А. Н. ЛЕОНТЬЕВ И П. Я. ГАЛЬПЕРИН: ДИАЛОГ ВО ВРЕМЕНИ

Н. Н. НЕЧАЕВ

Анализируются положения теории деятельности, ставшие предметом разногласий между А. Н. Леонтьевым и П. Я. Гальпериным. Особый акцент делается на значимости психологического исследования операционного содержания деятельности и его роли в развитии деятельности. В основу статьи легли не только опубликованные работы обоих ученых, но и материалы дискуссии, в расшифровке фонограмм которой принимал участие автор данной публикации.

Ключевые слова: А. Н. Леонтьев, П. Я. Гальперин, деятельностный подход, структура деятельности, операционное содержание, предметность деятельности, орудия и способы действия.

5 февраля 2003 г. мы отметили сто лет со дня рождения А. Н.Леонтьева — выдающегося психолога ХХ в., чьи работы будут являться настольными книгами многих поколений психологов. Серьезный анализ его текстов позволяет лучше понять, что происходит сейчас и с нашей наукой, и с каждым из нас лично.

Сам А. Н.Леонтьев никогда не рассматривал выдвигаемые им теоретические положения как некие незыблемые аксиомы, которые надо принимать без всяких аргументов. Напротив, взгляды А. Н.Леонтьева на протяжении всей его научной жизни изменялись или, как принято говорить, развивались. В этой связи хочется выразить искреннюю благодарность А. А.Леонтьеву и Д. А.Леонтьеву, подготовившим к изданию ряд неизвестных прежде рукописей А. Н.Леонтьева, в частности, включенных ими в сборник «Философия психологии» [24], в котором достаточно полно представлена не только сама лаборатория научного творчества А. Н.Леонтьева, но и основные вехи его методологической работы.

Одно из свидетельств неоднократного возврата А. Н.Леонтьева к своим размышлениям о предмете психологии, ее основных категориях, методологии и методах психологических исследований, роли и места деятельностного подхода в системе психологических наук и т. д. — слова А. Н.Леонтьева, произнесенные им перед участниками семинара, который в 1969 г. организовал у себя на квартире А. Р.Лурия. Там собрались ближайшие друзья и коллеги А. Н.Леонтьева — сам А. Р.Лурия, П. Я.Гальперин, А. В.Запорожец, Д. Б.Эльконин, а также В. П.Зинченко [7], [11], [24]. Сколько искренней тревоги и личной ответственности за судьбы психологии скрывается за этими словами А. Н.Леонтьева: «Я до сих пор пользуюсь той системой понятий, которая была мной в свое время предложена в отношении анализа деятельности и, естественно я бы хотел выработать отношение, прежде всего свое собственное, к этой системе, Еще раз ее пересмотреть. <...> Если эта система понятий... способна работать в психологии, то, по-видимому, эту систему нужно разрабатывать — что в последние годы, в сущности, не делается. Эта система понятий оказалась замерзшей, без всякого движения. И я лично оказался очень одиноким в этом отношении. <...> В упор понятие деятельности разрабатывается в высшей степени недостаточно» (курсив мой. — Н. Н.) [24; 247].

1 Я еще не раз вернусь к стенограмме указанного выступления А. Н.Леонтьева на

Семинаре у А. Р.Лурия. В этом ключевом выступлении по методологическим проблемам

09.10.2012

Психологии А. Н.Леонтьев, возможно, даже неожиданно для самого себя «вбросил» в теорию деятельности ряд новых и перспективных идей. Я постараюсь показать, что в этой стенограмме содержится не только методологическое «резюме» деятельностного подхода, разработанного А. Н.Леонтьевым, но и ростки новых важнейших для психологии понятий, которые должны войти в арсенал теории деятельности.

Автор этих строк был лично знаком с А. Н.Леонтьевым, так как в студенческие годы в течение нескольких лет был его помощником, исполняя обязанности технического секретаря президента Общества психологов СССР, которым в ту пору был А. Н.Леонтьев. Могу, как и многие другие, свидетельствовать, что сам А. Н.Леонтьев постоянно возвращался и к историческим истокам становления отечественной психологии, и к методологическим основаниям своей научной позиции в решении значимых для него коренных проблем психологической науки. Одно из самых ярких моих студенческих впечатлений — размышления А. Н.Леонтьева о проблемах и судьбах психологии, которыми он делился с нами, студентами психологического факультета МГУ, участниками I Летней психологической школы, организованной тогдашним куратором НСО, одним из блестящих учеников и ближайших сотрудников А. Р.Лурия Л. С.Цветковой. Школа эта проходила в 1967 г. в спортлагере МГУ под Анапой (пос. Джемете). Так уж случилось, что вторым приглашенным профессором этой школы оказался П. Я.Гальперин, раскрывший для нас свое понимание ключевых проблем предмета и задач психологии. Это неформальное общение с блестящими представителями школы Выготского имело решающее значение для моей научной судьбы. С тех пор для меня, ставшего впоследствии одним из учеников П. Я.Гальперина, сопоставление взглядов А. Н.Леонтьева и П. Я.Гальперина является не только интереснейшим научным занятием, но и серьезнейшей методологической школой, уроки в которой были бы полезны всем, особенно тем, кто утрачивает научные ориентиры.

Хорошо известно, что А. Н.Леонтьева и П. Я.Гальперина долгие годы связывали не только совместная работа со времен харьковского периода деятельности А. Н.Леонтьева, когда П. Я.Гальперин стал сотрудником в группе психологов, лидером которой был А. Н.Леонтьев, но и тесные личные отношения. О важности для П. Я.Гальперина этих сложившихся отношений могут свидетельствовать выдержки из его писем к А. Н.Леонтьеву во время войны. Одно из них — от июля 1942 г.: «Дорогой Алексей Николаевич! Твое письмо и открытка взволновали и растрогали меня так сильно, что я не смог ответить Тебе сразу. <...> От Твоего письма на меня повеяло речью друга и я почувствовал вдруг, как страшно стосковался по такой речи! Я иду навстречу ей и протягиваю Тебе обе руки. <...> Сейчас у меня большое и настоящее желание жить в духе и работать вместе. Точнее: вместе с Тобой. Для этого я готов жертвовать очень и очень многим. Можешь рассчитывать на меня полностью и распоряжаться моей кандидатурой, как сочтешь лучшим для нашего объединения и общей работы» [28; 26–27]. Приведем еще одну выдержку из другого письма П. Я.Гальперина

К А. Н.Леонтьеву «Да, как бы мне уже хотелось быть с Вами, с Тобой и А. В. (А. В.Запорожец. — Н. Н.) Я не взвешиваю и не рассуждаю, передо мной нет выбора. Работать по психологии — это все. Да еще с друзьями — это высшее счастье...» [28; 27].

09.10.2012

О близости их научных позиций может свидетельствовать и такой конкретный факт. По воспоминаниям В. В.Давыдова в его студенческие годы лекции по «Общей психологии» им читал А. Н.Леонтьев, а семинарские занятия вел П. Я.Гальперин. Как отмечает В. В.Давыдов, «это были незабываемые семинары: Петр Яковлевич объяснял нам содержание интереснейшей, вместе с тем трудной для нас тогда психологической теории А. Н.Леонтьева, раскрывая при этом свое понимание фундаментальных психологических вопросов» [28; 29].

Как и А. Н.Леонтьев, П. Я.Гальперин постоянно возвращался к вопросу о том, что есть предмет психологии, как трактовать само понятие «психическая деятельность», в каком отношении оно находится с понятием деятельности, каковы задачи и методы психологического исследования, и т. д. Если мы сравним высказывания А. Н.Леонтьева, которые содержатся в его заметках, называемых им «Философскими тетрадями» и написанных в 1930-х и 1940-х гг., но, к сожалению, опубликованных лишь в 1994 г. [24], с соответствующими высказываниями П. Я.Гальперина, посвященными проблеме предмета психологии, анализу содержания и основных функций психической деятельности, «взаимосвязи» психической деятельности и ее физиологических механизмов ([1], [3], [5] и др.), то и по содержанию этих высказываний, и даже по используемой ими терминологии мы обнаружим почти полное идейное и терминологическое совпадение соответствующих текстов. Так, например, А. Н.Леонтьев пишет: «Понять поведение = понять, на Что И Как Оно ориентируется. <...> Ориентироваться = установить свое положение в обстановке в связи с целями своей деятельности. В этом 2 части: 1) составить правильный ориентирующий образ и 2) определить свое состояние, свои возможности, пути к цели. Следов‹ательно›, ориентир‹овочная› деятельность имеет дело А) с ориентирующим образом и Б) с самой средой, в кот‹орой› нужно ориентироваться. <...> Ориентировочная› деятельность является подлинной Деятельностью. <...> С психологической› стороны она состоит в активной перестройке представления о действительности сообразно самой действительности и заданиям своей деятельности, в активном и целесообразном соединении прошлого опыта с наличным восприятием» [24; 216]. П. Я.Гальперин отмечает: «Ориентировка поведения (выполняемого или намечаемого) на основе образа и есть та специфическая “сторона” деятельности человека и животных, которая является предметом психологии» [6; 244]. Если учесть, что указанные мысли А. Н.Леонтьева были высказаны им в 1930-х гг., а слова П. Я.Гальперина — в работах 1960-х гг., то можно было бы говорить об определенной преемственности и развитии взглядов «раннего» А. Н.Леонтьева в работах «позднего» П. Я.Гальперина, если, конечно, не иметь в виду, что сотрудничество А. Н.Леонтьева и П. Я.Гальперина продолжалось свыше сорока лет.

