МЕТАФОРЫ ИДЕНТИЧНОСТИ

Григорьева Е. В. (Псков)

Метафора представляет собой оборот речи, заключающий скрытое уподобление, образное сближение слов на основе их переносного значения и использующийся для расширения и углубления смысла исходного объекта или понятия. В. К. Харченко [17] выделяет следующие функции метафоры: номинативную (использование метафоры в названиях), информативную (метафора как источник новой информации), мнемоническую (как средство запоминания), текстообразующую (метафора как источник развернутого текста), жанрообразующую (метафора как «создатель» определенного жанра), эвристическую (метафора в науке), объяснительную (как средство усвоения сложной информации), эмоционально-оценочную (как средство воздействия на адресат), конспирирующую (как средство засекречивания смысла), игровую (как средство комического), ритуальную (метафора и обряд).

Для научного познания особый интерес представляет информативная и эвристическая функции метафоры. Информация, передаваемая с помощью метафор, обладает следующими особенностями: целостность и панорамность образа, дающего новый взгляд на конкретные слова; подключение бессознательного материала к метафорическому образу, расширяющего понимание конкретной лексической единицы; множественность образного прочтения исходной ситуации. Эвристика метафоры в науке проявляется в понимании, изначальном схватывании целостности изучаемого объекта, и в основе построения систем более высоких абстрактно-логических уровней. К. Юнг писал: «Образ является концентрированным выражением совокупной психической ситуации, а не чистых и простых содержаний бессознательного» [цит. по 15, с. 85].

Особенности психической реальности приводят исследователя к поиску более наглядных ее аналогов, и здесь на помощь нам может прийти метафора. «Мы всегда описываем сознание не в имманентных терминах (терминах, отражающих внутренние присущие ему самому свойства), а в терминах либо внешнего мира, либо другого сознания» [13, с. 244]. В. П. Зинченко в своей статье «Живые метафоры смысла» [5, с. 100] в качестве эпиграфа приводит цитату Л. С. Выготского: «Как показали Локк, Лейбниц и все языкознание, все слова психологии суть метафоры, взятые из пространств мира».

Учитывая вездесущность метафоры в психологии, можно предположить и продуктивность ее использования при описании идентичности. Под идентичностью с точки зрения интегративного подхода понимается отождествление персональных характеристик в материальном, социальном и духовном аспекте со своим Я или сознанием.

Можно обозначить некоторые аспекты проблемы идентичности в психологии. «Вещь является сама собой и не чем другим», «всякое сущее тождественно самому себе» – данная онтологическая истина как будто неприменима к человеку, ибо он может говорить о том, чтобы «быть собой» или «не быть собой». Что считать идентичностью, целостностью, тождественностью человека самому себе? Я имеет множество эмпирических проявлений, но как будто ускользает от попыток быть обнаруженным, и не только от других, но и от себя, когда мы говорим об «истинном я» и «неистинном я». Здесь же можно обозначить проблему изменчивости – стабильности идентичности и Я-концепции. Динамичность социальной идентичности очевидна: мои самоидентификационные характеристики, описываемые через принадлежность к различным группам постоянно меняются, да и сам факт наличия в гетерогенной культуре десятков различных социальных групп, к которым Я может отнести себя, тоже говорит о постоянной изменчивости и гибкости моей самоидентификации. На наш взгляд неправомерно говорить о совокупности персонологических характеристик как неизменном и стабильном ядре идентичности. Как писал К. Юнг: «Человек – это психический процесс, не поддающийся контролю или управляемый лишь в очень ограниченной степени».

