Ваш психолог БИОЛОГИЧЕСКИ ОБУСЛОВЛЕННЫЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНЫЕ МОТИВАЦИИ В СТРУКТУРЕ ЛИЧНОСТИ
В. А. ФАИВИШЕВСКИИ
Психоневрологический диспансер № 11, Москва ВВЕДЕНИЕ
В настоящей статье мы, как и ряд других авторов [I; 17, III, 189, III, 181], исходим из представления о личности человека как о многослойном образовании, в котором с определенной степенью огрубления можно различать три уровня: 1) допсихический биологический, 2) психический эмоциональный, тесно связанный с биологическим уровнем, и 3) сознание, связанное, с одной стороны, с эмоциональным уровнем, а с другой — с социальными факторами. При возникновении в эволюции новых, высших функциональных систем старые во многих случаях не исчезают бесследно и деятельность их не прекращается. Она лишь перекрывается деятельностью новых систем, включаясь в них, интегрируясь ими. Вместе с тем, старые системы, продолжая функционировать в рамках новых или параллельно им, могут оказывать на деятельность последних то или иное влияние. В свою очередь, и новые системы, возникающие в филогенезе для того, чтобы функционирование организма стало более совершенным, помимо этой подчиненной нуждам организма деятельности, могут порождать особые формы поведения, не служащие непосредственно организму, а обусловленные свойствами самой новой системы, которая таким образом становится источником новых потребностей. При этом каждая новая функциональная система может вступать не только в синергичные, но и в антагонистические отношения с предшествующими системами.
Трудно сомневаться в том, что человеку, коль скоро он является продуктом биологической эволюции, присущи наиболее фундаментальные биологические закономерности и инстинкты самых различных уровней организации живого. Поэтому мы полагаем, что невозможно понять закономерности, по которым формируется и действует личность, не поняв влияния, которое оказывают на психический и социальный уровни ее проявления биологические, «для себя функционирующие», компоненты человеческой природы.
Обычно влияния, которые сознание испытывает со стороны эво - люционно более древних систем мозга, либо с трудом поддаются осознанию (это нераспознанные в себе, понятийно не дифференцированные эмоции), либо являются в принципе субъективно неосознаваемыми. Здесь уместно уточнить содержание, вкладываемое нами в термин бессознательное.
Мы разделяем точку зрения тех психологов, которые под бессознательным понимают не все то, что просто не осознается (например, 318
Физиологические и автоматизированные психические процессы), а лишь те неосознаваемые явления, которые обладают мотивационным действием, т. е. влияют на побуждения, эмоции, образ мыслей и действия индивида. При этом бессознательное психическое неоднородно по своей природе и происхождению. Следует различать, по крайней мере, два типа неосознаваемых психических явлений. Один из них — это бессознательные явления вторичные по происхождению и, так сказать, постсознательные, которые уже прежде были содержанием сознания, но оказались вытесненными из него (психоаналитическая литература, в основном, касается именно такого рода бессознательных явлений).
Другой тип бессознательного представляют собой те психические явления, которые никогда не были (и часто так и не становятся) содержанием сознания и по времени предшествуют ему. В частности, это те психические явления, которые существовали до возникновения сознания как в филогенезе, так и в онтогенезе человека. В сущности, бессознательное этого рода возникло только с появлением сознания и поэтому бессознательные психические явления этого типа являются досознательными. Именно вопрос об участии в структуре личности бессознательного 2-го типа мы намерены обсудить в настоящем сообщении и рассмотреть в данном аспекте работы, представленные на Международном симпозиуме по проблемам бессознательного.
То, что было сказано выше о взаимоотношениях эволюционно новых и старых физиологических систем, относится также к взаимодействию досознательных психических процессов и сознания. Последнее эволюционно возникло в качестве инструмента, способствующего наи - лучшей адаптации организма к окружающей среде, и функция его заключается в том, чтобы управлять психикой. Однако отсюда вытекают неизбежные и имеющие свои закономерности коллизии между сознанием как руководящей инстанцией, с одной стороны, и руководимой им (а порой «сопротивляющейся» этому руководству) системой более древних психических (досознательных) и даже физиологических процессов, оказывающих со своей стороны известное влияние на деятельность управляющей инстанции. Поэтому в психике человека невозможно наблюдать раздельно деятельность сознания и бессознательного, ибо ни одна из этих сторон психики не существует сама по себе.
О бессознательных механизмах смыслообразования
Хотя поведение животных никак нельзя назвать осмысленным, однако объективно оно всегда имеет смысл, то есть направлено на удовлетворение потребностей, более или менее непосредственно связанных с поддержанием жизни и воспроизводством потомства. Поведение человека, как правило, бывает субъективно осмысленным, то есть сознательно направленным на достижение желаемого. Однако стремления человека далеко выходят за рамки чисто биологических потребностей, а порой и противоречат им. Более того, стратегия поведения человека подчас не соответствует тем целям, которые он осознанно преследует, хотя эта стратегия может им субъективно восприниматься как адекватная этим целям, то есть имеющая смысл. И это ощущение смысла своей деятельности, вызывая чувство удовлетворения, служит положительным подкреплением для продолжения деятельности, нередко по существу иррациональной. И наоборот, субъективное ощущение своей деятельности как бессмысленной, безусловно, прекращает ее. Этот фундаментальный принцип, которому подчиняется душевная жизнь человека, названный Ф. В. Бассиным «законом смысла» [2; 3], часто преобладает над реальной целесообразностью в иерархии факторов, организующих течение психических процессов. Каковы же эти, по нашему мнению, имманентно присущие психике человека механизмы, которые лежат в основе смыслообразо - вания? Глубинность и абсолютность этих механизмов побуждают искать их истоки в недрах эволюционно древнейших регуляторов поведения. К ним должна относиться, пожалуй, самая фундаментальная и всеобщая мотивация поведения животных — стремление быть ориентированным в среде обитания. По определению самого общего характера ориентированность организма — любой сложности, начиная с самого элементарного^ — заключается в его пространственной от- граниченности от окружающей среды, наряду с постоянным контактом с ней, необходимыми для поддержания живой системой своего равновесного состояния. Ориентированность в таком понимании является обязательным свойством любого живого образования.
Свойство и способность быть постоянно ориентированным в среде обитания является первейшим из необходимых условий для выживания живого, и поэтому направленное на ориентировку поведение не может не регулироваться соответствующей потребностью на всех ступенях эволюции.
Предтечу этого типа поведения можно наблюдать уже у растений в форме гео - и гелиотропизма, а у простейших в виде фото - и хемотаксиса. У животных для более совершенной их ориентировки в окружающей среде возникают особые инструменты в виде специализированных органов чувств, а также специфические физиологические механизмы и формы поведения. Наблюдения этологов дают в изобилии свидетельства того, что стремление к ориентированности в обстановке является одним из доминирующих мотивов поведения животных [23].
Единственная реальность, в которой приходится ориентироваться животным, — это объективно имеющееся в данный момент и воспринимаемое ими непосредственно-чувственным образом пространство, а у стадных и стайных животных — также другие особи сообщества. На местности главным ориентиром для нестадных животных является их жилище. Ориентирование в сообществах у стайных или стадных животных обусловливается ранговой стратификацией членов группы, где главным ориентиром для всех служит вожак.
Мы полагаем, что стремление быть ориентированным в окружа - щей среде — эта одна из самых фундаментальных, всеобщих и первичных мотиваций, формирующих поведение животных, — существует и широко проявляется в качестве неосознаваемого инстинкта также и у человека. И у него имеется потребность — осознаваемая и неосознваемая — быть ориентированным в пространстве и выделять в нем ориентиры. Люди, неожиданно оказавшиеся в незнакомом месте, обычно испытывают растерянность (можно думать, что растерянность — это чувство, являющееся специфическим негативным подкреплением инстинкта ориентировки).
Однако, в отличие от животных, у человека, обладающего стойкой памятью, способностью к образному и абстрактному мышлению, кроме объективной реальности пространства, данной ему в непосредственном ощущении, имеется вторая реальность — субъективная, которую образует совокупность интрапсихических явлений, отражающих весь жизненный опыт индивида. Именно через посредство этой субъективной интрапсихической реальности человек в основном и воспринимает реальность внешнюю. В сущности, для нас субъективно значимой является не вся окружающая нас действительность, а лишь те ее фрагменты, которые становятся содержанием нашего сознания и оцениваются в контексте установок, создаваемых прошлым
И ожидаемым будущим.
