas in psychology will presumably some day be based on an organic substructure* — Freud S. On Narcissism, 1914 (St. ed., L-, 1957, vol. 14, 78); „The phenomena we have to deal with (in psychoanalysis) do not belong only to psychology; they have also an organic and biological aspect“, — Freud S. An Outline of Psychoanalysis, N. Y., Norton, 1949, 103.
4. В чем же заключались прйчины этого своеобразного воздержания Фрейда от поспешной и последовательной «материализации» основных. представлений псцхоанализа, крайняя осторожность, которую он при этом проявлял, хотя истолкование «психической энергии» как категории чисто психологической его явно не устраивало?
Этот вопрос вводит in medias res основной интересующей нас проблемы: проблемы взаимоотношения категорий «энергии социальной» и «энергии психической», т. е. взаимоотношения между позициями Аммона и Фрейда.
Чтобы его разрешить, мы вынуждены будем предпринять очень краткое отступление в область философии. Оно необходимо для дальнейшего.
¡J Можно ли в одной фразе резюмировать то наследие, которое величественный в своих творческих достижениях XIX век передал нашему взволнованному, тревожному XX веку для дальнейшего развития как методологическое credo при рассмотрении психо-физиологической проблемы?
Мы вряд ли будем не точны, если определим это наследие как идею необходимости качественного разграничения между теми механизмами, которые реализуют мысль, (психическую деятельность, душевную жизнь) и теми факторами, которые эту мысль направляют. Если первые уводят в область наук биологических (в их широком понимании), то вторые — в область столь же широко понимаемых наук социальных. Эта идея парадоксально как бы объединяла в философии первой половины нашего века направление диалектико-материалистическое с направлениями скрыто и явно идеалистическими (от Шпрангера до Сцонди). В оппозиции к ней оставались течения только грубо механистической ориентации.
Но мыслилось ли такое разграничение как абсолютное, радикальное? Ну, конечно, нет. «Направлять» мысль могут факторы не только социальные, но и биологические (голод, страх, секс) и при том тем с большей силой, чем «витальнее» (жизненно необходимее) вызываемые ими формы активности. Но уже этими словами подчеркивается и противоположная тенденция: чем эти формы активности «выше», специфичнее для человека, тем в большей степени ведущая роль в придании им определенной содержательной направленности переходит к социальному. Единственная фраза Маркса, которую мы позволим себе в этой связи напомнить: «Сущность «особой личности» ' (разрядка наша. — Авт.) составляет не ее борода, не ее кровь, не абстрактная физическая природа, а ее социальные качества» |1, 242]. Здесь сказано скупо, но сказано все.
Конечно, теория этого разграничения между «реализующим» и «направляющим» требует, как и всякий другой философский подход, чувства меры и такта. Если же подобные качества исследователя не характеризуют, то легко возникает при рассмотрении «проблемы человека» смешение категорий «природы» и «сущности», соскальзывание на позицию либо упрощенного натурализма, либо вульгарной социологизации. И, возможно, именно поэтому так трудна эта проблема, стоящая в центре ожесточенных дискуссий на протяжение уже долгих десятилетий и тем не менее еще далекая от окончательного решения.
5. Было бы, конечно, недопустимым утверждать, что в системе представлений Фрейда не проводится определенная дифференциация между механизмами, реализующими активность бессознательного и сознания, с одной стороны, и факторами, направляющи - м и каждую из обеих этих форм психической деятельности, с другой. 96
Однако — и это является одной из наиболее характерных особенностей всей исходной системы представлений Фрейда, по крайней мере Фрейда молодого, — обсуждая вопрос о природе факторов «направляющих», он, этот великий biologist of the Mind (название опубликованной недавно весьма интересной монографии Sulloway Г11]) усматривает весьма часто, если не всегда, ближайшую детерминацию факторов, «направляющих» мысль, в теории тех же механизмов,
§ которые эту мысль «реализуют», т. е. по существу в теории механиз - * мов биологических. Объяснение, например, динамики вытеснений динамикой сопротивлений; объяснение причин движения и силы аффектов напряженностью лежащих в их основе катексисов; сведение Эдипова комплекса к системе генетически преформированных влечений; объяснение клинических синдромов врожденным механизмам ковер - сии, — и таких форм объяснения психологического и психопатологического через их сведение к физиологическому и биологическому у Фрейда множество.