В психологии выделяются различные виды идентичности: социальная, личностная, этническая, гендерная, негативная, позитивная, преждевременная, диффузная, достигнутая, осознаваемая, неосознаваемая; актуальная и виртуальная и т. д. Есть ли общий знаменатель у всех этих видов идентичности, та самая тождественность и целостность? Сущностная характеристика Я – это его многомерность, представленность в различных плоскостях нашего опыта, можно по-разному описывать Я, но какое из этих описаний будет обозначать самотождественность? В. А. Петровский вводит понятие индивидуальности как единомножия Я, которое единственно, своеобразно, неотразимо (в чужом и своем сознании), непередаваемо, невоспроизводимо, дорефлексивно, исключает повтор. Индивидуальность есть мультисубъектное образование. «Совокупность субъектов, образующих личность, в процессе ее развития превращается в целокупность, - единство в многообразии субъектов, олицетворяющих индивида, единомножие его Я. При этом рождается всеобщее, трансфинитное (актуально-бесконечное) Я» [11, с. 65]. К мультисубъектам, объединенным в индивидуальность, В. А. Петровский относит интроекты Фрейда, архетипы Юнга, фигурки сна А. Минделла, различные «Я» Ассаджиоли, эго-состояния Э. Берна. В. В. Козлов вводит понятия Я-осознающего и Я-осознаваемого. Я-осознающее идентифицирует себя с «группами смыслов» – Я-материальным, Я-социальным и Я-духовным, в действительности не являясь ни тем, ни другим, представляя собой необусловленное пространство Равностности [6]. Б. А. Орлов говорит о личности как совокупности Персоны и Тени (в юнговском понимании) и Сущности, которая может иметь многие роли и личины, но никогда не сводится к ним. Можно заметить, что, приближаясь к самотождественности, единственности и уникальности Я, язык ученых становится все более метафоричным и неконкретным, ибо обозначает сложно вербализируемые и ускользающие от контроля сознания элементы целостности Я.

С изучением идентичности в психологии происходит примерно то же самое, что происходило с изучением интеллекта в рамках тестологического подхода: было накоплено обилие эмпирических данных, разработано большое количество тестов, но это не приблизило исследователей к пониманию того, сколько же интеллектов у человека – один или несколько. Уместно вспомнить Кролика из сказки про Винни-Пуха: «Что значит я? Я бывают разные». И зачастую оказывается так, что само понятие идентичности может быть воспринято как метафора в своей конспирирующей функции - как средство засекречивания смысла.

Является ли «я», идентичность «сложным феноменом, сложной психической реальностью» [19, с.5] или же, рассуждая подобным образом, мы имеем дело с гипостазированием, превращением мысли в вещь, когда «теоретический конструкт выступает как некая наделенная независимым от теории бытием сущность» [10]? В. С. Малахов, автор последнего суждения, близок к буддийскому пониманию личности как иллюзорного конструкта омраченного ума, которая на самом деле есть поток элементарных психофизических состояний – дхарм.

Резюмируя, некоторые аспекты проблемы идентичности сводятся к следующему. Во-первых, это соотношение «истинного и неистинного Я» – что дает основание «быть собой» или «не быть собой». Во-вторых, единство и множественность идентичности - сколько у человека «я» – одно или много, и в-третьих, является ли «Я», идентичность эмпирически переживаемым феноменом или объяснительным конструктом, синтезирующим некоторую совокупность нашего опыта.

Учитывая философский характер вопроса, можно предположить, что проблема идентичности не разрешима в психологии. Однако привлечение метафор может несколько углубить наше понимание, поскольку позволяет увидеть целостность образа и не исключает множественного прочтения исходного концепта.

Интересную метафору сознания, которую мы интерпретируем как метафору идентичности приводит Л. В. Стародубцева в статье «Метафизика лабиринта, или Лабиринт как метафора сознания» [12]. «…Графическая тема лабиринта есть…сворачивание бесконечности в точку и разворачивание точки в бесконечность… идея вечного движения: с одной стороны, – приближения к центру как к тому «беспредельному пределу» устремлений, к которому можно подступать все ближе и ближе, но с которым невозможно окончательно «совпасть», с другой стороны, - вечного удаления, отодвижения от центра… Лабиринт – образ формы незавершенной, разомкнутой, вечно открытой и жаждущей завершения в своем центре. Идея лабиринта динамична: это фигура метаморфозы, трансформации, непрерывного перехода: от центра к периферии и от периферии к центру» [12, с.148].