Можно предполагать, что у древнего человека эта субъективная реальность была не менее яркой, чем объективная. На это, видимо, указывает яркое воображение у детей, феномены эйдетизма и грезоподобных фантазий. Поэтому есть основания думать, что и в отношении субъективной, интрапсихической реальности — образов, представлений, мыслей, обладающих к тому же известной степенью спонтанности, — действовал и действует поныне тот же инстинкт ориентировки, тот же неосознаваемый поиск опорных ориентиров, то же неосознаваемое стремление организовывать эти ориентиры й иерархически структурированные (по степени их субъективной значимости) системы, которые, как мы утверждаем, существуют в отношении объектов внешней реальности. Предположение о наличии такой неосознаваемой потребности в организации своих психических процессов 6 качестве имманентного свойства человеческой психики логически вытекает из того, что она, эта потребность, должна порождаться тягостным субъективным состоянием, близким к невротическому, при неупорядоченности этих процессов, сопровождающейся ощущением неуправляемости ими и, как следствие, чувством смятения и тревоги. Эта неосознаваемая потребность могла сыграть существенную роль в антропогенезе и в формировании человеческого общества. Можно думать, что на ранних этапах развития человеческой психики — как в антропогенезе, так и в онтогенезе, — когда уже сформированный анатомо-физиологический субстрат речевой системы только начинал осваивать свою функцию, эта потребность первобытного человека (а ныне — детей) в организации своих психических процессов способствовала формированию речи, поскольку слово, как указывает Л. С. Выготский [6], является организатором мышления, и дети потому быстро овладевают речью, что активно ищут слова, испытывая потребность в них.
На стадии возникновения у первобытных людей осознания своей этнической (родовой, племенной) общности представляется вероятным появление у этноса потребности ориентироваться в таких категориях своего бытия, как время и мироздание.
Потребность в ориентировке во времени могла быть одной из причин зарождения у каждого этноса весьма напряженного, хотя и лишенного конкретно-практической ценности, интереса к своему прошлому, проявляющегося в создании мифов о происхождении[90] и в гаданиях[91], дающих чувство ориентированности в будущем.
Стремление к постижению своего места в мироздании, в мире невидимых сил природы и своей связи с ними могло сыграть определенную роль в возникновении религиозного чувства, в выработке различных форм религио ного мировоззрения.
Сам феномен мифотворчества, как и вообще универсальная тенденция к формированию мировоззрений, становится более понятным, если рассматривать его как проявление присущей человеческому мышлению, в первую очередь коллективному, потребности иметь ориентиры во всех сферах своего бытия. Поразительная устойчивость мифов и религий на всех этапах развития общества и культуры, даже когда эти мировоззрения, казалось бы, уже не соответствуют уровню достигнутых позитивных знаний о мире, свидетельствует о том, что причина устойчивости таких схем состоит не столько в том, что
Они помогают понять мир в его объективных причинно-следственных связях, сколько в том, что помогают объяснить его себе, то есть при вести в порядок (в систему) совокупность субъективных интрапсихи - ческих впечатлений о мире и о своем месте в нем.
Высказанные соображения касаются не только коллективных представлений. Инстинкт ориентировки, как мы полагаем, оказывает не меньшее влияние и на формы организации индивидуальной психики.
Так, с возникновением предощущения и ощущения своего «Я» (как чего-то отличающегося от «не-Я») инстинкт ориентировки должен был проявиться и в отношении этого психологического феномена в нескольких аспектах.
В феномене «Я»а, заключающемся в ощущении субъектом своей отдельности, самостоятельности, отличия от других индивидов, можно наблюдать две сосуществующие и противоположно направленные тенденции в отношении к другим индивидам. Они проявляются в стремлении, с одной стороны, к эмоциональному сопричастию с другими людьми, в чувстве «приязни» и в потребности быть объектом такой же приязни («потребность любить и быть любимым»), а с другой стороны — в желании сохранять свою отдельность, что в оптимальном варианте проявляется в стремлёнии к независимости, свободе, в чувстве собственного достоинства. В определенных случаях эта потребность в отдельности может включать в себя в качестве компонентов эмоции оборонительного и даже агрессивного характера, обусловленные деятельностью соответствующих физиологических систем, о чем будет идти речь ниже.
Исходя. из вышеприведенного определения ориентированности, можно предположить, что эти две тенденции (стремление к контакту и к отгороженности) гомологичны поведенческим тенденциям, отмечающимся у животных, начиная с одноклеточных, и являются производными инстинкта ориентировки, проявляющегося на уровне психологического феномена «Я». Эти тенденции имеют характер весьма напряженных потребностей, неудовлетворенность которых может вызывать сильнейшие страдания — страдания одиночества при неудовлетворенности первой из них и чувство зависимости, несвободы при неудовлетворенности второй.
Амбйтендентность «Я», то есть стремление к контакту, наряду со стремлением к отграничению от других, возможно, составляет психологическую основу этногенеза. Во всяком случае, этнографы и историки первобытного общества считают, что «система отношений «гмы
— они» составляет объективную (правильнее сказать — субъективную — В. Ф.) основу всякого этнического сознания и самосознания» [5; 12; 18].
Другим проявлением инстинкта ориентировки при возникновении ощущения «Я» является отмечавшаяся еще Э. Фроммом [25] неосознаваемая потребность у человека поиска места своего «Я» среди других членов общества. При этом каждый субъект в зависимости от своих психофизиологических качеств и в контексте конкретных обстоятельств может (в крайних вариантах) опираться на один из двух ориентиров в качестве главного — либо на свое «Я», либо на «Я» другого (который, в свою очередь, может иметь собственные ориентиры в сообществе). Похожая, по крайней мере, по форме, ранговая стратификация (от особи «Альфа» до особи «Омега») наблюдается в
Сообществах животных, причем, по наблюдениям этологов г[21; 23], эта иерархия поддерживается инициативой не только особей высших, но и низших рангов. Элементы аналогичного механизма, как мы предполагаем, лежат в основе спонтанной иерархизации человеческих, так называемых, «малых групп».
Психологическая готовность к восприятию общества как системного множества и ощущение себя в качестве одного из его элементов могла быть одной из предпосылок спонтанной иерархической самоорганизации прачеловеческих и человеческих коллективов на ранних стадиях социогенеза и принятия социально стратифицированной системы обществ на бодее поздних исторических этапах.
В условиях сформированного человеческого общества психика человека с содержательной стороны является социально-детерминиро- •ванной, и в этом смысле личность, по выражению К. Маркса »[14], представляет собой «совокупность общественных отношений». При этом следует иметь в виду, что у человека имеется субъективное отношение к этому содержанию своей психики. М. Кофта [24] пишет, что «принимая решения, субъект учитывает (мы бы сказали, что бессознательно оценивает — В. Ф.) личностные стандарты собственного поведения, социальные требования и ожидания, иерархию ценностей и целей. При этом личность поддерживает определенное постоянство между своим поведением и внутренними моральными ценностями и нормами».
Мы полагаем, что это постоянство, как и «целостность системч фундаментальных отношений личности», о котором пишет А. Е. Ше - розия [24], обусловлены тем, что имеющаяся у каждого человека совокупность индивидуальных субъективно значимых ценностей организована в иерархическую систему по степени их субъективной значимости относительно некой высшей ценности как главного ориентира (доминирующей ценности). Наличие такой системы есть субъектив - но-личный «смысл» бытия, а сохранение или достижение главного ориентира системы (доминирующей ценности) — личная цель. Исчезновение этого ориентира (физическое, либо вследствие обесценивания или даже в результате достижения цели и обеспечения ее прочности) влечет за собой и означает распад всей системы, когда равнозначимым (или равнонезначимым) становится все. Возникающий при этом хаос в сфере интрапсихической реальности субъективно ощущается как тягостное переживание (смятение, растерянность, тревожность), представляющее собой состояние, сходное с невротическим[92]. Ф. В. Бассин с соавт. Г4] расценивают такие ситуации как психическую травму,* справедливо замечая, что «наиболее травмирующим является нарушение «порядка» в том, что является наиболее «значимым».