Совершенно очевидно, что подобное совпадение взглядов отражает глубокую общность методологических и теоретических позиций, сложившуюся благодаря десятилетиям совместной работы и личной дружбы этих выдающихся психологов, несмотря на то, что это были очень разные люди. А. Н.Леонтьев смолоду был в гуще научных дискуссий; в 1940 г. он стал одним из самых молодых докторов наук, занимал в течение многих лет ответственные посты организатора науки (заведующего кафедрой и отделением психологии философского факультета МГУ, академика-секретаря АПН РСФСР, вице-президента этой академии, президента Общества психологов СССР,

Бессменного декана первого в СССР факультета психологии, создателем которого он стал

09.10.2012

В 1966 г.), был лауреатом Ленинской премии, и пр., и пр. П. Я.Гальперин же в течение многих лет был скромным доцентом МГУ, кандидатская диссертация которого была впервые опубликована лишь через 40 лет после защиты в 1936 г.; он стал доктором наук лишь в 1965 г. на 64-м году жизни, да и то по настоянию своих друзей, заставивших его представить в качестве диссертации научный доклад по совокупности опубликованных им работ; он всегда уходил от публичной полемики и т. д. Но среди друзей П. Я.Гальперина были Л. И.Божович и А. В.Запорожец, Б. В.Зейгарник и Д. Б.Эльконин, по праву вошедшие в когорту тех ведущих советских психологов, которые за свои работы в области психологии получили мировое признание, но которые за глаза называли П. Я.Гальперина рэбе, т. е. Учителем, так как не раз прибегали к его советам.

Перечитывая работы А. Н.Леонтьева и П. Я.Гальперина, можно констатировать, что с самого начала их научного сотрудничества общность и даже единство их теоретических позиций было настолько сильным, что ни о каком «раздвоении единого» не могло идти речи. О близости их точек зрения можно судить хотя бы по тому факту, что и в рукописях, и в опубликованных работах А. Н.Леонтьева систематически делаются ссылки на материалы диссертации П. Я.Гальперина, посвященной психологическому анализу различий между орудиями человеческой деятельности и вспомогательными средствами, используемыми животными. Например, в своем выступлении, состоявшемся 11 марта 1976 г. в НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР, А. Н.Леонтьев, анализируя историю появления понятия «деятельность» в системе взглядов руководимой им харьковской группы, специально подчеркнул роль исследований П. Я.Гальперина в развитии этой системы взглядов. Характеризуя цикл работ, посвященных исследованию опосредствования, А. Н.Леонтьев назвал кандидатскую диссертацию П. Я.Гальперина «Психологическое различие орудий человека и вспомогательных средств животных и его значение» важным этапом в развитии представлений о деятельности как объекте и предмете психологических исследований. В этой работе П. Я.Гальперина, выполненной в 1934–1935 гг. был, по словам А. Н.Леонтьева, «прослежен метаморфоз во внешней практической деятельности, возникающий в связи с применением орудия. У животных и у детей с самого начала, у малышей, орудия как бы действуют по логике натуральной, биологической, а затем орудия Детерминируют строение Действия» [24; 272]. Комментируя исследование П. Я.Гальперина, А. Н.Леонтьев привел забавный пример изобретения ложки с ручкой, изогнутой под прямым углом, и поэтому, на первый взгляд, казалось бы, более удобной для ребенка. Но подобная ложка, отмечает А. Н.Леонтьев, фактически являясь продолжением руки, позволяла ребенку действовать ею как горстью и тем самым создавала ребенку условия действия по логике руки, снимая необходимость освоения общественно выработанного способа использования ложки. В этой связи А. Н.Леонтьев делает очень важное, на наш взгляд, замечание о том, что подобное орудие, не требующее от ребенка отказа от «натуральной» логики действия (ложка как продолжение руки) и освоения «общественного» способа действия, негативно влияет на развитие деятельности: «Инструмент, как видите, не для развития, — замечает А. Н.Леонтьев, — а для остановки, для фиксации уже сложившихся двигательных механизмов» [24; 273].

В этом замечании ясно выступает мысль А. Н.Леонтьева о том, что орудия, а точнее, скрытые за ними способы действия, формирование и освоение которых осуществляется в процессе деятельности, являются необходимым условием и источником развития деятельности.

09.10.2012

Но способы действия — это и есть операционный фонд деятельности, т. е. совокупность освоенных действий, ставших операциями (в леонтьевском смысле слова).

Позиция, высказанная А. Н.Леонтьевым в данном выступлении, четко согласуется с взглядами, которые он выражал в ряде своих публикаций 1930– 1940-х гг., и в целом совпадает с позицией П. Я.Гальперина на роль формирования конкретных способов действий в развитии сознания и деятельности. Но мы знаем, что с конца 1960-х гг. между А. Н.Леонтьевым и П. Я.Гальпериным возникла сначала скрытая, а потом и открытая полемика по самым важным для них проблемам — предмета и методов психологии, ее задач, роли и возможностей планомерного формирования умственных действий и понятий как основного пути психологического исследования деятельности и т. д.

Как известно, в 1950-е гг. П. Я.Гальперин начал активно развивать новое направление психологических исследований в рамках создаваемой им теории поэтапного формирования умственных действий и понятий, которое благодаря его работам и многочисленным работам его учеников позднее оформилось в научную школу П. Я.Гальперина. Следует специально подчеркнуть, что эти конкретные работы были весьма высоко оценены А. Н.Леонтьевым, о чем свидетельствуют и подробное изложение им основных результатов исследований П. Я.Гальперина на ряде проходивших в то время совещаний, конференций и съездов по психологии [16], [20], и постоянные ссылки А. Н.Леонтьева на эти исследования П. Я.Гальперина [21], [23] и ряд их совместных публикаций [25], [26]. Как справедливо указывает А. А.Леонтьев, «это теоретическое представление, конкретизированное в гипотезе поэтапного формирования умственных действий, в 1950– 1960-е годы было практически полностью включено в концепцию А. Н.Леонтьева» [13; 213]. Но результаты проведенных в свете этой гипотезы исследований закономерно подвели П. Я.Гальперина к формулировке теории поэтапного формирования умственных действий и понятий, ставшей основой оригинального и во многом принципиально нового понимания и предмета, и методов психологии, и заставили его самого во многом пересмотреть и собственные взгляды, и точки зрения многих других психологов, в том числе Л. С.Выготского и А. Н.Леонтьева, на ключевые вопросы психологической науки [3], [4]. Именно эти методологические следствия из теории П. Я.Гальперина не были приняты А. Н.Леонтьевым.

Вначале дискуссия между этими двумя выдающимися психологами была заочной и косвенной. Для А. Н.Леонтьева теоретические взгляды П. Я.Гальперина по мере их развития все больше превращались в концепцию, лишь более детально, чем у других авторов (Л. С.Выготский, Ж. Пиаже, А. Валлон и другие), описывающую процесс интериоризации, переход «извне внутрь», и имевшую, пусть и важное, но все-таки лишь конкретно-педагогическое значение для совершенствования практики обучения в школе. Напротив, П. Я.Гальперин все больше развивал теорию поэтапного формирования умственных действий и понятий как общепсихологическую теорию, отражая свою точку зрения в систематическом курсе «Общая психология», который он читал студентам I курса философского факультета МГУ [1], [2]. Его участие в подготовке будущих психологов ограничивалось в те годы лишь чтением цикла лекций по истории психологии для студентов IV курса. Естественно, для последних эти лекции уже не имели того методологического значения, которое им придавал сам П. Я.Гальперин, просто в силу того, что у большинства его слушателей собственные теоретические взгляды уже сложились. Те немногие студенты-психологи, которым открывалось это общепсихологическое значение взглядов П. Я.Гальперина, серьезно осваивали их,

09.10.2012

Слушая его лекции вместе со студентами-первокурсниками философского факультета МГУ, будучи, порой, уже дипломниками и аспирантами П. Я.Гальперина. (Единственным исключением был 1970/1971 учебный год, когда П. Я.Гальперин читал курс общей психологии студентам-психологам в связи с отъездом в зарубежную командировку проф. О. К.Тихомирова.)

