СВЯЗЬ ФЕНОМЕНА ДИФФУЗНОЙ ГЕНДЕРНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ С КОГНИТИВНЫМ СТИЛЕМ ЛИЧНОСТИ

Е. Т. СОКОЛОВА, Н. С. БУРЛАКОВА, Ф. ЛЭОНТИУ

Исследование выполнено при поддержке РФФИ; грант № 00-06-80047.

Проведенное авторами эмпирическое исследование позволило установить статистически достоверную корреляцию между двумя измерениями когнитивного стиля — полезависимостью и низким уровнем дифференцированности — и нарушением интегрированности структуры гендерной идентичности. Выявленные нарушения гендерной идентичности сопоставлены с феноменом «диффузной самоидентичности», изученной ранее на модели личностных расстройств. Дается обоснование примененного метода герменевтической интерпретации данных проективных методик. Результаты обсуждаются в теоретическом контексте культурно-исторической концепции Л. С. Выготского и современного варианта психоаналитической теории объектных отношений.

Ключевые слова: Когнитивный стиль личности (полезависимость, низкий уровень дифференцированности), диффузия гендерной самоидентичности, пограничные личностные расстройства, проективные методы, герменевтика, объектные отношения, культурно-историческая концепция самосознания.

Проблема аномального развития личности (так называемых личностных расстройств) составляет центральный и неизменный интерес наших исследований. На основании обобщения большого массива эмпирических данных была предложена модель, позволяющая описать порождение и функционирование так называемой пограничной личности. Согласно этой модели, первичные расстройства самоидентичности (нестабильность, дезинтеграция, диффузия самоидентичности), равно как и вторично-компенсаторные защитные образования (примитивно организованные и генетически наиболее ранние регуляторные процессы), могут быть поняты, исходя из типичного для пограничной организации личности аффективно-когнитивного стиля. Два его измерения — 1) низкий уровень дифференциации границ психических подсистем, их недостаточная четкость (артикулированность) и 2) зависимость (слипание, склеенность, дефицит автономного режима функционирования) — были взяты за основу определения, во-первых, уровня структурной организации самоидентичности и, во-вторых, психологических механизмов, ответственных за дезинтегрированность и временнУЮ нестабильность отношений, внутрисистемных и межсистемных связей Я. Реализованное одним из авторов настоящей публикации и под ее руководством (Соколова Е. Т. [4], [5], [8]–[11], [18], [20], [21], [23]) эмпирическое

Изучение взаимовлияния искажений самосознания и когнитивного стиля личности

09.10.2012

ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ № 023

Позволило уточнить роль обозначенных выше особенностей при пограничных расстройствах личности в качестве одного из психологических механизмов нарушения структуры и функций самоидентичности, описать устойчивые искажения образа Я на телесном и категориальном уровнях самосознания при коморбидных заболеваниях — затяжных неврозах, депрессии, ипохондрии, пищевых аддикциях и проч., обнаружить аналогичные структуры самосознания у женщин-проституток с присущей последним сексуальной неразборчивостью (промискуитетом), повышенной виктимностью вследствие недостаточно определенных, размытых и потому доступных для вторжения извне границ Я (в том числе — у вынужденных мигрантов).

Если попытаться нарисовать «групповой портрет» пациентов с пограничной личностной организацией, то при известной индивидуальной вариативности их общегрупповой характеристикой будет всеохватывающая, генерализованная сверхзависимость. Так, по нашим данным, пациенты, находящиеся ближе к полюсу «сверхзависимость», отличаются трудностью «выделения своего Я из поля» вплоть до отождествления обобщенной оценки Я с оценками значимых других («эхо-самооценка»), ее неустойчивостью во времени и недостаточной интегрированностью частных негативных и позитивных самооценок в непротиворечивый образ Я. Нарушение целостности образа Я выражается в изоляции от системных связей слабо структурированного сенсорно-чувственного (телесного) уровня и его доминировании над категориальным. Структурные нарушения самосознания влекут за собой дефекты функции саморегуляции, в частности, обусловливают низкую толерантность к стрессу, индуцируемому неудачей или порицанием, виктимность и слабость границ Я, негативное самоотношение и самоотвержение вплоть до самодеструкции. Защитные структуры отличает низкий уровень когнитивного опосредствования («примитивные защиты», различные варианты чувственно-аффективного «напитывания»), а следовательно, и ограниченные возможности «перевода» бессознательного в категориальные структуры, его символизации, категоризации и осознанного контроля. Отношения со значимыми другими поддерживаются за счет интрапсихических и межличностных манипуляций и в этом смысле являются поведенческим эквивалентом примитивных защитных операций по «овладению» (контролю) аффектами, порожденными конфликтом между бессознательным тяготением к симбиотической зависимости и неудачами в обретении самостоятельности и автономии.