Существует, по крайне мере, два типа неосознаваемой психологической защиты от таких состояний. Один из них заключается в неосознании субъектом происшедших изменений в объективной ситуации, игнорировании ее несоответствия уже имеющейся интрапсихической картине мира. Такого рода защитный механизм, по нашему мнению, лежит, в частности, в основе обнаруженного М. Л. Гомелаури [24] в ее экспериментах явления, которое состоит в том, что уровень притязаний личности, обычно зависящий от успеха или неуспеха, адекватно менялся только тогда, когда успех и неуспех находились в зоне так называемого «автопортрета» (то есть в системе интрапсихи - ческих представлений о себе — В. Ф.). Если же успех и неуспех резко отклонялись от зоны «автопортрета», то уровень притязаний ос-
Тавался неизменным. Мы полагаем, в этих условиях для адекватного изменения уровня притязаний потребовалась бы столь радикальная перестройка субъектом всей системы представлений о себе, что защитные механизмы не допускали этого и неадекватность притязаний оставалась незамеченной ради сохранения неизменности данной системы. К. Кофта 124], описывая подобный тип психологической защиты, расценивает его как «снижение уровня сознания».
Интрапсихическая реальность, действительно, в определенных пределах может быть субъективно более значимой, чем реальность объективная, что, возможно, является одной из существенных причин, обусловливающих известный консерватизм человеческих мнений и убеждений. Однако эта высокая значимость интрапсихической системы ценностных ориентиров отнюдь не обязательно сопряжена со снижением уровня сознания. Она может сочетаться и с адекватным критическим восприятием действительности и в этих случаях, по мысли Ф. В. Бассина [24], служит источником активности личности. В сущности, под термином «личность» в обиходном его употреблении понимается именно прочность субъективной системы ценностных ориентиров, ибо именно эта прочность является основой стабильной целеустремленной активности.
Другой тип психологической защиты — это, как пишут Ф. В. Бас - син с соавт. [4], «перестройка в субъективной иерархии значимого», благодаря которой происходит установление соответствия между интрапсихической системой ценностных ориентиров и объективной реальностью при невозможности изменить последнюю. Этот тип психологической защиты обеспечивает, личности пластичность и адапта - бильность.
При всем различии вышеописанных психологических защитных механизмов у них имеется одна общая, главная черта. Она заключается в направленности защиты на сохранение или достижение «порядка в значимом». Этот порядок состоит в наличии иерархически структурированной системы внутренних (интрапсихических) ориентиров (ценностей). Неосознаваемая защита от нарушения этого сложившегося порядка, от душевного хаоса и смятения составляет, на наш взгляд, один из важных компонентов целеобразования. Таким образом, важность и необходимость цели, ощущаемой в качестве субъективно-актуальной, определяется не только и не столько теми материальными и социальными благами, которые обретает субъект при ее достижении, сколько тем, что она является фактором, организующим душевный порядок, предохраняющим индивида от тягостного ощущения душевного беспорядка и растерянности. В этом свете само, целе - полагание представляется специфически человеческой потребностью, вытекающей из неосознаваемого стремления к ориентированности в сфере объектов своей интрапсихической реальности по признаку их субъективной ценности, а организация и поддержание «порядка», то есть ориентированности в этой реальности, является фундаментальным принципом, которому неосознаваемым образом автоматически подчиняется душевная жизнь человека.
Неосознаваемые побуждения, обусловленные активностью нейрофизиологического субстрата
Как отмечалось выше, возникшие в эволюции новые функциональные системы, служа организму своей функцией, одновременно требуют реализации этой своей собственной функции и таким образом могут порождать новые потребности, которые, в свою очередь, способны модифицировать поведение организма. Так, у животных известны такие формы поведения, которые не вызваны внешними стимулами, а с той или иной периодичностью проявляются спонтанно, например, исследовательское поведение, охотничье (в условиях сытости
Животного) и др,
Влияние на поведение физиологических систем, обусловливающих оборонительно-агрессивные реакции
Этологами детально изучено так называемое агрессивное поведение. Установлено, в частности, что у различных видов животных время от времени спонтанно возникает повышенная агрессивность, которая разрешается в стычках по таким поводам и в отношении таких объектов, которые в другое время не провоцируют нападений. Так, петух, лишенный объекта нападения, время от времени начинает сражаться со своим хвостом [23]. К. Лоренц, используя представления Тинбергена [35; 36], объясняет спонтанные вспышки агрессивного поведения накоплением мотивационной энергии в «центрах агрессии» [31].
Действительно, у млекопитающих, в том числе у человека, в области структур лимбической системы мозга обнаружен ряд пунктов, стимуляция которых электрическим током вызывает агрессивно-обо-
Ронительное поведение, а у людей, по их самоотчетам, — эмоции неприязни, враждебности, злобы [20; 27; 28; 30]. Предполагается, что эти пункты являются элементами специализированной анатомо-функцио - нальной системы, генерирующей агрессивно-оборонительное поведение. Формирование в эволюции этого типа реакций и самой физиологической системы, продуцирующей их, обусловлено положительной биологической ролью соответствующего поведения, направленного на выживание особи в процессе внутривидовой борьбы и обеспечивающего более сильному животному преимущество в воспроизводстве потомства над более слабым. Однако существование таких систем обусловливает возможность их функционирования и вне связи с ситуацией опасности или конкуренции, требующих их активности. Для предположения возможности функционирования этих систем «вхолостую» имеются нейрофизиологические основания.
Действительно, являясь нейрональными образованиями, эти системы должны функционировать, по крайней мере, согласно самым общим и основным законам деятельности нервных элементов вообще. Одним из основных свойств нейронов является их возбудимость. Она заключается в том, что под влиянием приходящих к нейронам по нервным проводникам возбуждений (вызванных внешними раздражителями) они разряжаются нервными импульсами, в которых отражается функция данных нервных элементов. Но и при отсутствии внешнего раздражителя нейроны в результате деятельности внутриклеточных и межклеточных механизмов время от времени разряжаются спонтанно [26; 34]. Таким образом, импульсная активность нейронов является неотъемлемым их свойством и, по-видимому, обязательным условием их существования.
Обычно в нервной системе целенаправленное распределение потоков импульсации обеспечивается наличием аппарата фильтрации, пропускающего закодированную в импульсах информацию соответственно ее значению. Однако, как было установлено А. А. Ухтомским [22]! при повышенной возбудимости нейронов они могут реагировать разрядами на стимуляцию иной, чуждой им модальности, . «привлекая» к себе импульсы, предназначенные для других функциональных систем и становясь таким образом доминантными очагами.
В ситуации отсутствия врагов и соперников нейроны физиологи
Ческих систем агрессивно-оборонительного поведения, лишенные притока адекватных раздражителей, оказываются в состоянии сенсорного голодания (депривации), вследствие чего должна спонтанно повышаться их возбудимость. В результате нейроны этих систем могут стать доминантными очагами, «привлекающими» к себе неадекватные по своей специфике импульсы из других нейрональных структур, прежде с этими депривированными системами не связанные. Вместе с тем эти нейроны могут становиться источниками спонтанных импульсов.
Описанные нейрофизиологические механизмы могут лежать в основе спонтанного агрессивного поведения животных, которое проявляется в периодических, не обусловленных реальными жизненными интересами животных, стычках между особями одного вида.
Такое поведение могло бы нанести серьезный ущерб виду, однако у животных существуют выработавшиеся в эволюции механизмы, которые ппсдотвращают драматические последствия подобных действий. К ним относятся так называемая «поза покорности», мгновенно и полностью блокирующая агрессию, переадресовка агрессии и незавершенные, неполные ее проявления, носящие символически-знаковый характер.