Идейное расхождение А. Н.Леонтьева и П. Я.Гальперина достигло определенной точки «кипения» в 1969 г., проявившись в прямом столкновении их теоретических позиций, изложенных на указанном выше семинаре у А. Р.Лурия. Выступив 5 декабря 1969 г. по докладу А. Н.Леонтьева (которого в этот день не было на заседании), П. Я.Гальперин весьма критично оценил итоги и перспективы развиваемого А. Н.Леонтьевым деятельностного подхода, прежде всего за игнорирование конкретного изучения операционных аспектов деятельности [7]. Как указывает В. П.Зинченко, непосредственный участник этого семинара, «наиболее содержательным был доклад Петра Яковлевича, где он сделал обзор всей научной биографии Леонтьева» [11; 164]. По сути, в этом выступлении, хотя оно было сделано в рамках, так сказать, домашней дискуссии, собравшей друзей-единомышленников, под сомнение были поставлены основополагающие для А. Н.Леонтьева постулаты. Впоследствии П. Я.Гальперин опубликовал это свое выступление в материалах симпозиума по проблемам деятельности, состоявшегося в рамках V Всесоюзного съезда Общества психологов СССР в 1977 г. под названием «Проблемы деятельности в советской психологии». И хотя стенограмма выступления [7], послужившая П. Я.Гальперину основой для данной публикации, была им существенно отредактирована, о чем могу свидетельствовать лично как человек, сделавший в свое время вместе с А. И.Подольским оригинал этой стенограммы по фонограмме выступления, П. Я.Гальперин сохранил принципиальную направленность высказанных им основных критических аргументов и в этой публикации.

В полемике между двумя учеными самым важным для анализа общей концепции А. Н.Леонтьева о строении деятельности мне представляется положение П. Я.Гальперина о необходимости детального исследования операционного содержания деятельности. Для П. Я.Гальперина операции в их психологическом аспекте необходимо понимать как сложившиеся способы ориентировки в условиях действия, только благодаря которым психическая деятельность может рассматриваться как содержательный процесс, адекватный тем объективным индивидуально-изменчивым условиям, в которых де-факто оказывается субъект поведения. Однако понять психологическую природу операционного фонда деятельности можно, лишь прослеживая формирование конкретных операций в структуре конкретной деятельности. Именно отсутствие должного, по мнению П. Я.Гальперина, учета этого обстоятельства в теории А. Н.Леонтьева, не позволяло последнему экспериментально исследовать реальные психологические механизмы развития деятельности [5; 253–257].

В хрестоматийных изложениях этой теории операции рассматриваются исключительно как обслуживающие, так сказать, сугубо «технические», уже непсихологические компоненты деятельности и действия.

Отметим, однако, что на начальных этапах создания своей концепции деятельности, особенно в те годы, когда А. Н.Леонтьев использовал ее принципиальные положения при анализе закономерностей развития психики в филогенезе, он подчеркивал, что само возникновение операций в структуре деятельности животных является фактом, имеющим кардинальное психологическое значение для эволюции жизнедеятельности, ибо

09.10.2012

Свидетельствует о возникновении качественно новой формы психики, о «переходе» регуляции поведения животных с уровня элементарной, «сенсорной» психики

На уровень «перцептивной» [24; 129– 132]. По «раннему» А. Н.Леонтьеву, «выделение операции является... фактом капитального значения, ибо он указывает на то, что воздействующие свойства внешней действительности начинают разделяться и далее связываться между собой теперь уже не в простые комплексы или цепи (в тексте напечатано “цели”; это, по-видимому, опечатка. — Н. Н.), но в сложные Интегрированные Единства» [24; 130]. Однако если мы сопоставим этот текст, являющийся фрагментом рукописи докторской диссертации А. Н.Леонтьева, с аналогичным текстом, представленным и в первом [29], и во втором [30] изданиях «Проблем развития психики», то обнаружим следующее: оценка выделения операционного содержания деятельности как «факта капитального значения» из текста исчезла, хотя в целом было сохранено положение о том, что при появлении в деятельности операций «окружающая действительность отражается теперь животным в форме более или менее расчлененных образов отдельных вещей» (см. [29; 177], [30; 231]). В последующих изложениях данного фрагмента своей диссертации А. Н.Леонтьев фиксирует другой аспект выделения операций, а именно их роль в возникновении навыков. Появление в деятельности операций, по А. Н.Леонтьеву, «дает начало развитию новой формы закрепления опыта животных, закреплению в форме двигательных навыков, в собственном узком значении этого термина» (см. [24; 134], [29; 179], [30; 233]). Здесь же А. Н.Леонтьев поясняет, что «мы называем навыками только закрепленные, фиксированные Операции. <...> Собственно навыки — это не только сложившиеся, но и Закрепленные Операции. В чем

Же заключается самый процесс их закрепления? Он представляет собой не что иное, как

2 Процесс Автоматизации, возникающий в результате передачи движений, их retombement

(Бианки) на нижележащий неврологический уровень...» [24; 134]. Ссылаясь на

Исследования Н. А.Бернштейна и соглашаясь с ним, А. Н.Леонтьев отмечает, что навыки

«не включают в себя никакую определяющую смысловую компоненту, что в

Содержащихся в них уровнях построения движений и их ведущих афферентациях Нет

Мотивов, т. е. воздействий, побуждающих деятельность» [24; 135]. Тем самым можно

Зафиксировать, что уже тогда А. Н.Леонтьев, так сказать, заложил основы своего

Последующего рассмотрения операций лишь как неких обслуживающих деятельность

Компонентов, как ее «техническое» обеспечение, с помощью которого решаются задачи,

Возникающие в деятельности.

Из процитированного фрагмента докторской диссертации ясно следует, что «раннего» А. Н.Леонтьева все же больше интересовала мотивационная сторона поведения (вспомним Л. С.Выготского — «за интеллектом стоит аффект»). В противоположность ему П. Я.Гальперина больше интересовала реальная предметная осмысленная деятельность, эффективность которой определяется не столько качеством мотивации и уж тем более не ее «количеством», т. е. силой или слабостью мотивационных предпочтений, сколько ее операционным составом, т. е. средствами и способами действия.

Вместе с тем при внимательном чтении работ А. Н.Леонтьева, особенно материалов его докторской диссертации, в которой он рассматривал особенности интеллектуальной деятельности животных и предпосылки ее развития, возникающие на стадии «перцептивной» психики, мы обнаружим, что он фиксировал психологическую роль

09.10.2012

Операций, которую они играют в деятельности животных. Так, например, характеризуя особенности строения деятельности домашних животных и, в частности, собаки, А. Н.Леонтьев указывает, что «ее деятельность направлена к хозяину, а не на дичь; дичь для нее — условие, определяющее задачу, а ее преследование —

Операция, отвечающая этому условию» (курсив мой. — Н. Н.) [24; 155]. «Сама деятельность высших животных способна подчиниться внешним связям и отношениям объективных вещей, способна строиться в соответствии с этими связями и отношениями, раскалываясь и обращаясь одной из своих фаз на вещь, лишенную для животного побудительности именно в силу воспринимаемой связи ее с другой вещью, потому что Такова свойственная им форма психического отражения внешней, окружающей их объективной действительности. Выделение в деятельности фазы подготовления, — отмечает А. Н.Леонтьев, — и составляет существенную характеристику этой высшей стадии развития психики в животном мире — стадии интеллекта» [24; 155]. И далее А. Н.Леонтьев заключает: «Разве не является мыслительная деятельность человека лишь грандиозной, бесконечно усложненной Внутренними теоретическими операциями “фазой подготовления”, способной отделяться от фазы осуществления, которая становится теперь фазой ее практической проверки» (курсив мой. — Н. Н.) [24; 155–156].

Совершенно очевидно, что для «раннего» А. Н.Леонтьева операции как способы деятельности, составляющие содержание «фазы подготовления», освобожденной от диктата внешних побудителей деятельности животных, выступали основой развития всего богатства умственной деятельности человека. Особенно рельефно данная позиция проступает в подготовительных работах А. Н.Леонтьева этого периода, в частности, в его «Философских тетрадях». Например, характеризуя процесс развития деятельности, он подчеркивает, что «развитие действия в деятельность, обусловленное превращением цели в мотив, возможно только в человеческой деятельности. Это порождается Общественными Условиями деятельности человека — отношением человека к человеку, разделением труда. <...> Деятельности, родившиеся из действия, суть специфические человеческие исторические деятельности. Они в иерархии деятельностей становятся господствующими» [24; 188]. Обсуждая в этом контексте понятие операции и ее роль в действии, А. Н.Леонтьев пишет: «Операция есть то содержание действия, которое определено его условиями... Оно (действие. — Н. Н.) есть генетически операция по отношению к деятельности. <...> Рождение действия из операции есть процесс отражения отношений предметов, составляющих ситуацию, и, след<овательно>, звеньев самой операции. <...> Там, где действие имеет дело с отношениями межпредметными, оно определяется ими, а не только целью. Выделяется задача — операция; появляется интеллект, появляется отражение связей и отношений предметов друг к другу, появляется “испытание предмета предметом” (у жив<отных> только зачатки)» [24; 189–190]. Впервые четко формулируя понятия деятельности, действия и операции и их взаимосвязи, А. Н.Леонтьев фиксирует прежде всего динамику их «переходов» друг в друга, и роль этих взаимопревращений в понимании психологических закономерностей развития деятельности. Особенно рельефно диалектика развития деятельности выступает в том разделе рукописей А. Н.Леонтьева, который посвящен возникновению теоретического мышления. «Действие, — пишет А. Н.Леонтьев, — отделяется от субъекта как вещь, как орудие или понятие. Разделяется собственно Подготовка Действия и само действие. Подготовка = приведение ситуации в соответствие со способом действия —

09.10.2012

Орудием, понятием. Это — теорет<ический> инт<еллектуальный> акт, который, становясь Особым действием (разд<еление> труда), становится теоретическим мышлением» [24; 191]. И далее А. Н.Леонтьев резюмирует: «Собственная особенность (человеческой. — Н. Н.) деятельности заключается в том, что она включает Операцию, т. е. некое содержание, кот<орое> определено не Целью Только деятельности, но и условиями, в которых эта цель дана (т. е. Задачей)» [24; 191].