Само по себе выявление ближайших физиологических детерми - нат психопатологических феноменов во. многих случаях, конечно, весьма ценно, но беда в том, что мысль Фрейда обычно и останавливается на выявлении этих ближайших причин, не восходя к причинам, более отдаленным (т. е. социальным). Альтернативой такого понимания для Фрейда оставался только чистый «психологизм», методологическую слабость которого, как и неисчислимые трудности, которые вызывает опора на него, Фрейд, неоспоримо, хорошо понимал.
6. Теперь мы можем сформулировать* ответ на основной постав - . ленный выше вопрос. Коренным отличием позиции Аммона от исходных представлений Фрейда является то, что он (Аммон), проводя принципиальное разграничение между механизмами, реализующими работу мозга, и факторами, направляющими психическую жизнь человека, перешел к рассмотрению последних, как имеющих социальный характер и выражающихся, прежде всего, во влияниях, оказываемых на индивида микро - и макрогруппой, в состав которой индивид включен. В настоящем, ограниченном по объему, сообщении мы не станем, конечно, рассматривать широкий спектр этих влияний, их качественных различий, патогенетической и психотерапевтической роли. Все это многократно и талантливо было описано как самим Г. Аммоном, так и его учениками и последователями.
Нам хотелось бы в заключительной части настоящего сообщения задержаться поэтому на двух других моментах: на скрытом смысле самого, введенного Аммоном, термина «социальная энергия» и в тесной связи с этим вопросом — на духе глубокого гуманизма, которым проникнута вся созданная Аммоном концептуальная конструкция.
7. Мы видели, что основным предметом анализа являются для Аммона «влияния», оказываемые группой на составляющих ее индивидов. Но в какой степени философски и лингвистически допустимо определять эти влияния как эффекты энергетические — как «передачу» энергии, как «снабжение» ею, как ее «недостаток», «дефицит» и т. п.? Совершенно очевидно, что Аммон прибегает в данном случае к языку метафор. Но тому, кто подходит к этому языку без предубеждения, становится вскоре ясным, что за этими метафорами скрыта очень глубокая мысль, которая полностью оправдывает подобный образный стиль ее выражения.
Основной факт — назовем его условно «фактом Аммона»: человечное, сочувственное, серьезное отношение к индивиду, доброжелательное сопереживание с ним его забот и тревог, внимание к нему оказывает положительное влияние на поведение индивида, оптимизирует его связи с миром, раскрывает, активизирует его потенции, а если
7. ^Бессознательное,! V 97
Речь идет о больном, то способствует и преодолению болезни. Такого рода эффекты возможны, однако, очевидно, только в том случае,, если эмпатически ориентированные воздействия отвечают какой-то глубокой потребности индивида, способствуют удовлетворению этой потребности, которая может индивидом осознаваться ясно, осознаваться смутно и даже, отнюдь не теряя из-за этого своей остроты и настоятельности, не осознаваться вовсе.
Надо думать, что постулат существования у здорового человека
И, тем более, у невротика потребности в такой эмоциональной связи с окружающим миром, такой «вписаннГости» в этот мир и, прежде всего, в мир окружающих его людей, — это логическая основа всего созданного Аммоном психологического подхода, подлинный теоретический фундамент всей разработанной им психотерапевтической системы. И это вместе с тем — серьезный шаг в направлении раскрытия основных принципов организации душевной жизни человека, игнорирование которых может иметь и уже неоднократно имело и в клинике, и в повседневной жизни неисчислимые отрицательные последствия.