У человека также существуют физиологические система, генерирующие злобные («агрессивные») эмоции, и эти системы в соответствии с описанным нейрофизиологическим, механзимом, очевидно, также способны к спонтанному возбуждению. Проявления неадекватных эмоций раздражения, злобы, гнева, ярости достаточно часто наблюдаются и хорошо известны, чтобы требпладигь доказательств их существования. Однако у человека отсутствуют или, по крайней мере, недостаточно эффективно действуют присущие животным механизмы блокады агрессии (потому, как полагает К. Лоренц, что человек от природы не является сильно вооруженным хищником). Тем не менее, спонтанно возникающая у человека агрессивность проявляется отнюдь не беспорядочно, а, как мы полагаем, регулируется механизмами рационализации, опирающимися на два вышеназванных инстинкта. Прежде всего, вследствие подчинения у человека психипргкой деятельности «~акону смысла», вытекающему из инстинктивной потребности в «порядке» в интрапсихической реальности, спонтанно возникающие у него злобные эмоции выступают в сознании кяк адекватные ситуации, то есть как имеющие смысл. В соответствии же с инстинктивным стремлением человека к социальным контактам, с потребностью в одобрении, в «любви» со стороны других людей, к которым он считает себя сопричастным, смысл злобного аффекта субъективно, хотя и ложно, интерпретируется сознанием как общественно полезное негодование против общественно вредных действий или намерений некоего «чужого» или «чужих», то есть тех, кто не включен в сопричастную группу (и, следовательно, противопоставляется ей как враг).
Часто наблюдающееся (например, при склоках в коллективе) сосуществование враждебности по отношению к «чужим» («врагам»), с одной стороны, и стремления к объединению со «своими» (для их защиты и совместной борьбы), с другой, а также одновременное нарастание напряженности этих чувств наводит на мысль о том, что обе эти противоположные эмоции функционально взаимосвязаны и сенсибилизируют друг друга. Зло почти никогда не совершается с субъективным пониманием его как такового, а всегда выступает под маской «блага» для общества и «справедливого возмездия» для тех, против кого оно направлено. Даже в тех случаях, когда человек творит зло в сугубо эгоистических целях, он искренне полагает, что кем - 326 то когда-нибудь будет понята и оценена правомерность его действий. Таким образом, зло для своей реализации нуждается в моральной санкции других людей («своих»), пусть даже представляемых абстрактно или воображаемых.
Когда человека постигает сознание, что его поступок будет осужден абсолютно всеми и он сам не находит ему оправдания даже со стороны инстанции внутреннего «другого» («Я»), тогда возникают угрызения совести, чувство вины, которое сопровождается резким снижением самооценки (с точки зрения внутреннего «Другого»), чувством утраты права на любовь других людей и, отсюда, — ощущением разъединенности, потери контакта с ними.
Хотя физиологические механизмы, формирующие зл! обный афу фект, несомненно, существуют у человека и способны, функционируя спонтанно, создавать между людьми конфликтные отношения, не вытекающие с необходимостью из объективных ситуаций, тем не менее, нельзя согласиться с К. Лоренцом в том, что войны между государствами, особенно современными, обусловлены именно этой биологической мотивацией.
Это неверно прежде всего потому, что в современную эпоху войны возникают не стихийно, не вследствие * эмоционального состояния народных масс, а инициируются относительно небольшим количеством лиц, стоящих у власти, и, разумеется, отнюдь, не только по мотивам эмоционально-аффективного характера. Но верно то, что и правители для того, чтобы начать войну, также нуждаются в моральной санкции (моральной поддержке) своего народа, и для того, чтобы получить ее, используются средства искусственной активации агрессивных эмоций масс (версия: «нам грозят враги»), наряду с моральной санкцией на эти агрессивные чувства (версия: «мы правы»).
Гораздо большую роль играет спонтанная агрессивность в генезе конфликтов такого рода, как феномены психологической несовместимости в «малых группах», межнациональная, религиозная вражда и т. п. Мы полагаем, что, наряду с традиционной просветительской работой, широкое, систематическое психологическое воспитание, направленное на разъяснение внутренней природы такого рода эмоций и конфликтов, могло бы в какой-то мере содействовать их смягчению, поскольку оно способствовало бы выведению соответствующих бессознательных мотиваций в сферу сознания, где они выступали бы как неадекватные провозглашаемым целям, то есть бессмысленные.
Влияние на поведение человека систем общей мотивации
На определенном этапе эволюции у млекопитающих возникли особые центральные анатомо-функциональные образования [32; 33; 15; 20], специальной функцией которых явилось формирование положительных и отрицательных эмоций. Биологическая роль этих образований, часто называемых «системой положительной мотивации» (СПМ) и «системой отрицательной мотивации» (СОМ), состоит в том, чтобы придавать эмоционально-чувственные знаки удовольствия и неудовольствия («страдания») различным ощущениям и создавать таким образом положительные и отрицательные подкрепления («поощрение и наказание») различным формам поведения животного.
Этот аппарат тесно связан с деятельностью центров, регулирующих специфические витальные потребности так, чтобы удовлетворение какой-либо из них сопровождалось активацией СПМ, а восприятие вредных стимулов активировало деятельностью СОМ. Данная система возникла в эволюции для создания внутреннего побуждения к
Активности, к действиям, направленным на выживание и воспроизводство животных посредством эмоционального подкрепления соответствующего поведения.
Как и в случае систем агрессивного поведения, существование особого аппарата общей мотивации обусловливает принципиальную возможность его функционирования вне связи с деятельностью центров специфических потребностей. Эта возможность реализуется лишь в тех случаях, когда длительное время отсутствует активация СПМ и СОМ со стороны центров специфических потребностей, что может иметь место при полном удовлетворении этих потребностей и в условиях устойчивой безопасности для организма. При этом данные системы по существу оказываются в состоянии сенсорной депривации. Для животных такие условия не являются типичными, но для человека, обитающего в искусственной среде, обеспечивающей ему больший или меньший комфорт и безопасность, они составляют скорее правило, чем исключение.
Какие же последствия может иметь сенсорная депривация систем общей мотивации, которая, согласно нашей посылке, характерна для* человека в большей степени, чем для животных?
Что касается СПМ, то, очевидно, при удовлетворении витальных потребностей эта система, не получая импульсации со стороны центров соответствующих потребностей, должна оказываться в состоянии; сенсорного голодания с вытекающим отсюда снижением порога возбудимости своих нейронов.
Согласно теории Тинбергена [35; 36], у животных при накоплении в нервных центрах мотивационной энергии и при отсутствии разрешающего импульса, исходящего от объекта-цели, может возникнуть искаженная или неполная форма поведенческой реакции — так называемые реакции «заполняющей» деятельности. Согласно этой модели, как мы полагаем, у человека в условиях «насыщения» центров витальных потребностей энергия, накапливающаяся в депривированной' вследствие этого СПМ, также должна была бы высвобождаться посредством «заполняющей» деятельности. Однако деятельность человека, если она даже по своему физиологическому механизму является «заполняющей», все же не может быть бессмысленной вследствие действия описанного выше инстинкта ориентировки в сфере своей интра - психической реальности, порождающего потребность в «смысле». Поэтому у человека (в норме) спонтанно возникающее общее влечение к эмоционально положительным переживаниям может быть реализовано только в форме стремления к цели. Мы полагаем, что состояние сенсорного голодания СПМ, сопровождающееся спонтанным повышением возбудимости нейронов этой системы, может порождать у человека поиск внутренней модели такой ситуации, в которой может быть получена адекватная стимуляция данной системы («мечты»), а предвкушение реализации этой модели субъективно ощущается как предвкушение «счастья». Хотя это переживание, обусловленное депривацией СПМ и одновременной активацией СОМ, является психологическим фантомом, тем не менее, оно служит сильным стимулом для возбуждения действий, направленных на реализацию этой модели, которая приобретает доминантное значение (и вследствие этого организует систему ценностных ориентиров) и становится целью.
Хотя потребность в цели обусловлена у человека, как мы заключили выше, факторами биологически-инстинктивного характера, однако выбор целей определяется, в основном, факторами социальными:, системой общепризнанных (и этим модифицированных субъективных) ценностей, комплексом имеющихся средств и т. п. — все ЭТО В КОН-
Тексте психофизиологических особенностей индивида, предрасполагающих к принятию тех или иных ценностей.
Аналогичным образом и СОМ при длительном отсутствии им- пульсации (несущей, например, информацию об опасности) должна оказываться в состоянии сенсорной депривации с такими вытекающими отсюда следствиями: 1) ее нейроны должны спонтанно разряжаться, генерируя импульсы, которые формируют отрицательные эмоции; 2) в этих условиях СОМ может порождать потребность в получений некоего оптимума адекватных раздражений, то есть потребность в отрицательных эмоциях — тревоги, страха и т. п.