Очевидно, что в первый период деятельности харьковской группы А. Н.Леонтьев фиксировал ведущую роль операций как важнейших психологических компонентов деятельности, в которых, собственно, и представлена культура деятельности. И вполне закономерно, что в его заметках этого периода дается высокая оценка исследований, которые ведутся в этом направлении его ближайшими соратниками — Л. И.Божович, П. Я.Гальпериным, А. В.Запорожцем, П. И.Зинченко и другими. Часто в качестве ведущей аналогии для понимания психологических закономерностей развития операций А. Н.Леонтьевым упоминается забытый в настоящее время так называемый закон Гартига, согласно которому «количественное» накопление позитивных изменений в способах действия ведет к «качественному» изменению используемых в деятельности орудий, открывающих, в свою очередь, перспективы дальнейшего совершенствования способов действия (см. [24; 43–44]). Характерна реплика А. Н.Леонтьева, содержащаяся в его заметках того периода: «Закон Гартига Больше, чем внешняя аналогия» [24; 47]. Но постепенно интересы А. Н.Леонтьева сдвигаются на теоретический анализ мотивационной структуры сознания и деятельности, а конкретное изучение операционных аспектов деятельности, психологических условий и закономерностей формирования ее конкретных способов или уходит на второй план, или вообще выпадает из исследования. Понятно, почему для П. Я.Гальперина это выступало как отход от основной линии Л. С.Выготского и стало основным предметом критики экспериментальных исследований А. Н.Леонтьева. Понятно также, почему со временем различия в научных позициях П. Я.Гальперина и А. Н.Леонтьева нарастали и выросли до критического анализа теоретических позиций друг друга [7], [24], и даже публичной полемики [4]. Например, А. Н.Леонтьев, несмотря на дружеские отношения с П. Я.Гальпериным, которые сохранялись до самой кончины А. Н.Леонтьева, подверг резкой критике взгляды П. Я.Гальперина, представленные им в первой редакции рукописи «Введение в психологию». Как отмечает А. А.Леонтьев, в архиве А. Н.Леонтьева хранятся рукописные «Замечания на брошюру П. Я.Гальперина «Введение в психологию», датируемые апрелем 1972 г. (т. е. после указанного выступления П. Я.Гальперина 5 декабря 1969 г.) и являвшиеся внутренней рецензией А. Н.Леонтьева на рукопись П. Я.Гальперина [13]. А. А.Леонтьев указывает, что рецензия эта носила резко критический характер и завершалась таким выводом А. Н.Леонтьева: «Мое общее заключение о данной рукописи состоит в том, что без надлежащей переработки издавать ее нецелесообразно» [24, 285–286]. Как отмечает А. А.Леонтьев, эта рецензия до настоящего времени не опубликована, но сделанные А. Н.Леонтьевым «Замечания...» были основой для многочасового разговора, состоявшегося между А. Н.Леонтьевым и П. Я.Гальпериным. А. А.Леонтьев пишет: «Вспоминаю, как трудно этот разговор дался Алексею Николаевичу» [13; 217].

После выхода книги П. Я.Гальперина в 1976 г. А. Н.Леонтьев вновь написал «Заметки о книге П. Я.Гальперина “Введение в психологию”», которые были опубликованы лишь в

09.10.2012

1994 г. (см. [24; 259–262]). Как свидетельствует А. А.Леонтьев, и данный вариант гальперинского «Введения в психологию» вызвал у А. Н.Леонтьева массу критических замечаний. «Вскоре, — отмечает А. А.Леонтьев, — между А. Н.Леонтьевым и П. Я.Гальпериным имел место обстоятельный нелицеприятный разговор, посвященный книге. Разговор состоялся по инициативе А. Н.Леонтьева, у него дома» [24; 286].

Характерно, что в своих публикациях 1970-х гг. А. Н.Леонтьев упоминает имя П. Я.Гальперина лишь в связи с частной характеристикой важности учета «ориентировочной основы» для формирования

Сознательного действия и операций, как бы игнорируя более значимые для психологии следствия, вытекающие из теории П. Я.Гальперина. Приведем в этой связи весьма характерное признание А. А.Леонтьева. Отмечая, что никто не мешал П. Я.Гальперину в распространении его взглядов, он все же вынужден констатировать: «Единственный случай — отказ в публикации первого варианта “Введения в психологию”. Но и здесь Леонтьева можно понять — явная и не всегда обоснованная оппозиционность многих основных идей книги по отношению к позициям кафедры общей психологии и самого Леонтьева, к содержанию учебников и теоретических курсов требовала большей аккуратности в подготовке текста. Судя по всему, именно этой аккуратности Петр Яковлевич в первом варианте книги не проявил. И книга ведь все-таки вышла — и стала знаменитой. Но это был авторский текст самого П. Я.Гальперина, внутренне достаточно четко противопоставленный леонтьевскому варианту теории деятельности» [13; 219].

Действительно, учитывая содержание возникшей между А. Н.Леонтьевым и П. Я.Гальпериным дискуссии, можно говорить об определенном противопоставлении их взглядов в понимании роли категории деятельности и для определения объекта, и для определения предмета психологии, и для трактовки содержания деятельностного подхода в психологических исследованиях в леонтьевском и гальперинском пониманиях. По мнению А. А.Леонтьева, за этим стояли принципиальные расхождения в позициях этих выдающихся психологов. Он задает вопрос: «Иными словами, прав ли А. Н.Леонтьев, когда не воспроизводит эти позиции в своих публикациях тех лет..?» и отвечает: «Думается, прав. Процитирую еще раз наш комментарий к “Философии психологии”: теория поэтапного формирования П. Я.Гальперина, опираясь в ряде существенных моментов на деятельностный подход А. Н.Леонтьева, по сути представляла собой его редуцированный вариант, доказавший свою практическую эффективность в ряде прикладных областей, однако вряд ли подходивший для выполнения роли общепсихологической теории» [13; 218] (см. также [24; 285]).

Думается, однако, что здесь мы имеем нечто прямо противоположное: подход П. Я.Гальперина был не редукцией, а, напротив, той конкретизацией деятельностного подхода, к которой де-факто, если судить по ряду высказываний А. Н.Леонтьева, «разбросанных» в отдельных его рукописях и опубликованных работах, шел, приближался, но до которой все-таки не дошел А. Н.Леонтьев. Мы постараемся показать шаги особенно «раннего» А. Н.Леонтьева «навстречу» теории П. Я.Гальперина и «рифы», которые помешали А. Н.Леонтьеву принять теорию поэтапного формирования умственных действий в качестве органичного и логически последовательного развития его теории деятельности как методологического инструментария системной реализации сформулированного А. Н.Леонтьевым деятельностного подхода. Отметим, что, анализируя работы П. Я.Гальперина, можно также увидеть и определенную эволюцию

09.10.2012

Взглядов П. Я.Гальперина в его «движении» навстречу А. Н.Леонтьеву. Достаточно, например, сопоставить Шкалу поэтапного формирования в изложении 1965 г. (см. [3]) и ее описание в работах П. Я.Гальперина более позднего периода, в которых в качестве первого этапа формирования умственных действий и понятий уже фиксировался этап формирования мотивационной основы действия как необходимого компонента в структуре ориентировки субъекта (см. [9; 80–85]). Например, в работе «Психология мышления и учение о поэтапном формировании умственных действий», опубликованной в 1966 г., П. Я.Гальперин прямо указывает, что «важнейшее условие продуктивного мышления составляет его мотивация. <...> Она имеет не только энергетическое, но

И ориентировочное значение...» [6; 275]. В выступлении у А. Р.Лурия 5 декабря 1969 г. П. Я.Гальперин прямо отмечает: «до недавнего времени мы таким же безразличным образом относились к мотивации. <...> Но мотивация тут ведь присутствовала. <...> Но она же не входила в предмет исследования. <...> Я должен признаться, что да, у меня была противоположная сторона, противоположный дефект» [7; 11].