Метафора лабиринта позволяет снять противоречие цельности и множественности «я»: центр лабиринта как точка совпадения с самим собой есть я-осознающее, постоянно ускользающее от рефлексии и являющееся целостностью и тождественностью при изменении любых внешних и внутренних условий; и сами запутанные ходы лабиринта, которые есть объекты осознавания, обозначаемые бесконечными перечислениями множественных «я»: материальное, социальное, личностное, идеальное, реальное и т. д. У человека могут быть свои «любимые» ходы в этом лабиринте – хорошо обжитые и «уютные» идентификации, преимущественно им транслируемые, могут быть «нехоженые тропы», но все они есть перечисления того, чем «я» может быть, но не является по существу, ибо «сознание больше, чем любая значимость» (В. В. Козлов).

Зачем человеку без конца блуждать по лабиринту? Он видит в этом смысл. Основной способ функционирования идентичности есть смысл и те ценности, которые человек видит, точнее, вкладывает в объекты идентификации. О смысло-ценностном аспекте идентичности говорят такие ученые как Э. Эриксон, В. В. Столин, Дж. Мариса, А. Уотерман, Г. Брейкуэлл, Л. Шнейдер и др.

По аналогии с двумя функциями религии, которые выделяет К. Уилбер [16], можно выделить две функции идентичности: это трансляция и трансформация. Трансляция есть способ создания смысла для отдельного «я», трансляция успокаивает, укрепляет и помогает терпеть превратности судьбы. Трансформация предполагает радикальное преобразование, она полностью разрушает эго, ради центра сознания, лабиринта, точки совпадения с самим собой. Трансформация – удел не многих, и трансформация не мыслима без трансляции: «Те кто, не способен адекватно транслировать с достаточной целостностью и точностью, быстро впадают в тяжелый невроз или даже психоз: мир перестает иметь смысл, границы между я и миром не трансцендируются, но вместо этого начинают рушиться» [16, с. 37].

Стародубцева Л. В. также приводит образ «ризомы» как лабиринта постсовременной культуры, «потенциально безграничной, неиерархической, хаотической сети, свободной циркуляции состояний» [12, с. 167]. Метафоре ризомы вторят слова современного отечественного философа С. С. Хоружего [18]: «…Центр человека сегодня оказывается распавшимся и отсутствующим… Из опыта современности проступает некоторый новый облик человека, новая антропологическая реальность, лишенная неизменяемого сущностного ядра», автор предлагает определять человека не через Центр, а через Границу Человека как «полную совокупность его предельных проявлений» [18, с. 40]. Метафора ризомы хорошо отражает широко обсуждавшуюся и обсуждаемую в философской и иной литературе проблему идентичности современного человека в контексте таких описаний, как «одномерный человек», «клиповое сознание», «коллажная идентичность» и пр.

Метафора ризомы отражает постмодернистское видение человека в крайнем своем варианте элиминирующее проблему Я: современный человек, втянутый в многочисленные потоки коммуникаций, оказывается не в состоянии их интегрировать, поэтому он не может восприниматься ни как агент действия, ни как автор поступков, полностью детерминируемый коллективными представлениями, ситуативными контекстами и системами коммуникаций.

И. С. Кон в качестве метафоры идентичности современного человека приводит образ «человека-Протея», предложенный Р. Д. Лифтоном [7]. Древнегреческое божество Протей менял обличье, становясь то медведем, то львом, то драконом, то огнем, то водой, а свой естественный облик сонливого старичка мог сохранять, только будучи схвачен и закован. Множественная виртуальная идентичность, экспериментирование с различными идентичностями в глобальной паутине в крайнем варианте, возможно, действительно превращают своих адептов в «сонливых старичков», заставляя их жить в иллюзорном мире и все реже и реже обращаться к реальному миру и живым взаимоотношениям, что дает основание философам предсказывать сценарий эвтаназии человечества [18].