Что касается первого из этих следствий, то, как было показано в соответствующих исследованиях ([13], у людей, находившихся более или менее длительное время в ситуации, обусловливающей депривацию преимущественно СОМ, возникали эмоциональные расстройства в виде угнетенного настроения, тревоги, доходящей порой до паники, причем сами испытуемые обычно не могли указать источников подобных состояний.
Аналогичные явления, объясняемые нами спонтанной импульса - цией нейронов СОМ, нередко наблюдаются в обычной жизни, когда на фоне объективно благополучного периода в судьбе возникает тревожность, вначале необъяснимая, а затем вследствие рационализации оформляющаяся в какой-либо сюжет (например, опасений за здоровье — свое или близких — ит. п.). Чаще всего такие состояния возникают у лиц с психастеническим характером, физиологической основой которого, возможно, является повышенная возбудимость СОМ.
Рассмотрим теперь вопрос о возможности возникновения вследствие сенсорной депривации СОМ влечения к неприятным переживаниям.
Уже у животных (причем, только в состоянии сытости) наблюдается так называемое исследовательское поведение, при котором, например, крысы, исследуя обстановку, перебегают пол, к которому подведено электрическое напряжение [23]. Некоторые исследователи предполагают, что крысы исследуют те или иные ситуации именно потому, что они вызывают слабый страх.
Существует ли, однако, влечение к отрицательным эмоциям, например, к страху, у человека? Во многих случаях поведение человека бывает таким, что с внешней стороны его невозможно объяснить иначе, как интенсивным влечением к опасности. Достаточно вспомнить завзятых дуэлянтов прошлого, различных авантюристов — кондотьеров и конквистадоров, путешественников-землепроходцев, азартных игроков, ставивших на карту все свое состояние, любителей рискованных видов спорта наших дней. Отметим при этом три обстоятельства. Во-первых, чаще всего это люди материально обеспеченные, во всяком случае настолько, чтобы не беспокоиться о поддержании своего повседневного существования. Во-вторых, их сопряженные с опасностью действия доставляют им удовольствие. В-третьих, они субъективно не считают причиной своих поступков стремление к опасности, а обосновывают их прагматическими целями, риск же рассматривают как нежелательное препятствие к их достижению.
Роль комфортных условий в создании сенсорного голодания СОМ мы уже обсуждали выше. Поэтому остановимся на втором аспекте иррационального влечения к риску: как биологически отрицательная ситуация может вызывать положительные эмоции? Мы объясняем данное явление тем, что депривация СОМ может возникнуть только при наличии депривации СПМ, обусловленной удовлетворением витальных потребностей (поскольку высокая степень их неудовлетворенности, являясь страданием, активирует СОМ). В этих комфортных ус-
Ловиях обеспечить приток разрешающих импульсов в СПМ можно только путем ее сенсибилизации, которая достигается посредством нескольких механизмов. Так, резкое снижение активности возбужденной СОМ (контрастная смена трудной ситуации комфортной, например, внезапная ликвидация опасности) может вызвать усиленную активацию СПМ, вплоть до возникновения эйфории и гипоманиакально - го состояния [13].
Эмоционально-положительному восприятию негативной ситуации может содействовать также и то, что в психологически трудных обстоятельствах обычно возникает стресс, при котором сенсибилизируются нейроны СПМ [16], возможно, до такой степени (особенно у лиц с конституционально высокой их возбудимостью), что они могут приобретать способность положительно реагировать и на неадекватные для них негативные раздражители, вследствие чего объективно отрицательная ситуация будет сопровождаться возникновением положительных эмоций. Таким образом, стремление к активации СОМ («поиск неприятностей») обусловливается в конечном счете стремлением к получению удовольствия. Как следует из этого, в неэкстремальных, комфортных условиях жизни обе мотивационные системы, противоположные по своему биологическому знаку, действуют синергично, при этом СОМ играет подчиненную роль по отношению к СПМ, «работает на нее», что обусловлено анатомическими [7] и физиологическими [15] факторами. Однако в нормальных (комфортных) условиях СПМ для того, чтобы выполнять свою функцию генератора положительного подкрепления в поведении человека, нуждается в сенсибилизирующем влиянии со стороны СОМ. Действительно, участие СОМ в форме «поиска неприятностей» (выраженного в различной степени) можно проследить в чрезвычайно разнообразных видах человеческой деятельности — от туризма и спортивных состязаний до любого вида творчества, всегда связанного с беспокойством из-за неопределенности результатов и с преодолением трудностей.
Наблюдения М. Л. Гомелаури [24], показавшей, что успех имеет тенденцию повышать уровень пртязаний и настойчивость я достижении целей, хорошо объясняются именно стремлением постоянно ошущать в процессе успешной деятельности известную степень ее трудности и неопределенности результата.
Потребность в биологически и психологически отрицательных ситуациях проявляется в более или менее явном виде столь широко, что эта тенденция, будучи абсолютизирована без учета ее подчиненной роли по отношению к потребностям в положительной мотивации, создает иллюзию существования у живого существа, в частности, у человека, стремления к опасности как к самоцели. Очевидно, такой иллюзией отчасти объясняется создание 3. Фрейдом концепции о существовании так называемого «инстинкта смерти».
Мы полагаем, что стремление к оптимальной стимуляции СОМ в сочетании с деятельностью СПМ, подчиненное инстинкту ориентировки (и вытекающей из него «потребности в смысле»), является одной из мощных мотиваций, определяющих поведение человека.
Эта мотивация обладает рядом особенностей. Она характерна именно для человека, поскольку он живет в созданной им относительно комфортной среде, обусловливающей депривацию СОМ. Данная мотивация, как, впрочем, и мотивация, вызванная депривацией СПМ, неудовлетворима по своей физиологической природе. Если депривация СПМ создает у человека вечную неудовлетворенность достигнутым, то афферентное голодание СОМ обеспечивает эту неудовлетворенность способностью к дерзанию и риску, то есть мужеством.
Далее, поскольку влечение к стимуляции СОМ само по себе ан - тибиологично, не имеет самостоятельного подкрепления, специфической формы реализации и находится в противоречии с «потребностью в смысле», то оно как таковое не осознается, а возникает в сознании только за фасадом положительных влечений (рационализируется). Если по каким-либо причинам рационального мотива не возникает, то данное неосознаваемое влечение может явиться источником психопатического поведения. Хотя форма реализации этого влечения определяется социальными факторами (главным образом, интериоризован - ными), однако некоторая предрасположенность к принятию того или иного смыслового содержания, к «стилю» реализации подобных влечений в определенной степени зависит от конституционально-физиологических особенностей индивида.
Итак, системы положительной и отрицательной мотиваций, назначение которых — содействовать пребыванию животных в пределах биологического гомеостаза, у человека приобретают парадоксальную, специфическую именно для него, функцию. Сохраняя свою роль в качестве источников мотивационной энергии, они при своем совместном функционировании как бы противодействуют биологическому инстинкту «порядка», обусловливая периодически возникающую у человека потребность в нарушении «порядка». Эти две сосуществующие и перемежающие друг друга потребности — в «порядке» и в «беспорядке»— представляют собой как бы релеподобную, маятникообразную систему с закономерной периодичностью, отклоняющую человека от некоего «нулевого» эмоционального состояния, но, вместе с тем, и ограничивающую размах этих отклонений пределами гомеостаза. Такой механизм обеспечивает постоянную активность человека в любых социальных условиях. Деятельность именно этих систем приводит его к постановке целей, далеко выходящих за рамки не только биологических, но и вообще конкретно-практических нужд.
Мы полагаем, что физиологический механизм, согласно которому функциональные системы «требуют реализации своих функций» даже в отсутствие адекватных для этого ситуаций, может лежать в основе не только тех психологических состояний, которые обусловлены деятельностью специализированных анатомо-физиологических образований, но и действовать в более широком спектре психических явлений.