Хорошо ли мы, однако, понимаем причины, порождающие эту неустранимую потребность в эмпатии, в сочувственном сопереживании с другим человеком того, что нас тяготит или тревожит? Хорошо ли мы понимаем, почему в клинике такое сочувственное отношение к больному — это первый шаг, с которого должно начинаться лечение, почему, говоря словами, которые Аммон заимствует у Тургенева, «перед чужим холодным взглядом душа раскрываться не станет»? Можем ли мы рационально разъяснить, почему адекватная, хотя бы и неосознаваемая, эмоциональная, «чувственная» связь с миром других людей — это витальная необходимость для человека, при длительном неудовлетворении которой он умирает (мы лишь повторяем здесь полемически заостренную формулировку Аммона, с которой принципиально согласны) так же, как он умирает при отсутствии воздуха и еды?
Это —огромная психологическая, культурно-историческая, социальная и клиническая проблема, научное исследование которой вряд ли может считаться на сегодня хотя бы только начатым. Вместе с тем, как мы уже упомянули, это — проявление одного из фундаментальных принципов организации душевной жизни человека, принципа, который долгое время оставался нераспознанным академической психологией, но мимо которого не могли пройти великие мастера художественного слова, отражающие душевную жизнь человека не столько в рациональных категориях* сколько в образах, творимых ими на основе интуитивного постижения правды окружающего их мира. И в классической художественной литературе мы находим тому бесконечный ряд ярких примеров.
Один из таких примеров мы и хотели бы сейчас привести. Это — истолкование, данное однажды Ф. М. Достоевским центральной идее его всемирно известного романа «Преступление и наказание». Оно содержится в письме, направленном Достоевским Каткову, редактору журнала «Русский вестниц», с предложением опубликовать это произведение [5].
Характеризуя идею романа, Достоевский полностью связывает ее с существованием у Раскольникова сильнейшей нравственной потребности («примкнуть к л ю д я м», «примкнуть» любой ценой, хотя бы ценой гибели на каторге), которую Раскольников осознает, однако, только после того, как убивает старуху. Это было «чувство им не подозреваемое и неожиданное», «о» ощутил его тотчас же по совершении преступлен 98
Н и я», и оно «замучило его». Мысль о том, что это не осознав- шееся ранее чувство, этот «нравственный призыв» не порожден злодеяниями, а представляет собой, вопреки его неосознаваем о - с т и, неотделимый элемент морального облика Раскольникова и в период, предшествовавший убийству, подается Достоевским как центральная в этическом плане идея романа. Именно в этой мысли весь, по существу, пафос этого гениального произведения, гениального именно потому, что оно с небывалой яркостью раскрыло потрясающую мощь установок, влечений, которые могут существовать в душе человека, оставаясь, однако, до поры до времени совершенно не осознаваемыми их субъектом. *
В данном случае это — нравственная установка именно на н е - расторжимость эмоциональной,, связи с другими людьми, на невозможность жить, когда эта связь обрывается.
А если вдуматься, то разве не в сходном пробуждении ранее не осознававшейся потребности быть чувственно «слитым», эмоционально «спаянным» с другими людьми (или с другим человеком), потребности иметь «возможность эмоционального доступа» к другим людям — центральная идея и таких монументальных произведений, как «Воскресение» и «Анна Каренина» Л. Н. Толстого?
8. Несколько слов по поводу психологических факторов и механизмов, объясняющих - потребность индивида в эмоциональном «слиянии» с окружающим его миром и то примечательное обстоятельство, что потребность эта была впервые выявлена не учеными, психологами, врачами, а деятелями искусства, классиками художественной литературы. Этот исторический4 феномен обусловлен самой природой эмоционального общения, которое основано гораздо в большей степени н а передаче и восприятии весьма порой трудно формализуемых многозначных «смыслов», чем однозначных формальных (абстрактных, «научных», дискретных) значений. Хорошо известные трудности, с которыми мы сталкиваемся при попытках вербализовать и однозначно определять эмоциональные отношения, также объясняются во многом именно этой их неформальной многозначительностью, их неразрывной связью с порож - даваемыми ими и представленными в их структуре «индискретными смыслами», а если говорить обобщенно, — их «смыслообразующей функцией» [2; 3; 4; 6].