Важно отметить, что наши данные напрямую перекликаются с имеющимися в современной психоаналитической литературе клиническими описаниями пациентов с пограничным и нарциссическим типами расстройства личности и соотносятся с феноменологией «диффузии самоидентичности». Что касается расстройства собственно гендерной самоидентичности, то некоторые авторы не считают оправданным их изолирование от целостного контекста личностной самоидентичности, а, наоборот, рассматривают их как своего рода симптом внутри симптомокомплекса диффузной личностной самоидентичности [6], [7], [24], [25]. В целом разделяя взгляд на нарушение гендерной самоидентичности как частный случай общей патологии Я, мы тем не менее полагаем, что данное утверждение требует экспериментальной проверки, а феномены искажения гендерной идентичности нуждаются в более детальном описании, квалификации и уточнении порождающих их психологических механизмов.

Исследование, результаты которого мы здесь представляем, направлено на проверку предположения об одном из

09.10.2012

ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ № 023

Возможных механизмов влияния двух параметров когнитивного стиля, а именно, зависимости/автономии и степени когнитивной дифференцированности — на структуру и характер функционирования гендерной идентичности. Согласно эмпирической гипотезе данного исследования, баланс зависимости/автономии и мера дифференцированности будут определять успешность или неудачу в дифференциации/интеграции частных образов Я и паттернов отношений «Я–Другой» в целостную гендерную самоидентичность. Это допущение логически вытекает из результатов ранее проведенных под руководством одного из авторов исследований, в которых было подтверждено наличие связи между низкой когнитивной дифференцированностью и полезависимостью с достаточно устойчивым симптомокомплексом нарушения структур самосознания: нестабильностью интегрального образа Я, эмоционального отношения к себе и значимым другим, низким уровнем когнитивной оснащенности защитных операций у пациентов с пограничной личностной организацией [15], [16]. В какой мере полученные данные применимы к пониманию закономерностей структурной организации и функционирования гендерной идентичности как частного случая личностной самоидентичности в целом — являлось предметом диссертационного исследования, выполненного под руководством Е. Т. Соколовой [10], результаты которого мы излагаем и обсуждаем в настоящей публикации.

Задавшись целью — развить культурно-исторический подход применительно к генезу нарушений самосознания, мы попытались реконструировать малоосознаваемые переживания и первичные базовые структуры межличностных отношений, в контексте которых складываются чувство пола и телесная идентичность, сензитивный период формирования которых относится в основном к довербальному периоду становления Я ребенка. В связи с этим особое внимание уделялось методическому аспекту исследования, а именно, разработке процедуры интерпретации перцептивных образов в тесте Роршаха в их генетической связи с ранними репрезентациями отношений Я и значимого другого, прообразом которых, как известно, является отношение «мать–дитя». При этом под репрезентацией мы понимаем сложный, более или менее структурированный комплекс чувственных и аффективных запечатлений, мнестических и фантазийных включений, когнитивно опосредствованных или диффузных и аффективно перегруженных, по крайней мере, отчасти обусловленных специфически сложившимися регуляторными структурами, в том числе — когнитивным стилем личности.

Отличительная особенность настоящего исследования состоит в интеграции современной теории объектных отношений и культурно-исторической концепции Л. С. Выготского (в частности, его идей о системной организации сознания, динамическом и структурном единстве аффекта и интеллекта, специфически изменяющихся в ходе нормального и патологического развития). Мы также продолжаем обосновывать преимущества проективной методологии (в частности, принципа структурной и смысловой неопределенности, отличительного признака организации всех проективных методик) применительно к изучению феноменов расстройства самосознания, в связи с чем предлагаем специализированную модификацию проективных процедур, позволяющую интерпретировать эмпирические данные с позиций семио-тики и герменевтики.