Признание реальности конституционально-типологических личностных особенностей (хотя различные авторы выделяют их по разным признакам), с одной стороны, постулирует доминирование у различных людей определенных типов темперамента (Гиппократ), характера (Э. Кречмер), стиля мышления (И. П. Павлов), установок (К. Юнг) и даже склонность к выполнению различных социальных ролей в обществе (Я. Я. Рогинский), а с другой стороны, означает нежесткость этого доминирования, то есть существование у тех же лиц недомини - руюших, латентных психологических свойств.
Само существование определенных стереотипов психологических черт, определяющих тип личности (в существенной степени конституционально-врожденный) в конечном счете зависит от определенных стереотипов организации нейронов мозга в функционально-динамические констелляции. Можно думать, что и латентные психические свойства также определяются наличием стереотипных нейронных констелляций, существование которых, как правило, в явной форме не проявляется в действиях индивида. Независимо от того, каков конкретный физиологический характер объединения нейронов в эти констелляции, в них не могут отменяться основные физиологические механизмы деятельности нервной системы. Поэтому, когда в течение длительного времени латентная функциональная система не имеет возможности реализовать свою функцию, входящие в ее состав нервные элементы должны спонтанно возбуждаться (в силу действия описанного выше механизма). Вследствие этого «бездействующая» система может приобретать свойства доминантного очага и начать оказывать влияние на деятельность других, в том числе «действующих», систем. Таким образом, недоминирующие (латентные) функциональные системы, которые обеспечивают носителю того или иного конституционального типа потенциальную (хотя и редко реализуемую) возможность и способность реагировать нехарактерным для него образом, в сущности, не являются совсем бездействующими: они постоянно оказывают модулирующее, а порой и противодействующее влияние на деятельность других систем.
Сами же эти латентные нейродинамические системы, согласно выдвигаемой гипотезе, должны актуализироваться с тем большей вероятностью, чем более длительное время они пребывали в бездействии. Отсюда можно предположить, что чем дольше оставались непро - явленными те или иные личностные черты, тем сильнее они «требуют» своей реализации. Этот нейрофизиологический механизм, вероятно, лежит в основе той закономерности, о которой А. Н. Ткаченко пишет [24], что на высшем, личностном, уровне организации «наиболее характерной установкой является тенденция к самореализации...».
Реальность существования латентных нейродинамических систем, составляющих основу психологических черт, отличных от тех, которые определяют эксплицитную психобиологическую конституцию индивида, подтверждается не только общеизвестной сложностью человеческого характера, но и нередко наблюдающейся у людей потребностью в более или менее периодической смене всей системы своего поведения. Эта потребность, можно думать, составляет основу актерского призвания, а возможно, и стремления писателя как бы перевоплощаться в образы персонажей своих произведений, а также и удовольствия, испытываемого читателем от идентификации себя с этими персонажами (сопереживание им). Примерами проявления такой потребности могут также служить и случаи «двойной жизни», многократно описанные в художественной литературе, и некоторые серьезные увлечения («хобби»), требующие порой личностных качеств, существенно отличающихся от тех, которые доминируют у индивида в его профессиональной деятельности. Крайним проявлением тех же механизмов, надо думать, являются феномены так называемой «второй жизни» (судьбы Паскаля, Гогена, гусар, уходивших в монастыри, и т. п.). Я. Я. Рогинский [19] рассматривает как определенную закономерность коренное изменение социально-ролевых установок у выделяемых им социально-психологических типов характера.
Важно отметить, что сам субъект обычно не замечает иррационального характера своих поступков, либо их мотивы остаются не вполне осознанными для него самого. Тем не менее, возникнув, эти неосознаваемые побуждения не могут не оказывать влияния на осознаваемые мотивы: они либо включаются в последние, модифицируя их субъективный смысл, либо, если это в содержательном отношении оказывается невозможным, реализуются иными способами, например, в форме фантазий или сновидений, которые по своему содержанию нередко бывают чуждыми сознательным установкам субъекта. Не заключается ли частично биологическая роль этих психических явлений, в том, что они способствуют снятию такого возбуждения латентных нейродинамических систем, котбрбё йе может разрешиться иным способом?
Положительная биологическая роль латентных нейродинамических систем (включая и противодействующие) многогранна. Они обеспечивают возможность взаимопонимания между людьми, создавая способность к эмпатии. Своим противодействием доминирующим системам, причем, возрастающим тем больше, чем активнее функционируют последние, латентные системы ослабляют ригидность доминирующих установок, компенсируют тенденцию их к односторонности, расширяя возможности адаптации индивида к меняющимся условиям жизни. Эта адаптация может отчасти осуществляться путем актуализации различных латентных нейродинамических систем, более соответствующих условиям, в которых оказывается субъект, особенно когда он не в состоянии изменить эти условия. Подобное явление, возможно, составляет один из механизмов психологической защиты, заключающейся в перестройке системы субъективно значимых ценностей и, таким образом, в дезактуализации травмирующих переживаний, которые травмируют уже тем, что не могут быть включены в прежнюю систему значимых ориентиров. Так, в случаях напряженного ригидного аффекта (например, при длительных реактивных состояниях) латентные нейродинамические противодействующие системы, будучи особенно глубоко депривированными и вследствие этого особо возбудимыми, могут актуализироваться и тем самым способствовать смене установок и переоценке личностно-значимых ценностей.
Об эффектах совместного действия инстинктивных побуждений и о мнимых инстинктах
Биологически обусловленные инстинктивные побуждения, как правило, не проявляются в изолированном виде, а сочетаются друг с другом в различных комбинациях, участвуя в них в различной сте - лени. Эти сочетания инстинктивных побуждений могут составлять основу некоторых форм специфически человеческой деятельности. Некоторые побуждения, доминирующие в этих комплексах, в той или «ной степени осознаются, другие же либо с трудом поддаются осознанию, либо остаются полностью неосознанными.
Так, напрймер, у одних людей доминирующим побуждением их деятельности является потребность приведения в порядок объектов внешней реальности, в частности, деятельности людей (личностный тип преобразователя, организатора, администратора) сооветственно субъективным представлениям о «порядке». К этому доминирующему побуждению подключаются и другие, «подпитывающие» его энергией и попутно реализующиеся в процессе деятельности. Например, организаторская деятельность позволяет реализовать потребности «Я» в повышении своего рангового уровня в социальной среде. Эта потребность, в свою очередь, актуализирует (и одновременно допускает к реализации) потребности, порождаемые СОМ и системой, генерирующей агрессивно-оборонительные эмоции, что вызывается объективной необходимостью борьбы. Повышение рангового уровня субъекта способствует удовлетворению его потребности в контакте с людьми, то есть потребности в «любви» с их стороны.
У других доминирует потребность приведения в порядок (в систему) сведений (знаний), идей, представлений о мире (тип мыслителя, исследователя). Это побуждение косвенным образом способствует реализации потребности в повышении рангового уровня субъекта и потребности «быть любимым», поскольку успешные результаты деятельности обеспечивают индивиду авторитет, влиятельность, славу. Потребности систем, генерирующих агрессивно-обЬрдаительные] эмоции, и потребности, порождаемые СОМ, удовлетворяются в процессе познавательной деятельности за счет преодоления трудностей познания.
Варианты типов организации инстинктивных потребностей и побуждений в иерархические системы могут быть расширены и они будут соответствовать различным «звестным типам социально-психологической ориентации, составляя их психобиологическую основу. Мы опускаем здесь анализ несомненного значения воспитания, способного в определенной степени изменить и «амортизировать» роль инстинктивных побуждений.
,Нам представляется любопытным, вероятно, неслучайное совпадение между различными вариантами организации вышеописанных инстинктивных потребностей, с одной стороны, и некоторыми постулатами, выдвигаемыми различными психотерапевтическими школам» в качестве принципов организации душевной жизни личности.
Так, по-видимому, наблюдение пациентов, у которых доминировали потребности СПМ и СОМ, дали основания 3. Фрейду постулировать в качестве руководящего мотива человеческого поведения его известный «принцип удовольствия».
Анализ психологического склада тех лиц, у которых доминировали потребности, обусловленные активностью физиологических систем, генерирующих агрессивно-оборонительные эмоции, мог привести Адлера к заключению о «принципе власти» в качестве интегрирующей человеческой мотивации.
Изучение же индивидов, в психологической структуре которых доминировала «потребность в порядке», надо полагать, способствовало формированию у В. Франкля концепции «стремления к смыслу» как глубинного свойства человеческой психики.