Еще одну интересную метафору, представляющуюся нам весьма эвристичной и более оптимистичной по сравнению с Протеем, приводит В. Демчог в книге «Самоосвобождающаяся игра» [4]. Это метафора театра. Как театр состоит из зрителя – того, кто смотрит, актера – того, кто играет, и роли – того, в кого играют, так и в идентичности можно условно выделить соответствующие пространства психического. Зритель есть Я-осознающее, пространство Равностности по В. В. Козлову, который представляет в терминологии В. Демчога «тайный уровень реальности», актер представляет «внутренний уровень театра реальности» и символизирует перинатальный и архетипический слои психики (К. Юнг, С. Гроф), роль – «внешний уровень театра реальности», соответствующий биографическому слою личности. Собственно из уровня роли исходит большинство концепций идентичности. В психоаналитическом направлении (Э. Эриксон, Дж. Марсиа, А. Ваттерман) идентичность понимается как структура эго, внутренняя, самосоздающаяся, динамическая организация потребностей, способностей, убеждений и индивидуальной истории. В символическом интеракционизме – как способность человека воспринимать свое поведение и жизнь в целом как связное единое целое, единство двух аспектов «I» (выражает уникальность и неповторимость человеческого существа) и «me» (социально детерминированное существо, представитель общества в индивидууме). В когнитивно ориентированной психологии (Х. Тэджфел, Г. Брейкуэлл, Дж. Тэрнер) идентичность – когнитивная система, выполняющая роль регуляции поведения в соответствующих условиях [2].

Метафора театра, на наш взгляд, позволяет соотнести между собой различные направления и школы психологии, в зависимости от того, к какому уровню психики аппелирует данное направление. Большинство концепций, как было сказано выше, относятся к биографическому уровню или уровню роли. К уровню актера можно отнести теории К. Юнга и С. Грофа, трансперсональный уровень психики может рассматриваться как относящийся к актеру и зрителю, поскольку трансперсональные переживания все же предполагают объекты осознавания, пусть и неординарные и недоступные для обыденного сознания, тем не менее, можно лишь предполагать, что трансперсональные переживания ближе к сущностному постижению и переживанию природы я-осознающего (зрителя), чем архетипические и перинатальные. В последнее время зарубежными и отечественными исследователями активно разрабатывается новое интегральное (К. Уилбер) / интегративное (В. В. Козлов) направление психологии, предполагающее целостное видение психической реальности и учет всех вышеназванных уровней, выражаясь метафорически «изучение театра психической реальности в единстве трех его ипостасей – зрителя, актера и роли».

Метафорой, созвучной времени и широко применяемой в когнитивной психологии, является метафора компьютера. Дж. Лили, нейрофизиолог, совместивший исследования коры головного мозга с идеями проектирования компьютеров, говорит о том, что ««я» человека представляет собой контролирующий центр, управляющий тысячами метапрограмм. Большинство людей имеют множество таких контролирующих центров, которые часто конфликтуют друг с другом. Поэтому одна из целей саморазвития – обнаружение таких конфликтующих «я» и подчинение их одному-единственному администратору» [8, с. 393]. Когнитивные концепции идентичности (А. Тешфел, Дж. Тернер) предполагают социальную категоризацию и самокатегоризацию, представляющих два полюса биполярного континуума и регулирующих поведение в конкретных условиях. Применив компьютерную метафору в данном контексте можно задаться вопросом – кто осуществляет эту категоризацию? Ответ постмодернизма видимо предполагает социум в качестве системного администратора: человек с рождения включен в определенные нарративы и мета-повествования, языковые игры, задающие варианты категоризаций (социальные роли, черты личности). Активное деятельное начало субъекта, преобразующего действительность, и соответствующий ему образ «Человека-деятеля» [3] теряется в бесконечных релятивистских дискурсах, противопоставляя образ «Человека-ощущающего».

С точки зрения буддийской философии и психологии я есть иллюзорный конструкт омраченного ума, метафорой которого монах Нагасена [14] приводит колесницу: колесница не есть колеса, ни кузов, ни оглобли, ни еще какие-либо детали, колесница не есть все это вместе, это лишь имя, призванное обозначить совокупность всех перечисленных деталей. «Так же и личность суть только имя, обозначающее определенным образом упорядоченное единство пяти групп элементов опыта (скандх)» [14, с. 241].