Дело историков психологии дать детальную картину того, когда, как и из-за чего начали расходиться позиции А. Н.Леонтьева и П. Я.Гальперина, которые в 1930-е гг. совместно, весьма интенсивно (и продуктивно) исследовали роль орудий в развитии психической деятельности. Если судить по рукописям А. Н.Леонтьева того времени, то «сдвиг его мотивов» на исследование мотивации произошел к концу 1930-х гг. в рамках разработки общетеоретического анализа генезиса человеческой деятельности [24; 51–66]. Весьма показательным в этом отношении является сравнение разных авторских редакций текстов А. Н.Леонтьева; они убедительно свидетельствуют об определенной смене акцентов в интересах автора. В моей библиотеке имеется «Очерк развития психики» А. Н.Леонтьева [17], изданный в 1947 г. с грифом «Для служебного пользования» и подаренный мне П. Я.Гальпериным в 1972 г. На полях книги сохранились собственноручные и весьма неожиданные для меня критичные пометки П. Я.Гальперина по поводу основных положений концепции А. Н.Леонтьева о развитии «сенсорной» психики. Напомним, что этот «Очерк...» вышел на правах рукописи и существенно отличается от первого официального издания, которое, как пишет А. В.Запорожец, автор примечаний к первому изданию «Проблем развития психики», «печатается в новой редакции со значительными сокращениями» [21; 475]. При этом А. В.Запорожец посчитал нужным отметить, что «в 1948 г. “Очерк” в его первом издании был подвергнут (“прелестная” фигура речи. – Н. Н.) широкому обсуждению. Ряд замечаний, высказанных во время этого обсуждения, учтен автором при подготовке настоящего издания» [21; 475]. Анализ различий в текстах, опубликованных А. Н.Леонтьевым в этих изданиях [17], [21], [22], дает немало пищи для серьезных размышлений и о судьбах психологии, и о личных судьбах психологов, живших в те «незабвенные» годы.

Но оставим эту интереснейшую задачу профессиональным историкам психологии. Сопоставим более важные и внешне близкие по содержанию высказывания П. Я.Гальперина и А. Н.Леонтьева по одной из острейших до настоящего времени проблем — соотношения описания так называемых психических явлений и их научного, собственно психологического объяснения, не сводимого в том или ином виде к характеристике иных сторон или аспектов психической деятельности человека. И А. Н.Леонтьев, и П. Я.Гальперин сознательно боролись против различных видов редукционизма, сводящего психологию на уровень «описательной» науки и, к

09.10.2012

Сожалению, до настоящего времени процветающего в психологии. П. Я.Гальперин в работе «Психология мышления и учение о поэтапном формировании умственных действий», анализируя различные подходы к исследованию мышления, отмечает, что в подавляющем большинстве психологические исследования, описывающие те или иные факты или, точнее, явления, обычно относимые к мышлению, в своих объяснениях их сущности заканчивают либо логической, либо физиологической их характеристикой, о чем, по мнению П. Я.Гальперина (см. [6; 239]), откровенно и ясно выразился Ж. Пиаже в «Психологии интеллекта» [29]. Напомним читателю позицию Ж. Пиаже: «Всякое психологическое объяснение рано или поздно завершается тем, что опирается на биологию или логику... Двойственная природа интеллекта, одновременно логическая и биологическая, — вот из чего нам следует исходить» [29; 61]. А вот

Фрагмент из одного из последних публичных выступлений А. Н.Леонтьева на V съезде Общества психологов. А. Н.Леонтьев отмечает, что «деятельность как единица реального человеческого бытия, хотя и реализуется мозгом, но представляет собой процесс, необходимо включающий в себя экстрацеребральные звенья, которые являются решающими. Более того, от них зависят и им подчиняются сами интрацеребральные процессы, их констелляции, возникающие функциональные мозговые системы» [18; 246]. На первый взгляд, позиция А. Н.Леонтьева почти совпадает с точкой зрения П. Я.Гальперина, систематически подчеркивавшего, что саму работу мозга мы можем разумно понять, если будем хорошо представлять себе закономерности деятельности субъекта [1], [2]. Но А. Н.Леонтьев продолжает свою мысль следующим образом: «Допустим, что человек выполняет действие пиления. Чем детерминируется его выполнение? Да прежде всего самой реальной пилой и объективными свойствами распиливаемого материала. Они-то и определяют, так сказать логику пиления, конфигуративность этого процесса. Другой вопрос — как реализуется эта логика мозгом и мышцами человека? Но это действительно другой, хотя и в высшей степени важный для психолога, вопрос» [18; 246]. Но ведь при такой трактовке взаимосвязей «сознания и деятельности» собственно психическая деятельность становится лишь явлением, сущность которого «находится», с одной стороны, во внешней действительности, т. е. в объективной логике реализуемых в ней преобразований, а с другой — «внутри», т. е. в реализации этой логики «мозгом и мышцами человека» [18; 246]. Особенно странной такая позиция, вероятно, представлялась П. Я.Гальперину, специально занимавшемуся психологическими закономерностями становления различных двигательных навыков и, в частности, пиления [30].

Данная точка зрения А. Н.Леонтьева отнюдь не случайна. Вполне демонстративно он отразил ее в своем редакторском предисловии к первому тому «Экспериментальной психологии» П. Фресса и Ж. Пиаже [32]. Касаясь взглядов Ж. Пиаже, полагавшего, что существует изоморфизм логико-математических отношений сознания и причинных отношений процессов в мозге, и в этом пункте не соглашаясь с ним, А. Н.Леонтьев отмечает: «Допускаемый Пиаже факт полного изоморфизма должен быть отнесен не к органическим, физиологическим структурам в их причинной обусловленности, с одной стороны, и отношениям сознания — с другой, а к объективным предметным отношениям и Отражающим Их логическим отношениям. При этом принципиально безразлично, имеются в виду их существование в форме явлений общественного сознания или в форме явлений сознания индивида, т. е. в качестве усвоенных им программ логических

09.10.2012

Операций, лишь “разыгрываемых” мозговыми физиологическими процессами» [32; 11]. Таким образом, несмотря на то, что, как и П. Я.Гальперин, А. Н.Леонтьев считал, что учет реального предметного содержания деятельности необходим для понимания ее психологической сущности, что психологический анализ роли орудий и конкретных способов действия, т. е. операций, может раскрывать специфику деятельности, он все-таки, по сути, воспроизводил точку зрения Ж. Пиаже, который подчеркивал: «Как неврология (наука о фактах) не может, по-видимому, объяснить, почему 2+2=4... так и импликации сознания, вполне соответствующие органическим связям, нельзя, по-видимому, объяснить генетически, не прибегая к абстрактным моделям, сама природа которых зависит от дедуктивной необходимости» [32; 185].

На взгляд П. Я.Гальперина [4], определенная научная драма «позднего» А. Н.Леонтьева заключалась в том, что он не смог развернуть заложенные в деятельностном

Подходе внутренние потенции и принять качественно иное определение предмета психологии, выдвинутое П. Я.Гальпериным взамен «явлений сознания», характерного для классической психологии. Поэтому в ряде случаев А. Н.Леонтьев фактически был вынужден принимать позицию Ж. Пиаже, видевшего отличие между машиной, моделирующей процесс исчисления предикатов, и математиком, осуществляющим подобную работу, только в том, что для последнего необходима оценка значимости производимых им импликаций [32; 192]. Известно, что А. Н.Леонтьев признавал, пусть и с оговорками, возможность рассматривать психическое отражение в контексте проблематики математического моделирования [19], [27]. Конечно, он отмечал, что «на уровне человека становится особенно очевидным, что понятие модели, пересекаясь с понятием отражения, не покрывает содержания последнего. Самый аппарат, применяемый для анализа моделей, в том числе и моделей рассматриваемого типа, исключает эту возможность в принципе. Ведь такой анализ ограничен рамками формальных отношений (гомоморфизма, изоморфизма), связывающих между собой два множества упорядоченных элементов некоторых систем, в то время как на человеческом психологическом уровне, прежде всего, выступает как раз неформальная сторона управляющих моделей. Понятно, что для ее выделения и описания нужно специальное понятие» [19; 10]. Однако содержание этого специального понятия у А. Н.Леонтьева по существу виделось в том же, в чем его видела и традиционная психология сознания, и многие современные ее последователи — в «субъективных переживаниях». «Психическая реальность, которая непосредственно открывается нам, — писал А. Н.Леонтьев, — это субъективный мир сознания» [15; 124]. «Никакая модель не обладает свойством субъективности; иначе говоря, отношение “модель — моделируемое” (в тексте “модель — моделирование” — что, по-видимому, опечатка. — H. Н.) не поляризовано, это не есть отношение, возникающее и существующее в жизненном процессе» [27; 44]. Отсюда понятно, почему А. Н.Леонтьев такое внимание уделял прежде всего проблеме мотивации и личностного смысла, ибо для него это сохраняло «территориальность» психологии. Но в результате этих установок А. Н.Леонтьев практически перестал интересоваться операционным содержанием психической деятельности, которое для него стало отождествляться с представленным в ней ее «внешним» предметным содержанием. Но именно эту позицию всегда и весьма резко критиковал П. Я.Гальперин, ибо «мысль — писал он, — есть не только мыслимое содержание, но и мысль об этом содержании» [8;

09.10.2012

64].