Целью собственно экспериментальной части исследования является последовательная проверка гипотезы о связи когнитивной организации личности со структурными нарушениями полового самосознания, о влиянии когнитивного стиля на степень структурной дифференцированности и целостности гендерной

09.10.2012

ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ № 023

Самоидентичности. Таким образом,

Исследование совмещает в себе несколько «жанров»: использует
квазиэкспериментальную парадигму, феноменологическое понимание и

Герменевтическое истолкование. Основанием для их объединения служит холистический подход, при котором даже количественный анализ вставлен в рамку интерконтекстуального понимания и герменевтической интерпретации данных.

В соответствии с современным пониманием герменевтики диагностическая работа с проективными методами имеет целью, выражаясь словами П. Рикера, «выявление скрытого смысла в смысле очевидном» [12; 408]. Любое действие, включая речевые акты и их невербальное сопровождение, понимается как текст с зашифрованным смыслом, растолковать который и надлежит психологу. Аналогично мы трактуем всю связную целостность «проживания» пациентом квазиэкспериментальной ситуации. Так, говоря о полезависимости пациента Х, мы вовсе не ограничиваемся атомарным операциональным пониманием этого концепта в духе чисто академических исследований познавательных процессов; для нас это категория, описывающая онтологический статус конкретного пациента Х в его взаимоотношениях со всем многообразием жизни, в том числе проявляющаяся (как правило, неявно и неосознаваемо) в характере его взаимодействия с психологом в ситуации психологического исследования.

Точно так же наше понимание смысла высказываний, ассоциативно и неосознаваемо появляющихся в ответ на предъявление пятна Роршаха, не сводится к традиционному отнесению образа восприятия к определенной категории в соответствии с правилами шифровки ответов. Необходимо понять и истолковать перцептивный образ в совокупности самых разных контекстов: 1) в коммуникативном — как обращенный персонально здесь и теперь к конкретному психологу; 2) в коммуникативно-символическом — как феномен переноса и в этом смысле обращенный к психологу как условно значимому другому, на которого проецируются репрезентации родительских фигур; 3) как семантическое поле, в котором Я презентирует себя в отношениях со значимым интерперсональным окружением; 4) как бессознательно «скрываемая» в актуальном перцептивном образе «история» Я в перспективе прошлого и будущего.

В принципе, герменевтическое понимание не претендует на однозначность, непротиворечивость и законченность и поэтому предполагает некоторую незаконченность, неопределенность, открытость для «прочтения», неограниченность контекстов, их вариативность, в том числе определяемую субъективностью специалиста-«чтеца». Понятно, что здесь от психолога требуется не только объективная регистрация наблюдаемого, но и проникновение в его смыслы, осуществляемое посредством диалогического взаимодействия с текстом, через эмпатию и интуицию, через резонанс с собственными трансферентными переживаниями [22] с опорой на знания из области изобразительного искусства и литературы, навыки «перевода» речевых высказываний в символы и метафоры бессо-знательного с последующей дешифровкой «спрятанных» в них смыслов. Таков примененный и в настоящем исследовании метод истолкования полученных эмпирических данных.

В эмпирическом исследовании гендерной идентичности приняли участие 47 человек с диагнозом «пограничное расстройство личности», из них 19 мужчин, 28 женщин, средний возраст — 25,9 лет. Контрольная группа составила 49 человек, средний возраст — 31 год, из них 19 мужчин и 30 женщин, никогда не обращавшихся ни к психологу, ни к

09.10.2012

ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ № 023

Психиатру и не имевших выраженных психотравмирующих ситуаций на период проведения обследования.

Исследование проводилось на базе государственной клинической психиатрической больницы Кипра, а также в отделении

Аффективной патологии Института психиатрии РАМН и в клинике аффективных расстройств НЦПЗ РАМН.

Комплекс примененных исследовательских процедур включал

Полуструктурированное интервью, традиционное патопсихологическое обследование и батарею проективных методик: тест Роршаха, рисунок человека (FDT) в модификации Н.