В некоторых случаях совместная деятельность нескольких биологических механизмов может проявляться в таких стереотипно-устой - чивых сочетаниях, которые способны породить иллюзорное представление о результирующем поведении как о проявлении самостоятельно существующего инстинкта.
Так, мы полагаем, что, возможно, является ошибочным мнение о существовании особого биологического «инстинкта самосохранения» или «инстинкта жизни». На самом же деле у животных имеется, с одной стороны, ряд влечений, направленных на сохранение биологического гомеостаза (голод, жажда и т. п.), а с другой — эмоции страха и ярости, которые в совокупности формируют поведение, способствующее поддержанию жизни и избежанию гибели.
Соответственно, как мы полагаем, нет и врожденного инстинктивного страха смерти и тем более влечения к ней, существование которого постулируют вслед за Фрейдом многие психоаналитики[93]. У животных отсутствует представление о смерти. Эмоция же страха у них генерируется специальными физиологическими механизмами [23] к возбуждается либо при повторной встрече с факторами, прежде вызывавшими боль, либо при внезапном и быстром изменении обстановки (дезориентировка в ней), что биологически оправдано опасностью такой ситуации.
Так, например, животные пугаются быстро увеличивающихся в размере предметов, ибо такое восприятие сопряжено с нападением со стороны другого животного. Но такой же страх может вызвать и быстрое раскрытие зонтика перед глазами животного [23].
У человека, как мы полагаем, также не существует врожденного страха именно перед смертью, ибо у него нет врожденного представления о ней. Понятие о смерти как о небытии появляется на довольно высоком уровне культурного развития человечества. На ранних же этапах его развития, покуда бытовали детально разработанные мифические представления о смерти как о загробной жизни, согласно данным историков и этнографов, сама смерть как таковая не вызывала страха, хотя первобытным людям были присущи многочисленные напряженные страхи мистического характера, не связанные с конкретными опасениями за жизнь. Отсутствует страх смерти и у некоторых глубоко религиозных людей нового времени, верящих в загробную жизнь, которую они также представляют себе более или менее определенно.
Страх смерти, по нашему мнению, обусловлен высшей степенью негтредставимости для обыденного сознания (именно сознания) небытия и является проявлением негативного эмоционального компонента инстинкта ориентировки при невозможности ориентироваться в чем-то абсолютно неведомом. Этот страх стимулируется еще и наивным переносом в воображении своего прижизненного переживания на состояние после смерти («когда я буду мертв, то буду переживать, что больше не живу»). Согласно имеющимся данным [10], у людей, получивших субъективный опыт пребывания в состоянии так называемой «клинической смерти», существенно снижается страх смерти. Да и самого Фрейда на мысль об «инстинкте смерти» навел случившийся с ним глубокий обморок, после которого он сказал: «Как приятно быть мертвым!» [29].
Включение
Мы изложили свои предположения о необходимом, с нашей точки зрения, существовании некоторых досознательных (не бывших содержанием сознания) неосознаваемых влияний на протекание ряда фундаментальных психических процессов у человека, составляющих основу его личности. Эти влияния неодинаковы и неоднородны как по своим источникам, так и по сущности.
Один вид неосознаваемых влияний на психику человека — эю деятельность конкретных физиологических эмоциогенных и латентных нейродинамических систем. Неосознаваемые влияния (на сознание) другого типа — это те, которые несут в себе само сознание в силу имманентно присущего ему свойства функционировать в соответствии с «законом смысла». Этот закон заключается в том, что сознание имеет неосознаваемую потребность выстраивать в иерархически структурированную систему элементы своего содержания по признаку их субъективной значимости. Данное свойство сознания проявляется в автоматическом смыслообразовании и имеет следствием такое же автоматическое целеполагание. Таким образом, сознание в своей структуре содержит нес^ъемлемые от своей же сущности как сознания компоненты бессознательного. Принцип смыслообразования интегрирует и неосознаваемые влияния, идущие из эмоциогенных структур и латентных нейродинамических систем, которые, со своей «стороны, модифицируют ход сознательных процессов.
Исходя из вышеизложенных соображений, а также на основании наблюдений разнообразных проявлений человеческой психологии можно сделать вывод о существовании, по крайне мере, двух типов взаимоотношений сознания и бессознательного. Один из них состоит в коррекции сознанием влияния спонтанных иррациональных неосознаваемых побуждений с целью удержания их в русле «смысла». Другой тип взаимоотношений этих инстанций психики, как можно думать, заключается в придании сознанием субъективного смысла спонтанно возникающим иррациональным по своей природе побуждениям. Другими словами говоря, в принципе (и так бывает в действительности) деятельность сознания может быть направлена на создание у субъекта иллюзорного ощущения разумности своих неразумных, по существу, побуждений и поступков.
Это явление составляет механизм такой, например, формы психологической защиты, как рационализация, суть которой заключается в отыскании места для иррационального побуждения или поступка в имеющейся у субъекта системе внутренних ориентиров (ценностей) без разрушения этой системы. Без рационализирующей обработки сознанием спонтанно возникающих эмоций и побуждений они ощущались бы субъектом в качестве чуждых его личности, и тогда они осознавались бы как таковые (что и происходит, например, в начале острых психотических состояний до сформирования бредовой системы,[11]).
Потребность в «смысле» (который мы выше определили как иерархически упорядоченную систему ценностей-ориентиров) может Лежать в основе таких пограничных состояний, как ипохондрический «уход в болезнь», субклинические паранойяльные состояния (включая фанатизм, уход в мистику и т. п., которые могут рассматриваться как патологические формы психологической защиты).
Своеобразный феномен бессознательного связан с ощущением своего «Я», относящегося к высшему проявлению сознания — самосознанию. Определив сознание как отдавание отчета в своих психических процессах некой инстанции — «Я», мы наталкиваемся на невозможность уловить эту бесконечно удаляющуюся инстанцию, может быть, являющуюся единственным принципиально неосознаваемым феноменом.
Итак, ряд фактов и рассуждений побуждают высказать предположение о том, что некоторые неосознаваемые психические феномены, даже не будучи продуктом вытеснения, являются функцией деятельности самого сознания и представляют собой не параллельно с сознанием протекающие процессы, а как бы изнаночную — неосознаваемую — сторону самих процессов сознания.
*
♦ *
Хотя предметом рассмотрения в нашей статье были те психические явления, которые обусловлены, так сказать, биологической «ипостасью» природы человека, совершенно ясно, что его поведение не является жестко предопределенным врожденными биологическими факторами. Однако не менее очевидно, что человек может совершать поступки совсем не по тем причинам, по которым, как он думает, он их совершает, и не осознавать, что эти поступки не ведут его к той
Цели, которую он преследует. Развитие представлений о бессознательном и психологических защитных механизмах, на первый взгляд, приводит к заключению, что сознание, которому человечество давно привыкло доверять как инструменту познания, может являться средством сокрытия истины, орудием самообмана, когда дело касается самопознания. На самом же деле правильный вывод, который следовало бы сделать из сложившейся кризисной ситуации, заключается в том, что человеческий разум просто не исчерпал еще своих познавательных и деятельных возможностей и что для познания человеком своей душевной жизни требуются какие-то иные методические приемы и методологические принципы.
Действительно, ныне в свете нашего знания о «коварстве» сознания нельзя уже простодушно доверять его подсказкам, когда дело касается самооценки и постижения субъектом причин своих действий. Это знание побуждает искать методы перевода, перекодировки показаний субъективного сознания на язык объективных данных. Широкая и постоянная популяризация сведений такого рода может сыграть известную роль в нейтрализации отрицательных последствий «биологического детерминизма» в поведении людей. Надежду на не- безрезультативность такой просветительной работы дает существующее, как мы полагаем, инстинктивное стремление человека всячески эмансипироваться от своей биологической природы, что, по нашему мнению, также является одной из неосознаваемых мотиваций, определяющих человеческое поведение. Ведь сущность доблести, всегда почитавшейся людьми, состоит именно в преодолении духом инстинктивных чувств («кодексы чести»).