Справедливости ради, отметим, что материалы рукописного наследия А. Н.Леонтьева, отражающие его взгляды, развивавшиеся им в период с 1932 по 1978 г., показывают, что все эти годы его позиция по отношению к операционному фонду деятельности была различной в зависимости от контекста. Вначале (1932– 1936 гг.) в центре его внимания находились вопросы, непосредственно связанные с операционным составом деятельности (см. [24; 42–48]). Но позднее, уже в другом контексте, характеризуя возможные плоскости анализа деятельности, он писал в одной из своих «Философских тетрадей», записи в которой датируются 1937–1940 гг.: «Третья плоскость анализа есть разложение деятельности на непсихологические ее образующие. Это — разложение на операции. Операция может быть или а) физиологическим процессом — например, навык (отношение органов к средству или предмету), или в) технологическим — отношение средства к предмету. У животного то и другое совпадает; у животного — «естественная технология». Конечно, техническое отношение может быть и идеальным, например, Операция логическая» [24; 186]. Правда, на этой же странице

А. Н.Леонтьев делает в скобках примечание: «Нужно помнить, что технология деятельности неразрывно связана со строением самой деятельности!» [24; 186], однако в данной рукописи никаких пояснений этому примечанию А. Н.Леонтьев не дает.

Действительно, во многих, особенно в широко известных работах А. Н.Леонтьева операция трактуется как некий технический компонент действия, как нечто психологически нейтральное, например: «...операция может, как известно, вовсе выпасть из деятельности водителя и выполняться автоматом. Вообще судьба операций — рано или поздно становиться функцией машины» [15; 108–109]. И в «Проблемах...», и в книге «Деятельность. Сознание. Личность», и в ряде рукописей и стенограмм выступлений, представленных в «Философии психологии» [24], операция рассматривается, прежде всего, как результат автоматизации действия. В выступлении А. Н.Леонтьева у А. Р.Лурия об операциях вновь идет речь только как о технике дела: «Особенно важно, — отмечает он, — выделить преобразование действий в операции: “технизацию” действий и рождение “искусственных органов человеческого мозга”» [24; 254]. Но в этом же выступлении содержится, на наш взгляд, очень важный фрагмент, который до этого, если судить по доступным нам материалам, лишь изредка «присутствовал» в размышлениях А. Н.Леонтьева о содержании операционного состава деятельности. Так, резюмируя цикл исследований харьковского периода в рукописи «Основные процессы психической жизни» он отмечает: «В осуществлении всякой деятельности, действия или операции обнаруживают себя многообразные функции организма... Однако деятельность, действие, операция не сводятся к этим функциям и не могут быть выведены из них» [24; 51]. В другом контексте, характеризуя мышление как форму деятельности и роль в нем операций, он отмечает: «Операция осуществляется “аппаратами” — функциями: мыслительной, сенсорной, моторной (пробы). Это ее состав» [24; 219]. В выступлении у А. Р.Лурия А. Н.Леонтьев специально подчеркивает: «Я очень настойчиво хочу ввести еще такую единицу, о которой я уже упоминал, но которая в то время у меня не была разработана ни теоретически, ни вообще ни в каком смысле. Я имею в виду понятие психофизиологической функции. <...> Почему я говорю психофизиологическая функция? Потому что я имею в виду функцию как действительное отправление системы органов, которая зависит от их устройства <...> Ведь и функции не создаются независимо от

09.10.2012

Развития деятельности. Это какие-то окаменевшие процессы, зафиксированные морфофизиологически, даже скажу грубее, морфологически» [24; 253–254]. В конце выступления, отмечая важность изучения «переходов», преобразования компонентов деятельности как ее структурных единиц, А. Н.Леонтьев говорит (возможно, и оговорившись. — H. Н.) уже не о технизации действий (см. выше [24; 254]), а о технизации... операций и их превращении в функциональные органы, устройство мозга. «Не в устройство мозга, которое предусмотрено генетически, — замечает он, — а в системы, подвижные органы по Ухтомскому» [24; 258].

В чем таится корень этих принципиальных для нас «разночтений» А. Н.Леонтьева с самим собой? Возможно, он не имел достаточных теоретических и экспериментальных оснований, чтобы «справиться» с этим намечаемым им, так сказать, «четвертым» уровнем единиц деятельности — с функциями. Одно из возможных объяснений может заключаться в том, что А. Н.Леонтьев, зачастую, отождествлял операции с теми предметными преобразованиями, которые реализуются субъектом в процессе реального их осуществления. Не исключено также, что «сведение» операций лишь к технике действия, характерное для многих опубликованных работ А. Н.Леонтьева 1950–

1960-х гг., возникло у него под влиянием работ Ж. Пиаже [29], [32], цитированных нами выше, который, пусть и в терминах изоморфизма, также отождествлял операторные структуры деятельности и те объективные предметные отношения, которые так или иначе представлены в ней. И, наконец, возможно, что здесь свою негативную роль могло сыграть слишком «последовательное» следование А. Н.Леонтьева (как, впрочем, и многих его коллег) догматам господствовавшей в то время «теории» отражения [19].

Действительно, предметность деятельности — это важнейшее для психологии понятие, так как оно фиксирует ведущую для человеческой деятельности характеристику — ее объективность, ее реальную связь с предметным бытием индивида. «Основной, или, как иногда говорят, конституирующей, характеристикой деятельности, — подчеркивал А. Н.Леонтьев, — является ее предметность. <...> Выражение «беспредметная деятельность» лишено всякого смысла. Деятельность может казаться беспредметной, но научное исследование деятельности необходимо требует открытия ее предмета» [15; 84]. Поэтому, принимая вслед за А. Н.Леонтьевым это положение, мы должны подчеркнуть: и методологически, и конкретно методически первым шагом в содержательном психологическом исследовании деятельности должно стать четкое выявление (возможно, и с помощью «предметно-ориентированных» специалистов) представленного в ней объективного предметного содержания. Однако это предметное содержание, как определенная абстракция от реальной деятельности, не должно отождествляться нами с самой деятельностью. Мы не должны также забывать о «многосторонности», «многоаспектности» реальной жизнедеятельности индивида как эмпирического объекта, который мы членим на те или иные виды или формы деятельности. Однако, систематически употребляя словосочетание «предметная деятельность», А. Н.Леонтьев пользуется им порой для обозначения процесса взаимодействия субъекта с реальными объектами, которые он называет предметами, предметной действительностью, вещественными предметами и т. п. [15; 89– 93 и т. д.]. Например, он пишет: «Деятельность необходимо вступает в практические контакты с сопротивляющимися человеку предметами, которые отклоняют, изменяют и обогащают ее» [15; 92]. Но ведь очевидно, что мы вступаем в контакт не с предметом, а с неким конкретным объектом, и через этот

09.10.2012

Контакт или благодаря ему, исследуя неизвестный до этого контакта объект, можем установить, каким, собственно, «предметом» этот конкретный объект является. Простой мысленный эксперимент легко подтверждает данный философско-психологический постулат — достаточно лишь вспомнить, как «находят» свои предметные очертания те конкретные объекты нашей деятельности, с которыми мы «вступаем в контакт» в комнате, в которой неожиданно выключили свет.

К сожалению, многие авторы и до настоящего времени, рассматривая категорию предметной деятельности, предметного действия, трактуют их как деятельность или действие с отдельными вещами. Но эти авторы должны иметь в виду, что, например, на начальном этапе овладения счетом ребенок непосредственно вступает в «контакт» с такими объектами, как счетные палочки, интересные картинки, абстрактные фишки и т. п. «вещи». Но объективно предметом деятельности школьника, независимо от того, осознают это авторы методик обучения начальному счету или нет, являются (или, по крайней мере, должны являться) математические свойства объективного мира, которые плохо или хорошо представлены ему с помощью указанных выше объектов.

Только понятое таким образом предметное содержание деятельности позволяет говорить о ней как «предметной» деятельности, например, деятельности слесаря или художника, дрессировщика или математика, продавца или инженера, баскетболиста или конькобежца, и т. д.