Метафоры широко используются художественным сознанием – в литературе, поэзии, кинематографе. Фильм «Игры разума» режиссера Рона Ховарда с Расселом Кроу в главной роли дает нам еще одну метафору идентичности в духе буддийской психологии. Согласно фабуле фильма в кратчайшем изложении, Джон Нэш, талантливый математик, больной шизофренией, преодолевает свой недуг, точнее учится жить с ним, благодаря чему получает Нобелевскую премию. Он не перестает видеть галлюцинации, среди которых у него есть свои друзья и враги, он приостанавливает «игры разума», перестает вступать с ними в диалоги, наделять их особым смыслом. Глубокая идея фильма в том, что мы своими мыслями и чувствами создаем несуществующие реальности, вкладывая свою энергию в то, во что хотим ее вложить, что, по сути, является игрой разума, галлюцинацией, завораживающей и порабощающей тем, что мы отождествляем себя с ней. У каждого есть своя игра разума, свои любимые ходы в лабиринте, свои любимые роли и программы, свои любимые объекты идентификации, смыслы, отражающиеся в приписывании этим объектам сверхзначимой ценности, из которых и разворачивается жизненное пространство, со всеми его тревогами, страданиями и радостями. Однако есть и «смысл смыслов», дающий возвышенную перспективу, который заключается в разотождествлении, в том, чтобы видеть все это как игру, найдя точку совпадения с самим собой.

Литература

1. Андреев А. А. Эвристические возможности метафор в научной психологии// Вторые Мухинские чтения. Психология и культура. Материалы областной научно-практической конференции. Псков, 2003.

2. Антонова Н. В. Проблема личностной идентичности в интерпретации современного психоанализа, интеракционизма и когнитивной психологии // Вопросы психологии. – 1996. – № 1. – С.131.

3. Асмолов А. Г. Психология личности: Принципы общепсихологического анализа. – М.: «Смысл», ИЦ «Академия», 2002.

4. Демчог В. Самоосвобождающаяся игра. – М., 2004.

5. Зинченко В. П. Живые метафоры смысла// Вопросы психологии. – 2006. – №5. – с. 100-113.

6. Козлов В. В. Психотехнологии измененных состояний сознания. Личностный рост. Методы и техники. – М.: Изд-во Института Психотерапии, 2001

7. Кон И. С. Статья «Идентичность» http://www. krugosvet. ru/articles/119/1011930/1011930a1.htm

8. Лилли Дж. Центр циклона. – К., 1993.

9. Майков В. В., Козлов В. В. Трансперсональная психология: Истоки, история, современное состояние. – М., 2004.

10. Малахов В. С. Неудобства с идентичностью// Вопросы философии. – 1998. - № 2. – С. 43-53.

11. Петровский В. А. Индивидуальность и саморегуляция: опыт мультисубъектной теории // Мир психологии. – № 1, 2007, с. 13.

12. Стародубцева Л. В. Метафизика лабиринта, или Лабиринт как метафора сознания// Мир психологии. – 1999. – № 1. – С. 147-171.

13. Торчинов Е. А. Пути философии Востока и Запада: познание запредельного. – СПб., 2005.

14. Торчинов Е. А. Религии мира: Опыт запредельного. Психотехника и трансперсональные состояния. – СПб., 2005.

15. Уилбер К. Проект Атман: Трансперсональный взгляд на человеческое развитие. – М.: ООО «Издательство АСТ» и др., 2004.

16. Уилбер К. Один вкус: Дневники Кена Уилбера. – М., 2004.

17. Харченко В. К. Функции метафоры. – Воронеж,1992.

18. Хоружий С. С. Человек и его три дальних удела. Новая антропология на базе древнего опыта// Вопросы философии. – 2003. – № 1. – С. 38-62.

19. Шнейдер Л. Б. Профессиональная идентичность: теория, эксперимент, тренинг: Учебное пособие. – М., 2004