Согласно нашим представлениям [9], специфика образного мышления, преобладающего у людей искусства, как раз и состоит в организации многочисленных и многозначных смыслообразующих связей между «Я» субъекта и явлениями объективного мира. Именно способность к организации подобных связей, без которой эмоциональное общение невозможно и которая развивается в процессе этого общения, обеспечивает интеграцию индивида с миром, чувство неразрывной слитности с последним, что является необходимым условием не только творческого взаимодействия с окружающим, но и поддержания физического здоровья. Когда субъект ощущает себя органичной частью мира, это делает невозможным существование антагонистических противоречий между ним и миром и смягчает аналогичные противоречия в душевной жизни самого субъекта. Кроме того, восприятие мира во всей его многозначительности способствует нахождению субъектом новых нетривиальных путей для разрешения любых его эмоциональных конфликтов.
В этой связи нельзя не обратить внимания на то, что для больных неврозами и психосоматозами характерно обеднение именно образного мышления, ослабление способности к организации многозначных
«контекстуальных», трудно формализуемых свл^й. Исследования психоаналитиков, в том числе в рамках динамической психиатрии, указывают на нарушение эмоциональных связей в первичной группе как на возможную причину этого дефекта.. Идентификация, лежащая в основе эмпатии, — это та же способность к восприятию многозначного смысла чужих переживаний, к установлению многозначных связей между собой и другими. Аммон поэтому, несомненно, прав, подчеркивая, что «социальная энергия» возникает в процессе установления эмоциональных связей, что для ее передачи важен телесный, чувственный контакт, язык жестов и тональности речи, а не только формально логическая сторона последней.
Известно также, что для больных психосоматозами характерна затрудненность непосредственного установления эмоционального контакта, элекси^емия — неспособность воспринимать и сообщать другим свои ощущения, ограниченность воображения (фантазии), обеднение сновидений. И таких примеров скрытой связи нарушений образного мышления с различными формами психосоматической патологии мощю привести немало.
9. Понимание роли социальных отношений в установлении многозначных связей с миром позволяет по-новому взглянуть не только на сущность и задачи психотерапии, но и более глубоко осмыслить наметившиеся в последние годы характерные особенности ее эволюции.
Хорошо известно, что в самой психоаналитической литературе наметился в наши дни серьезный кризис* доберия к основным концепциям и постулатам, объясняющим достигаемые на основе психоанализа лечебные эффекты. На смену классическим теоретическим построениям, оперирующим такими понятиями, как символическая переработка переживаний, сопротивление устранению вытеснения, доведение до сознания неосознаваемых комплексов, и мотивов, все чаще приходит парадоксально простая мысль, что основой любой формы психотерапии является взаимно положительный эмоциональный контакт врача с больным, доверие и приязнь больного к врачу, которые всегда являются только откликом на безошибочно угадываемую больным приязнь врача к нему, готовность понять его и помочь ему. Различия конкретных психотерапевтических методов не имеют в данном случае существенного значения, и классический психоанализ как метод исцеления не обнаруживает во всяком случае решающего преимущества перед другими, теоретически менее разработанными подходами, даже если он существенно превосходит их — а это неоспоримо — по глубине понимания причин болезней.
Говорят, что понять — это наполовину простить. Возможно. Но для того, чтобы помочь больному, недостаточно только его понять, т. е. рационально осмыслить мотивы^ его страданий и поведения. Необходимо прочувствовать его заботы и проблемы, как свои собственные, пережить их вместе с ним и более того — необходимо, чтобы между врачом и больным возникла та многозначная связь, которая называется эмпатией и которая далеко не всегда поддается рациональному объяснению. Эмпатия, эмоционально-чувственный контакт, связывающий больного и врача, — это как бы первая тонкая ниточка, восстанавливающая нарушенную связь человека с миром, устраняющая одиночество больного (больной почти всегда «одинок» в каком-то существенном для него смысле — это, однако, тема особая, в которую мы сейчас не будем вдаваться).