И т. п. Но это предметное содержание надо знать психологу, чтобы представлять, что необходимо, так сказать, «выносить за скобки», чтобы иметь возможность исследовать собственно деятельностную, психологически наиболее значимую составляющую изучаемой им реальной предметной деятельности, те психологические возможности субъекта, благодаря которым в своей деятельности он осуществляет и реализует соответствующие предметные преобразования. Не случайно поэтому П. Я.Гальперин указывал, что психолог обязан понимать, что фиксация объективного предметного содержания деятельности, которое, казалось бы, не является непосредственным психологическим объектом изучения, и до определенного момента действительно может рассматриваться и исследоваться без привлечения психологии, в психологическом исследовании становится очень важным условием его продуктивности. Как считал П. Я.Гальперин, психологическое содержание деятельности нельзя четко и однозначно определить, если мы не выделим и не вычленим путем объективного и в определенном смысле нормативного анализа деятельности ее предметного содержания, реализация которого осуществляется субъектом, обладающим соответствующими психологическими возможностями (см. [8; 59]). Это необходимо прежде всего для того, чтобы затем на следующей стадии работы иметь возможность на этой основе осуществлять грамотный и собственно психологический анализ деятельности, в которой и благодаря которой осуществляются эти предметно-специализированные преобразования. Предметность деятельности, предметность конкретных действий или предметность операций — пусть и важная, но каждый раз всего лишь одна из их характеристик, получающая свое значение лишь в той мере, в какой нами раскрываются особенности ориентировки субъекта на эти предметные отношения, специфичные для деятельности, действия или операции.

Поэтому, исходя из понимания важности учета предметного содержания деятельности, действия, операции или функции (в зависимости от уровня анализа строения деятельности), необходимо также учитывать, что мы не должны смешивать

09.10.2012

Предметное содержание любого конкретного действия и другие его аспекты, например характер и форму его выполнения, особенности протекания и т. п., определяемые содержанием и средствами его ориентировки и, в свою очередь, определяющие эту ориентировку. Постоянный учет объективной многоаспектности деятельности субъекта, существующей лишь в форме реального жизненного процесса, обладающего не только свойством предметности, — залог успешности собственно психологического исследования деятельности.

В разных работах отношение А. Н.Леонтьева к операциям как способам действия менялось столь же неожиданно, сколь и кардинально. В одном случае им придается важное значение как психологическому механизму интеллектуального действия, раскрывающему творческие особенности деятельности. «По-видимому, — пишет А. Н.Леонтьев в третьей “Философской тетради”, — творческий характер мышления создается особым отношением операции к цели, как в детской игре. (Нужно идти к этому через генезис воображения)» [24; 219]. В стенограмме лекции «Генезис деятельности», прочитанной в те же годы, мы также находим весьма подробное освещение той важнейшей психологической роли, которую играет в деятельности ее технология (см. [24; 59–61]), и, в частности, содержится важнейший, на наш взгляд, фрагмент о психологической функции орудий как носителей способов деятельности (орудия как обобщение, орудие как абстракция, и т. д. — см. [24; 44– 46 — второй цикл исследований]. В выступлении у А. Р.Лурия, А. Н.Леонтьев, говоря, что психика-образ (значение, понятие) есть свернутая психика-процесс, отмечает: «Кто не понимает после Выготского, что за значениями лежит система

Операций, что адекватную характеристику значения получают в системе возможных операций, что характеризовать операции или характеризовать значения — это одно и тоже. <...> В сущности исследование понятий на уровне, достигнутом Выготским, есть исследование операций. И это адекватное исследование, конечно» [24; 255].

По мнению А. А.Леонтьева, высказанному им в докладе на симпозиуме «Деятельностный подход в психологии: состояние, проблемы, перспективы развития», состоявшемся 22–23.11.2000 г. [31; 145], в конце своей научной деятельности А. Н.Леонтьев стал по-иному оценивать психологическую значимость операций. Но если судить по опубликованным теперь работам А. Н.Леонтьева, то, в основном, у него все-таки сохранялась прежняя позиция, для которой психологически значимым являлся лишь мотивационно-смысловой и ЦелеСообразный анализ деятельности и действий, а их конкретный операционный состав по-прежнему рассматривался сугубо технологически. В этой связи весьма показательно высказывание А. Н.Леонтьева о бухгалтере [24; 200], процитированное А. А.Леонтьевым в докладе на указанном выше симпозиуме [31]: «То, что человек Выучивается бухгалтерии, владеет техникой бухгалтерского учета, — пишет А. Н.Леонтьев, — еще ничего не определяет в его личности. Для личности его важно не то, что он овладевает техникой учета, а то, что он становится бухгалтером. Первое же есть только условие второго» [24; 200]. Смысл высказывания ясен: бухгалтерский учет — это технология, личность бухгалтера — это психология. Но подлинная техника учета (при существовании программного продукта «1 С — бухгалтерия», успешно реализующего собственно «технику» учета) это — уже не техника, а почти искусство, балансирующее, порой, на грани возможного (и закона), за исполнение которого, собственно, и ценят опытного бухгалтера и в прямом, и в переносном смысле слова.

09.10.2012

Анализируя взгляды А. Н.Леонтьева и П. Я.Гальперина с методологической точки зрения, необходимо помнить, что любой исследуемый психологами процесс — это всегда фрагмент многосторонней и многофункциональной жизнедеятельности. В этом процессе, в результате определенных изменений, происходящих с ним в конкретных обстоятельствах, может «утрачиваться» исследуемая нами функция, исследуемый процесс может перестать обладать интересующими нас свойствами, может приобрести новое функциональное значение и поэтому стать другой деятельностью, другим действием, другой операцией. Всегда ли А. Н.Леонтьев учитывал это обстоятельство?

Неоднократно подчеркивая, что деятельность — не «аддитивный» процесс [15], [24], А. Н.Леонтьев отмечал, что «действия — это не особые “отдельности”, которые включаются в состав деятельности. Человеческая деятельность не существует иначе, как в форме действия или цепи действий <...> Если из деятельности мысленно вычесть осуществляющие ее действия, то от деятельности вообще ничего не останется. Это же можно выразить иначе: когда перед нами развертывается конкретный процесс — внешний или внутренний, — то со стороны его отношения к мотиву он выступает в качестве деятельности человека, а как подчиненный цели — в качестве действия или совокупности, цепи действий» [15; 104–105].

Еще более отчетливо А. Н.Леонтьев выразил это положение в своем выступлении на «внутреннем» семинаре у А. Р.Лурия. Отметив важность исследования взаимопревращений, «переходов» единиц деятельности друг в друга, А. Н.Леонтьев одновременно подчеркнул, что «если вы произведете мысленное вычитание из деятельности действий, операций или из операций функций, то вы получите дырку от бублика. <...> Деятельность

Может включать в себя одно единственное действие. Она тогда ни из чего не складывается, она есть это действие. Действие может включать в себя единственную операцию. Она (деятельность. — Н. Н.) есть эта операция, вместе с тем действие. Словом, нельзя их рассматривать как некоторые кирпичи, только разные. Так не выйдет» [24; 253]. Данная позиция А. Н.Леонтьева совпадала с позицией виднейшего советского философа, оказавшего сильное влияние на позиции многих современных ему психологов, — Э. В.Ильенкова. Попытка зафиксировать деятельность как таковую, «как очищенную от всех следов вещественно осязаемой телесности, — писал Э. В.Ильенков, — ...принципиально невыполнима... после такого вычитания остается лишь прозрачная пустота, никак неоформленный вакуум» [12; 148]. Деятельность, которая ни в чем не воплощается, не реализуется, есть «нечто ей противоположное... бездеятельность... отсутствие деятельности» [12; 149]. Аналогичный вывод делал и А. Н.Леонтьев по отношению к действиям: «Попробуйте, например, мысленно вычесть из действия все операции, посредством которых оно реализуется, очевидно, что в результате от действия ничего не останется» [14; 7]. Можно только согласиться с Э. В.Ильенковым и А. Н.Леонтьевым, что вне конкретных способов и без них любая деятельность закономерно превращается в акт «чистого духа», действительно равный бездеятельности, источники которого можно откровенно искать в «озарениях свыше» или (что, с научной точки зрения, равнозначно) в глубинах подсознания индивида. Следовательно, в любом

09.10.2012

Продуктивном процессе, в любой деятельности субъекта нас, прежде всего, должны интересовать его орудия и способы их употребления, т. е. операции, с помощью которых в ходе или процессе деятельности осуществляется не только учет наличных условий, но и реальное предметное преобразование ее объекта, и, что очень важно подчеркнуть, условий деятельности, преобразование, которое освобождает человека от «непосредственного» диктата этих условий.