Главным проявлением доблести всегда считалось преодоление страха. Но указания на биологически-инстинктивный характер гнева и злобы могут способствовать проявлению доблести в подавлении и этих чувств. Есть основания надеяться, что эта попытка мобилизовать агрессивные побуждения на борьбу с самими собой сможет когда - нибудь принести свои добрые плоды. Может быть, осознание ограниченных возможностей логически-рассудочной деятельности в деле регулирования своего поведения и межчеловеческих отношений побудит человечество предоставить высшие полномочия в этой сфере иному уровню разума, а именно» опирающемуся на объективное знание нравственному чувству.
*
* *
В заключение — несколько слов об определении личности с учетом изложенных, нами представлений о взаимоотношениях бессознательных психических процессов и сознания.
Можно было бы сказать, что личность определяется системой внутренних ценностей-ориентиров, тем, в какую иерархию они выстроены, каков приоритет этих ценностей, какие из них избраны субъектом в качестве главных, а какие являются для него второстепенными и третьестепенными. Однако такое определение личности было бы неполным. Выбор чего-либо одного одновременно означает отказ от чего-то другого. И хотя, в принципе, индивид свободен в своем выборе, однако разным людям в разной степени трудно отказаться от внешне как будто одинаковых ценностей и в разной степени трудно отстаивать также как будто бы одинаковые ценности. Так, физически слабому человеку храбрость дается труднее, чем сильному. Поэтому личность характеризуется также и степенью усилий, которые ей необходимо применить для построения и сохранения своей системы ценностей.
22. Бессознательное, IV
Личность также характеризуется прочностью системы внутренних ценностей (ориентиров), то есть степенью субъективной актуальности интрапсихической реальности по сравнению с реальностью внешней. В этом отношении объективное научное психологическое определение личности совпадает с житейским пониманием этого термина, под которым. подразумевается «сила духа», «духовность», та есть значительная независимость внутреннего мира человека (его интрапсихической реальности) от реальности внешней. И именно это качество, по мысли Ф. В. Бассина [24], является источником активности личности, поскольку побуждает человека воздействовать на внешний мир с целью привести его в соответствие со своей интрапсихической реальностью.
Данное определение личности описывает ее лишь как психологический феномен, но не включает в себя морально-оценочные признаки. И сила, и активность, и духовность, и бескорыстие, и даже субъективно позитивные идеалы личности вовсе не тождественны ее реальной социально-положительной роли. Эта роль определяется тем, какова объективная ценность субъективной интрапсихической системы ориентиров личности.
BIOLOGICALLY DETERMINED UNCONSCIOUS MOTIVATIONS IN THE STRUCTURE OF PERSONALITY
V. A. FAIVISHEVSKI
11th Psychoneurological Prophylactic Centre, Moscow SUMMARY
A hypothesis is advanced on the necessary occurrence of unconscious influences on man’s emotions, consciousness and behaviour on the part of instincts and functional systems in the evolution as regulators of behaviour formed at the preeonscious and even psychic (mental) stages of phylogenesis. Ц
The activity of physiological systems forming defensive and aggressive emotions and general motivation systems constitutes one such imconscious influence. Ranked with these are latent neuro-dynamic brain systems, postulated as a hypothesis, in which some congenital typological psychological traits are engrammed.
Another type of unconscious influences on consciousness is due to the property— immanently inherent in consciousness — of arranging the content of the mind into hierarchically structured’ systems. It is supposed that this characteristic originates from the primordial instinctual need of every living being to be oriented in its environment.
This property of consciousness constitutes the essence of the „lawjof meaning“ — formulated by F. V. Bassin — which integrates man’s entire mental activity.
Various collisions of the interrelations of consciousness and unconscious relations are considered in the light of the above ideas.
3 38
1. АНАНЬЕВ Б - Г., Человек как предмет познания, Ленинерад, 1968.
2. БАССИН Ф. В., Значение переживания и проблема собственно психологической за
Коиомерности. Вопросы психологии, 1971, 4, 101—113.
3- БАССИН Ф. В*, К развитию проблемы значения и смысла. Вопросы психологии, 1973, б, 13—24.
4. БАССИН Ф. В-, РОЖНОВ В. Е., РОЖНОВ А М. А-, К современному пониманию
Психической травмы и общих принципов психотерапии. В^кн.: Руководство по психотерапии. Ред. Рожнов В. Е. М., Медицина, 1974, 39—53.
5. БРОМЛЕЙ Ю - В-, Этнос и этнография, цит. по 12.
6- ВЫГОТСКИЙ Л - С., Мышление и речь - Психологические исследования, М.—Л., Государственное социально-экономическое издательство, 1934.
7. ГЕЛЬГОРН Э-, ЛУФБОРРОУ Дж., Эмоции и эмоциональные расстройства, М., Ме
Дицина, 1966-
8. ДОБРОВИЧ А. Б-, Фонарь Диогена, М., Знание, 1981.
9. ДОБРОВИЧ А. Б-, Я—театр одного актера - Знание — сила, 1979, 28—31.
10. ЗИННУРОВ Ф-, Вознесение младшего сержанта. Знание — сила, 1982, 8, 36—37.
1Ь КЕРБИ КОВ О - В-, Острая шизофрения, М., Медгиз, 1949.
12. КУБ Б ЕЛЬ Л - Е., Этнические общности и потестар но-пол итические структуры до
Классового и раннеклассового общества. В кн.: Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе, М., Наука, 1982, 124—146.
13. КУЗНЕЦОВ О. Н-, ЛЕБЕДЕВ В - И-, Психология и психопатология одиночества,
М., Медицин а, 1972.
14. МАРКС К-, Тезисы о Фейербахе. Сочинения, т. 3.
15- МИЛНЕР П-, Физиологическая психология, М-, 1973-
16- МОГИЛЕВСКИЙ А - Я-, Современные представления о роли серотонина в деятель-
Ности нервной системы - Успехи современной биологии, 1963, 3, 322—336.
17. НАДИРАШВИЛИ IIL А-, Понятие установки в общей и социальной психологии, Тби*
Лиси, 1973-
18. ПОРШНЕВ Б* Ф-, Социальная психология и история, М-, 1966.
19. РОГИНСКИЙ Я - Я*, Проблемы антропогенеза, М., Высшая школа, 1969.
20. СМИРНОВ В - М., Стереотоксическая неврология, Ленинград, Медицина, 1976.
21. ТИХ Н. А., Предыстория общества, Ленинград, 1970.
22. УХТОМСКИЙ А. А., Собрание сочинений, 192—197.
23. ХАЙНД Р., Поведение животных. Синтез этологии и сравнительной психологии, М.,
Мир, 1975.
24. Бессознательное: природа, функции, методы исследования, т. д. I—III, Тбилиси, "Мец-
Ниереба“, 1978.
25- FROMM Е-, Man for Himself, Greenwich, Con., 1947.
26. GALAMBOS R., Davis H-, Inhibition of Activity in single auditory nerve fieber by
Acoustic stimulation. J. Neurophysiology, 7 (1944), 227—303.
27. HEATH R. G-, MONROE R. P-, MICKLE W. A. Stimulation of the amygdaloid nucleus
In a schizophrenic patient, American Journal of Psychiatry, III (1955), 862—863.
28. HEATH R - G-, Electric stimulation of the brain in man. American Journal of Psychiat
Ry, 120 (1963), 571—577.
29. JONES E., The Life and Work of Sigmund Freud, I. New York, Basic Books, 1953.
30. KING H. E-, Psychological effects of excitation in the limbic system. In.* Electrical
Stimulation of the Brain, Austin, 1961.
31. LORENZ K-, On Aggression, New York, Bantam Books, 1971.
32. OLDS J-, MILNER P., Positive reinforcement produced by electrical stimulation of eep-
Tal area and other regions of rat brain. Journal of Comparative and Physiological Psychology, 47 (1954) 419—427.
33. OLDS J., Hypothalamic substrates of reward. Psychological Review, 42 (1962), 554—
604.
34. RIESEN A. H-, Sensory deprivation. In:JStellar E. and Sprage J. M. (Eds.). Progress in
Physiological Psychology. New York, Academic Press, 1 (1966), 117—147.
35. TINBERGEN N-, The Study of Instinct. Oxford, Clarendon, 1951, 35.
36. TINBERGEN N., Derived activities: their causation, biological significance, origin
And emancipation during evolution. Quarterly Review Biology, 27 (1952), I—32.