Является ли такой подход чем-то принципиально новым для теории психоанализа и психотерапии в целом? Ну, конечно, такое понимание было бы наивным и исторически неверным. Достаточно вспомнить известное высказывание Фрейда, что в основе исцеляющего эф-
Фекта осознания вытесненного должно лежать «эмоциональное отре - агирование», без которого психоаналитическая методика бесплодна.
В дальнейшем эта идея позитивной роли эмоций в психоаналитическом процессе была, как известно, преобразована Фрейдом в теорию трансфера. Однако, и это неоднократно подчеркивалось в литературе/концепция трансфера всегда оставалась в системе теории психоанализа как бы своеобразным инородным телом, не только не слившимся логически с другими элементами этой теории, но во многом противостоявшим этим элементам и практически и концептуально. И именно это обстоятельство во многом обусловило трудность всей последующей судьбы психоанализа, бесконечные раздоры и расхождения среди его адептов, а под конец — переживаемый им сейчас, уже упомянутый выше, тяжелый кризис.
При таком общем понимании неоспоримой и очень серьезной заслугой Аммона является произведенный им как бы обратный перенос акцентов: обращение внимания на роль социальных факторов, прежде всего как факторов эмоциогенных, неразрывно связанных с «пониманием» больного, с «доброжелательностью» к нему и «участием» в его заботах и тревогах, с «серьезным» отношением к его жалобам и сопереживанием их. Именно это, по Аммону, — основное, именно в этом-то — решающее звено психотерапевтического процесса, которое врач не должен упускать из виду никогда и за которым при его умелом использовании последуют все те врачебные сдвиги, которых психотерапевт добивается.
10. Понимание роли эмоциональных контактов в психотерапевтическом процессе — это, таким образом, все более широко выдвигающийся в современной психотерапии, становящийся почти универсальным, общий принцип. Во французской литературе. это направление связывается в последние годы с именем Л. Шертока, автора психотерапевтической концепции, основанной на представлении о специфических эмоциональных отношениях («ГаШ1:ис1е»), создающихся между врачом и больным в процессе как терапевтической гипнотизации, так и психоаналитической процедуры; на идеях Рустана, подчеркивающего са - ногенную роль самого фактора эмоционально окрашенных высказываний больного, производимых последним в присутствии врача; на негативном отношении Видермана к принципу осознания вытесненного, рассматриваемому вне эмоционального аспекта переживаний и т. д.
Однако признание обязательности вовлечения эмоционального фактора в психотерапевтический процесс еще отнюдь не предопределяет, как истолковываются саногенная роль и саногенные механизмы такого вовлечения. Здесь существует много конкурирующих теорий. Достаточно известна точка зрения, по которой в основе любой психотерапии, в том числе и так называемой рациональной, лежит суггестия, некая разновидность гипноза. Не менее широко распространены и представления, по которым задачей психотерапии является перестройка психологических установок больного. Иногда утверждают, что благоприятный эффект возникает, если больному дают возможность просто высказаться о том, что его тяготит, в присутствии внимательного, доброжелательного, «все понимающего» психотерапевта (Ру - стан). Возможно, конечно, что каждое из этих представлений адекватно в каких-то специфических частных условиях, но на универсальность ни одно из них претендовать, естественно, не может. Единственное, что их имплицитно объединяет, — это все тот же принцип положительного эмоционального контакта между врачом и пациентом, который способствует восстановлению утраченной или ослабленной способности больного к йепосредственно-чувственному восприятию ми-
Ра во всей его многозначности, восстановлению ощущения неразрывной связи с ним. А их общей спорной чертой является выдвигаемое нередко представление, по которому каждое из них связано со своеобразной регрессией пациента к фило - и онтогенетически более раннему, «симбиотическому» типу связи с психотерапевтом, особенно с психоаналитиком. Мы полагаем, однако, что для объяснения этих особых отношений не обязательно привлекать понятие «регрессия». Ощущение органической включенности в мир и неразрывной «симбиотической» связи с ним отнюдь не является монопольной привилегией раннего детства. В младенчестве это, действительно, единственная форма общения с миром, поскольку у взрослого наряду с ней существует и рационально-логическая. Эта последняя может, как правило, у в ;рослого даже преобладать, но предпосылки для активного непосредственно - чувственного взаимодействия с миром у него, несомненно, также сохраняются и представлены образным, «правополушарным» мышлением. Именно поэтому у нас нет необходимости объяснять установление «симбиотических» связей как регресс, всегда гипотетический, к архаическим формам отношения.
