Межличностность и интерсубъективность, Петер Шульц

Дилемма, лежащая в основе обеих крайних теорий подчинения отдельного общему, по-видимому, кроется в адекватном ответе на вопрос, возможно ли следовать собственной цели отдельного человека (против коллективизма) и в то же время сохранять существующую связь с социальным измерением. Но то, что индивид может достичь осуществления своего человеческого бытия только внутри социальных отношений, указывает на уже сказанное выше в связи с традицией. Психология развития показала, что становление человеческой личности с самого начала происходит в межчеловеческих отношениях, там, где человек не отражает ни смысла, ни структуры этого развития. Однако из этого нельзя сделать вывод, что самоосуществление можно истолковать как рефлекс целесообразности вышестоящего общего. Это не тот случай, что также подтвердит и феноменологический анализ межличностных отношений.

Прежде всего я хотел бы указать на различие между так называемыми социальными актами, социальными отношениями и социальными структурами. Под социальными актами следует понимать такие акты, в которых один человек обращается к другим людям с вопросом, просьбой или приказом. Общей чертой всех этих актов является то, что они хотят побудить другую личность к определенному поведению, то есть создать сверхиндивидуальную воздействующую связь (ueberindividueller Wirkungszusammenhang). Далее, под социальными актами можно также понимать выражение отношений, обращенных к другим людям, таких как любовь, внимание, удивление, которые представляют собой ответ на ценности личности, но еще не нацелены на взаимную связь. В-третьих, существует своеобразный класс социальных актов, способных производить или уничтожать особые реалии в социальном мире: так, обещание вызывает (“производит”) ожидание; посредством выполнения обещанного ожидание прекращается.

От этой группы следует отличать социальные отношения. Все социальные акты предполагают наличие понимающей связи людей. Социальные отношения – это не акты одного человека, а что-то, что возникает между людьми, и по крайней мере два человека должны быть носителями социальных отношений. Пока я питаю к кому-либо дружеское чувство, а этот кто-либо не знает об этом и не отвечает взаимностью, между нами еще нет дружбы. Только когда два человека выражают друг другу свои взгляды, когда один человек знает о взглядах другого и реагирует на них, тогда возникают дружеские отношения. Люди находятся в этих отношениях: они друзья. Теперь это характерно для их личностного бытия, это является одним из определяющих факторов их жизни.

Социальные структуры – это такие структуры, в построении которых люди, их социальные акты и социальные отношения играют роль. Об обществе в широком смысле можно говорить тогда, когда между людьми существуют не только взаимные отношения, но эти люди выступают как некое единство, когда они связаны в одно “мы”. Такие структуры могут быть временными и быстро преходящими (участие в “вечернем обществе” или же обществе попутчиков на время путешествия), однако они могут выходить и за рамки актуальных встреч (дружба, школьный класс, союз). Об обществе в узком смысле я говорю тогда, когда в жизни людей между ними образуется общество, основывающееся не только на скоротечных актуальных отношениях, но и на сверхличностных связях.

Если внимательно рассмотреть взаимные отношения двух людей, которые нормально и с указанием на определенное направление в европейской континентальной философии1 можно обозначить как отношения “я-ты”, то их можно описать как отношения одного “я” к другому, такому же уникальному “я”. В этой связи для меня важна не столько взаимность этих отношений, сколько то обстоятельство, что отношение, обращенное от “я” к “ты”, возвращается к тому субъекту, от которого оно исходило. Именно в этом плане мы можем говорить о моменте специфического формирования “я” посредством отношения к “ты”. Правда, тем самым еще не образуется общество, но все же лишь на этом основании личность ощущает не только чувство подражания образцам; это основание совершенно необходимо для самопонимания личности, так же как оно необходимо для самоуважения2 или самоутверждения. В этом плане социальное бытие личности нельзя свести ни к отдельным социальным актам, ни к отношениям, все равно, враждебные ли это отношения или дружеские, личные или общественные: человеческая личность находится не “по ту сторону” от социальных отношений, в которых она существует, в которые вступает и которые она покидает уже “готовой”; скорее, личность шаг за шагом формируется в вышеописанной диалогической связи.

Это первое феноменологическое указание на то, что субъективное бытие человека не запирается в самом себе, что человек не есть монада “без окон”, стоит расширить другим измерением межличностного отношения, а именно – множеством субъектов и их особой субъективностью. Это измерение мы можем также описать, наполовину ради краткости, как измерение “мы” или социальное намерение. Тем самым подразумевается совокупность людей, причем отношения между ними выступают на передний план. Поскольку “мы” означает совокупность людей, здесь доминируют выражения о целом, а выражения об отдельном в этом целом отступают на задний план.

В философской и социально-этической традиции единство многих субъектов и их субъективности очень часто описывалось через отношение индивидов к всеобщему благу. Общество может сформироваться на основе уже того обстоятельства, что всякий индивид определенным образом относится к благу, объединяющему всех. При этом выражение “общее благо” следует понимать очень широко: может быть образовано общество разбойников и воров, которые собрались вместе для совместного обогащения. Но хотя индивид под защитой связи с обществом посредством определенного блага чувствует себя “как дома”, все же это не означает, что сама по себе принадлежность к “естественному” обществу, такому как семья или народ или другому самостоятельно выбранному обществу, уже имеет значение для личности и ее адекватного развития. Не оспаривая того, что социальное измерение по-своему ведет к формированию индивидуального и, следовательно, это измерение характерно для стремления субъекта осуществлять свое бытие, следует учесть, что может возникнуть отклонение от нормального развития личности, причины которого могут заключаться как в том, что было представлено индивиду в качестве всеобщего блага, как и в том, каким является отношение субъекта к этому всеобщему благу. Последствия же одинаковы: общественная жизнь разыгрывается без участия субъекта. Правда, он по-прежнему связан с другими субъектами “жизненными и деятельными” отношениями, но он не может развиваться в этих отношениях, потому ли, что живет и отчуждении к самому себе, потому ли, что нечто, сформированное социальным измерением, не готово признать за ним право на собственное развитие.

Эти предварительные рассуждения о социальном бытии личности могут добавить лишь краткое замечание к неизбежно возникающему вопросу, существует ли общая, то есть значимая для каждой личности практическая норма безличностных отношений. Отказываясь от подробной характеристики, при введении подобной практической нормы мы можем исходить из того, что каждый человек, а это значит каждое “ты”, по отношению к “я” оказывается “вторым я”, структурный признак которого – стремление к выполнению и осуществлению собственного бытия. Это стремление не исключает социального измерения личности, в чем мы уже убедились, а, скорее, само “я” формируется внутри этого измерения. Поэтому практическую фундаментальную норму человеческой совместной жизни следовало бы описать так: “Обрати внимание на то, что другой – это человек, для которого, в его ориентации на добро, решается вопрос о его собственном бытии”. В этой связи наиболее важным является тот факт, что эта практическая фундаментальная норма является не только призывом к человечности с ожиданием взаимности (Mitmenschlichkeit) и представляет собой признание абстрактной идеи человеческого бытия как такового, но и побуждает учитывать всякий раз единственное и неповторимое “я” личности. Речь идет о внимательной открытости по отношению к другому, которая замечает и уважает другого в его неповторимости и уникальности.