Вначале своего харьковского периода, «уходя» от «позднего» Л. С.Выготского, сделавшего предметом своих исследований проблему значения, к «раннему» Л. С.Выготскому, заложившему вместе А. Р.Лурия и А. Н.Леонтьевым основы «инструментальной» психологии, А. Н.Леонтьев прежде всего обращал внимание на реальную практическую деятельность и ее развитие через изменение орудий деятельности (см. [24; 44]). Характерно, что и П. Я.Гальперин, выступая 5 декабря 1969 г. и оценивая вклад Л. С.Выготского в объективное исследование психической деятельности человека, отмечал: «Лев Семенович указал на то, что процесс идет извне. Только те, кто не знает истории психологии, не понимают значения этого шага. <...> Второй шаг — это орудийность. Это означало, что психическая деятельность — это вам не чистый дух, который все может путем библейского “Да будет!” Это такая же деятельность, как и всякая другая; ее эффективность зависит от ее вооружения» [7; 14–15]. Вот почему для П. Я.Гальперина операционная сторона деятельности и ее орудийная опосредствованность всегда являлись важнейшими аспектами психологического исследования [1], [4], [5]. Ведь в мотивах и целях выражается, порой, наша зависимость от конкретных обстоятельств жизни, в отличие от орудий и средств, обеспечивающих определенную свободу и соответственно произвольность деятельности. Это ясно понимал даже такой «законченный» гегельянец, как Г. Гегель: «Плуг почтеннее, чем непосредственно те наслаждения, которые подготовляются им и являются целями. <...> В своих орудиях человек обладает властью над внешней природой, хотя по своим целям он скорее подчинен ей» [10; 205]. Реальные орудия и «психотехника» любого дела не только обеспечивают свободу деятельности,

Определенную меру ее произвольности, они превращают деятельность в искусство. Напомним кстати, что в переводе с греческого «техне» — искусство, а «технология», с этой точки зрения, — наука об искусстве. Конечно, суть не в этимологических параллелях, а в том, чтобы рассматривать саму человеческую деятельность не только как процесс реализации сложившихся отношений субъекта деятельности, но как процесс сознательного использования сложившихся способов действия и сознательного создания новых способов, новых способностей и новых возможностей деятельности.

Деятельность человека — это всегда процесс развития самого человека, прежде всего его производительных сил, которые необходимо исследовать в реальном контексте конкретного бытия конкретного человека — «в единстве места, времени и действия». Вот почему эти, как будто бы совершенно «технические» аспекты и компоненты деятельности — ее средства и орудия, ее операционный фонд, являются, по-нашему глубокому убеждению, как раз ее важнейшими и ведущими психологическими характеристиками, ибо в них объективно выражается и через них объективно реализуется созидающая, предметно-преобразующая суть любой деятельности человека и его психологии. Сложная совокупность способов действия как основных психологических новообразований каждого момента и этапа жизни человека формируется и трансформируется в активном

09.10.2012

Взаимодействии различных субъектов деятельности через конкретные формы их совместной деятельности, отдельные приемы и методы деятельности, сложившиеся и складывающиеся навыки и умения. В этом смысле не существует раз и навсегда данных способов, способов «вообще», так сказать, «абстрактных» способов, способов как таковых. Способы действия постоянно изменяются, формируются и трансформируются, т. е. находятся в движении и, соответственно, в развитии. Все шире, глубже и прочнее овладевая тем или иным способом, человек усваивает его, буквально, делая способ своим, и становится в результате этого способным делать то, что раньше он делать не мог или не хотел.

По мере овладения различными способами (смежными и противоположными, общими и специальными, простыми и сложными, и т. п.), человек как субъект своей деятельности постоянно расширяет (или сужает) «операторное» поле своих возможных деятельностей. Безусловно и психологически неизбежно происходит «просеивание» способов через зону актуальных потребностей и задач деятельности: субъект (осознанно или неосознанно) выбирает то, что рациональнее, эффективнее, плодотворнее, где-то безопаснее, где-то удобнее, кому-то надежнее, кому-то — просто выгоднее.

Очевидно, что именно условия и механизмы изменения структуры, состава и содержания операционного фонда деятельности, ее конкретного инструментария — тех средств и способов, благодаря которым деятельность осуществляется и развивается, и должны являться основным объектом интереса психолога и непосредственным предметом его исследований. И если осуществленная нами заочная дискуссия между А. Н.Леонтьевым и П. Я.Гальпериным убедила читателя в важности подобных исследований, то мы считаем, что изучение творчества этих выдающихся психологов должно быть продолжено, ибо «истина рождается в споре»... умных людей.

1. Гальперин П. Я. Введение в психологию. М.: Изд-во МГУ, 1976.

2. Гальперин П. Я. Лекции по психологии. М.: Книжн. дом «Университет»; Высшая школа, 2002.

3. Гальперин П. Я. Основные результаты исследований по проблеме «Формирование
умственных действий и понятий». М.: Изд-во МГУ, 1965.

4. Гальперин П. Я. Проблемы деятельности в советской психологии // Тезисы докладов и

Материалы

Научных сообщений к V Всесоюзному съезду психологов / Под ред. Ф. И. Юрченко. Т. 1. М., 1977.

5. Гальперин П. Я. Психология как объективная наука / Под ред., вступ. ст. А. И. Подольского.

М.: Изд-во «Ин-т практ. психол.»; Воронеж: НПО «МОДЭК», 1998.

6. Гальперин П. Я. Психология мышления и учение о поэтапном формировании умственных

Действий // Исследования мышления в советской психологии / Отв. ред. Е. В. Шорохова. М.: Наука, 1966. С. 236–277.

7. Гальперин П. Я. Стенограмма выступления 5 декабря 1969 г. Рукопись.

8. Гальперин П. Я. Умственное действие как основа формирования мысли и образа // Вопр.

Психол. 1957. № 6. С. 58–69.

9. Гальперин П. Я. Четыре лекции по психологии. М.: Книжн. дом «Университет», 2000.

10. Гегель Г. В.Ф. Соч. Наука логики: В т. 6. М.: Соцэкгиз, 1939.

11. Зинченко В. П. Да, очень противоречивая фигура // Психология в вузе. 2003. № 1–2. С. 162–179.

12. Ильенков Э. В. Проблема идеального // Вопр. философ. 1979. № 6, 7.

13. Леонтьев А. А. Деятельный ум (Деятельность. Знак. Личность). М.: Смысл, 2001.

09.10.2012

50 21

14. Леонтьев А. Н. Автоматизация и человек // Психол. исслед. Вып.2. М., 1970. С. 3–11.

15. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Политиздат, 1975.

16. Леонтьев А. Н. Обучение как проблема психологии // Вопр. психол.1957. № 1.С. 3–17.

17. Леонтьев А. Н. Очерк развития психики. М., 1947.

18. Леонтьев А. Н. Избр. психол. произведения. Т. II. М.: Педагогика, 1983.

19. Леонтьев А. Н. Понятие отражения и его значение для психологии // XVIII Международный психологический конгресс. М.: Наука, 1969. С. 7–20.

20. Леонтьев А. Н. Природа и формирование психических свойств и процессов у человека // Вопр. психол. 1955. № 1. С. 29–35.

21. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М.: Изд-во АПН РСФСР, 1959.

22. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. 2-е изд., доп. М.: Наука, 1965.

23. Леонтьев А. Н. Теоретические проблемы психического развития ребенка // Сов. педагогика. 1957. № 6. С. 93–105.

24. Леонтьев А. Н. Философия психологии. Из научного наследия / Под ред. А. А. Леонтьева, Д. А. Леонтьева. М.: Изд-во МГУ, 1994.

25. Леонтьев А. Н., Гальперин П. Я. Теория усвоения знаний и программированное обучение // Сов. педагогика. 1964. № 10. С. 56–65.

26. Леонтьев А. Н., Гальперин П. Я., Эльконин Д. Б. Реформа школы и задачи психологии // Вопр. психол. 1959. № 1. С. 3–22.

27. Леонтьев А. Н., Джафаров Э. А. К вопросу о моделировании и математизации в психологии // Вопр. психол. 1973. № 3. С. 3–14.

28. Обухова Л. Ф. Учитель: Предисловие // Гальперин П. Я. Психология как объективная наука. 1998. С. 12–29.

29. Пиаже Ж. Избр. психол. труды. М.: Просвещение, 1969.

30. Сачко Н. Н., Гальперин П. Я. Формирование двигательных навыков // Формирование знаний и умений на основе теории поэтапного усвоения умственных действий / Под ред П. Я. Гальперина, Н. Ф. Талызиной. М.: Изд-во МГУ, 1968. С. 3–71.

31. Степанова М. А. Деятельностный подход в психологии: путь пройденный и предстоящий // Вопр. психол. 2001. № 1. С. 145–148.

32. Фресс П., Пиаже Ж. Экспериментальная психология. М.: Прогресс, 1966.

Поступила в редакцию 11.II 2003 г.

1 В 1969 г. по просьбе А. Н. Леонтьева и А. Р. Лурия автор этой статьи, будучи аспирантом

Факультета психологии МГУ, сделал стенограмму этого выступления по его фонограмме,

Расшифровка которой в силу ряда причин (особенности устного выступления А. Н. Леонтьева,

Технические помехи в записи) была затруднена для профессиональной стенографистки.

2 Retombement (Фр.) — падение, переход.

09.10.2012

3 ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