11. И в заключение еще одно замечание. Классический психоанализ утверждает, что основной задачей лечения является доведение до сознания вытесненных, неприемлемых для «Супер-Эго», мотивов и комплексов, и, как только это удается,, наступает излечение. Кратко эту мысль можно выразить формулой «излечение через осознание». Но в самой этой формуле содержится трудно разрешимое противоречие. Ведь механизм вытеснения, согласно тому же психоанализу, лежит в основе неврозов и психосоматозов, и субъект бессознательно, но очень активно, ценой психического напряжения и соматических расстройств, стремится не допустить в сознание вытесненные мотивы и комплексы. Как же удается психотерапевту преодолеть это сопротивление? Разве вытеснение было просто «ошибкой» бессознательного? Нет, психоанализ всегда и справедливо видел в вытеснении один из важнейших защитных механизмов, предотвращающих распад здоровья и поведения. Почему же этот механизм вдруг оказывается ненужным?
Но действительно ли это происходит «вдруг»? Известно, что попытки императивного введения в сознание вытесненных переживаний без предварительной систематической работы психотерапевта с больным, без предварительной работы по укреплению ясно осознаваемых психологических установок больного вызывают резкое сопротивление со стороны больного, обусловливают негативное отношение больного к процедуре и могут привести к утя - желенйю состояния больного (вплоть до суицидиума). Позитивно проявляющееся осознание наступает обычно только как результат длительной предварительной психотерапии. Мы полагаем поэтому, что осознание вытесненного является не столько причиной, сколько следствием и критерием излечения. Само же излечение происходит благодаря притоку «социальной энергии» (по Аммону), благодаря длительным эмпатическим контактам, восстанавливающим способность к чувственному отношению с миром, реабилитирующим защит-' ные механизмы больного. Заострив эту мысль, её можно выразить так: не излечение через осознание, а осознание через излечение. Это, несомненно, пересмотр одного из основных положений ортодоксального фрейдизма, но пересмотр, в обоснование которого могут быть приведены очень многие факты и теоретические соображения.
12. Можно было бы очень долго говорить о том, каковы истоки рассмотренной нами выше глубокой нравственной потребности человека в эмпатии, — потребности, редукция которой, вероятно, скорее, чем какой-либо другой признак, заставля-
Ег думать о наиболее тяжелых, наименее курабельных формах шизофренической психопатологии. Мы, однако, не будем сейчас затрагивать эту очень специальную тему. В равной степени мы не станем углубляться в вопрос о том, в какой мере опора на важнейший, вскрытый Аммоном, принцип межличностных отношений (на принцип передачи и получения «социальной энергии» в его образной терминологии) заставляет взглянуть по-иному на самое существо психотерапевтического процесса. Это — тема, также требующая специального рассмотрения хотя бы потому, что она способна очень во многом осветить характер и причины трудностей, а если говорить точнее, тяжелый кризис, через который проходит современный психоанализ. Наша цель в настоящем сообщении была иной: изложить, во-первых, наше понимание принципа «социальной энергии» Аммона, охарактеризовав значение этого принципа как одной из ведущих на современном этапе развития психотерапии методологических категорий, и, во-вторых, подчеркнуть, как это уже было сказано выше, дух высокого гуманизма, широко вносимый Аммоном в современную психологию и психиатрию. Общественная значимость такого подхода очевидна.
В советской психиатрии идеи сходного типа разрабатывает академик А. Д. Зурабашвили, недавно награжденный Золотой медалью Германской Академии психоанализа (Западный Берлин), и эта близость исследовательских направлений, развивающихся в условиях разных культур, разных форм философского мировоззрения скорее, чем что-либо иное, говорит об их объективности, а вместе с тем об их высокой научной ценности и благоприятности перспектив их дальнейшего развития.
Для нас внутреннее родство упомянутого выше «факта Аммона» с приведенной основной мыслью, «фактом» Достоевского говорит, во всяком случае, очень о многом.
Представленный выше методологический анализ концепции «социальной энергии» Г. Аммона был опубликован, как уже было отмечено, на страницах журнала «Динамическая психиатрия» (1983, №№ 1—2). В наш адрес был высказан в этой связи сотрудниками Г. Аммона ряд критических замечаний [8; 10]. Поэтому в качестве дополнения к изложенному выше мы попытаемся ответить на эти замечания.
Б. Марсен начинает свое выступление с обоснования метафорического языка динамической психиатрии. Ссылаясь на Р. Якобсона, она утверждает, что метафоричность, неопределенность и некоторая поли- семантичность используемой терминологии является необходимым атрибутом целостного холистического подхода к проблеме человека, характерного для школы Г. Аммона, и находится в неразрывной связи с творческой силой этой теории. Поэтому неправомочен брошенный якобы нами упрек в излишней метафоричности концепции Г. Аммона, затрудняющей понимание основных ее положений. Однако наши замечания по этому вопросу никоим образом не носили характера упрека. Напротив, отмечая, что Аммон прибегает к языку метафор, мы пишем, что за этими метафорами скрыта глубокая мысль, полностью оправдывающая образный стиль ее выражения. В статье не говорится, что метафоричность служит «камнем преткновения» в понимании концепции динамической психиатрии. По-видимому, это ошибка перевода. В статье сказано только, что категориальный аппарат динамической психиатрии своеобразен и поэтому не легок для понимания.
По существу же каждая глобальная концепция в процессе своего развития проходит путь от метафоричности к лапидарной четкости и точности. При этом, конечно, неизбежно происходит некоторое углубление и упрощение концепции, зато повышается возможность ее анализа и развития.
Б. Марсен и У. Штук отмечают, что в нашей статье социальная группа рассматривается как слишком общее понятие, без дальнейшей дифференциации. Мы согласны с этим замечанием, но хотели бы только подчеркнуть, что задачей нашей статьи была оценка лишь наиболее общих, методологических аспектов понятия «социальной энергии», что не требовало углубления в детали.
Заслуживающим более подробного обсуждения представляется нам замечание о необходимости диалектических отношений между потребностью в связи с другими людьми и потребностью в независимости, самодостаточности, выделении себя из среды. На этой стороне вопроса мы не останавливались в статье, ибо не это было основным предметом рассмотрения. Однако мы полагаем, что между интеграцией с миром и освобождением от симбиотических отношений со значимыми другими людьми нет противоречия. Более того, именно способность к установлению многозначных чувственных связей с миром в самых разнообразных проявлениях позволяет в конечном итоге преодолеть ограниченные симбиотические отношения с каким-либо одним человеком, освободиться от чрезмерной эмоциональной зависимости от него. Ощущение естественной и радостной «вписанности» в мир, столь тесно связанное с адекватным развитием образного мышления*, дает человеку мощную поддержку во всех его жизненных проявлениях и является непременным условием становления индивидуальности и самодостаточности. Зависеть сразу от всего и от всех — значит не зависеть ни от кого в отдельности. Ведь в конечном итоге. симбиотическая связь с конкретным лицом отражает неспособность к самостоятельному взаимодействию с миром и ощущение незащищенности перед ним. Человек, уверенный в своей силе и прочности своей позиции (а такая уверенность немыслима без глубокого ощущения гармонической связи с миром), не нуждается ни в ком до такой степени, чтобы отказаться от собственной индивидуальности. И мы не напрасно подчеркиваем, что при правильном развитии отношений в процессе психотерапии эм - патическое взаимодействие с врачом является только первым шагом на пути восстановления многозначных связей с миром. Разумеется, оно ни в коем случае не должно быть подменено симбиотической зависимостью. Еще раз нужно подчеркнуть отличие нашей позиции от точки зрения тех, кто считает отношения в процессе психотерапии формой регресса к симбиотическим отношениям больного («младенца») с терапевтом («родителем»). При таком регрессе подлинный и долговременный успех психотерапии (в смысле восстановления собственных защитных способностей человека) более чем сомнителен. Для достижения успеха психотерапевт должен выполнять в какой-то степёни ту же функцию, что и мать на втором году жизни ребенка. Мать должна вводить ребенка в мир эмпатических и в то же время многозначных эмоциональных отношений не для того, чтобы накрепко привязать ребенка к себе, а для того, чтобы помочь ребенку в овладении миром, поддержать его, повысить его уверенность в себе, в конечном итоге — помочь ему оторваться от полной, зависимости от самой матери. Точно также и психотерапевт должен ставить перед собой задачу возвращения субъекту мира во всей его многоцветности. Конечно, само по себе развитие образного мышления, способности к восприятию целостности и многозначности мира и собственных с ним отношений еще не гарантирует развития индивидуальности, а является лишь обязательной предпосылкой к такому. развитию. Чтобы она реализовалась, необходимо направленное воспитание.
CONCERNING THE PRINCIPLE OF G. AMMON’S “SOCIAL ENERGY” (SOME COMPARISONS OF METHODOLOGICAL CATEGORIES AND THEIR ANALYSIS)
F. V. BASSIN, V. S. ROTENBERG, I. N. SMIRNOV
Institute of Neurology of the USSR Academy of Medical Sciences 1st Moscow Medical Institute
Institute of Philosophy of the USSR Academy of Sciences SUMMARY
Gunther Amraon’s conception of the essence and functional purpose of “ social energy” is juxtaposed with Freud’s well-known views on the psychic energy. The principal difference and advantage of Ammon’s conception lies in its emphasis on the special significance of the individual’s social relations in the formation of his energetic potential. Account is also taken not only of verbal, formal logical contacts but non-verbal, emotionally charged forms of communication are regarded as still more important. Such an approach permits' to relate the concepts of “social energy” to contemporary data on the functional asymmetry of the cerebral hemispheres. It is stressed that those interactions between persons that are considered by Ammon as decisive in the development of human personality can be best described in terms of the orgajnization of an ambiguous context associated with the function of the right hemisphere. The basic task of psychotherapy, regardless of the particular school within which it is carried out, is to restore the individual’s capacity for the formation of an ambiguous context as well as the reestab - lismhent—with psychotherapist’s aid—of significant relations with the world. This provides for the normal functioning of the mechanisms of psychological defence. The rupture of these leads to various neurotic and psychosomatic disturbances. A reinterpretation of some of the fundamental propositions of psychoanalysis is proposed, in particular it is suggested that the psychoanalytic formula; “cure through insight” should be replaced by the formula: “insight through cure”.
ЛИТЕРАТУРА
1. МАРКС K-, ЭНГЕЛЬС Ф., Соч., т. I, 242.
2. БАССИН Ф. В., Вопросы психологии, 1973, №6, 13—24.
3. ВЫГОТСКИЙ Л. С., Психология искусства, М., 1929.
4. ВЫГОТСКИЙ Л - С., Мышление и речь, М., 1933.
5. ДОСТОЕВСКИЙ Ф. М., Письма, т. I-, М.—Л., Госиздат, 1930, 418.
6. НАЛИМОВ В. 3-, Вероятностная модель языка,/М., 1959.
7. HOLT R., The Ego. Scient. Proceed, of the Amer. Acad, of Psychoanalysis. 1967, И, 1.
8. MARSEN B., Dynamische Psychiatrie /Dynamic Psychiatry, 1983, 78/59, 49—51.
9. ROTENBERG V. S., Dynamische Psychiatrie /Dynamic Psychiatry, 1979, 59, 494—498.
10. STUCK U., Dynamische Psychiatrie /Dynamic Psychiatry, 1983, 58/59, 52—56.
11. SULLOWAY F., Freud — Biologist of the Mind (beyond the psychaoanalytic legend).
Basic Books, N. Y., 1979.