Марленс, тест «Гибриды» (А. Н. Дорожевец, Е. Т. Соколова), тест встроенных фигур

1 Виткина — EFT [26], [27]. Для статистической обработки результатов использовались

Методы непараметрической статистики (ранговый критерий Вилкоксона для независимых

Выборок и корреляционный анализ по Спирмену), не зависящие от числа пациентов.

Качественный анализ строился на принципах герменевтической интерпретации

Совокупного текста дословных высказываний пациентов.

В таблице представлены значения коэффициента Спирмена (R), отражающие связь нестабильности половой идентичности и параметров когнитивного стиля; эти значения получены на общей (совокупной) выборке пациентов Кипра и России.

Как показывает проведенный статистический анализ, большей полезависимости
соответствует более выраженная нестабильность представлений о

Мужественности/женственности и аффективная неудовлетворенность, неприятие своего Я, идентифицируемого с собственным биологическим полом. Кроме того, высокая положительная корреляция показателей недифференцированности рисунка человека по шкале Марленс [24] с нестабильностью выбора по шкале «о т самой мужской картинки к самой женской» (тест «Гибриды») также указывает на то, что неопределенность и размытость половой роли тем выше, чем больше когнитивная недифференцированность. Эти результаты отличают группу пациентов от контрольной группы, где согласно результатам тех же тестов констатируется позитивное самоотношение и принятие себя в соответствии со своим психобиологическим полом.

09.10.2012

ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ № 023

Таким образом, для пациентов в целом характерен комплекс дисгармоничных, хаотических и неустойчивых эмоционально-чувственных переживаний и когнитивных представлений относительно собственной половой принадлежности. Важным результатом является также обнаружение негативного самоотношения и аффективной неудовлетворенности половым Я, что косвенно указывает на недостаток аутентичности. Как следствие можно прогнозировать нестабильный характер отношений с партнером, а также измененное восприятие «комплиментарной половой идентичности» партнера, скрытые и явные гомосексуальные установки. Действительно, в соответствии с данными теста «Гибриды» и теста Роршаха (R=0,50, Р=0,009) хаотичность половой идентичности у пациентов достоверно связана с агрессивностью как преобладающей эмоциональной окрашенностью отношений с Другим.

Обнаруженные корреляционные связи получают содержательную интерпретацию, будучи дополнены качественным анализом перцептивных образов (в тесте Роршаха), в которые спроецированы паттерны репрезентаций «Я–Другой» вместе с сопутствующими им аффектами. Приведем здесь примеры перцептивных образов, где проекция диффузной неопредмеченной и плохо контролируемой агрессии просматривается с достаточной очевидностью: это ответы «кровь», «разрезанные анатомические органы», «крокодил с открытой пастью», «открытый рот с зубами» и т. п. Отметим, что превалирование брутальной агрессии и ненависти, а не тонко дифференцированных эмоциональных отношений, не уравновешивается, как это бывает в норме, позитивными и любовными, и это свидетельствует о дефицитарности репрезентаций себя и Другого.

На явную неинтегрированность позитивных и негативных чувств указывает и феномен импульсивного, чередующегося противопоставления перцептивных образов: например, «одно сердце бьется для другого», и тут же следующий ответ — «ссорятся два животных, вот и кровь», «одна змея нападает на другую». С точки зрения анализа отношений (как интрапсихических, так и межличностных) это свидетельствует о разъединенном функционировании опыта любви и опыта ненависти (из-за их защитного «расщепления»), о неудачной попытке интеграции «хороших» и «плохих» аспектов образа Я и образа Другого, а также — о диаметрально противоположных ожиданиях в адрес Другого и манипулятивных усилиях заставить его реализовать эти ожидания, о

09.10.2012

ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ № 023

Непредсказуемой «колебательности» человеческих чувств и отношений, которые в силу подобного мерцающего функционирования не способны служить реальной опорой Я, сообщать стабильность и поддержку. Подобная неинтегрированность (несобранность воедино) агрессивных и любовных чувств приводит к «извращенному», искаженному отношению с эмоционально значимым другим, где неотступная и разрушительная злобность сменяется патологической прилипчивостью. Будучи в фокусе самоощущения, каждое из контрастных аффективных состояний «застит глаза», не позволяет тонко и точно воспринимать весь спектр эмоциональной жизни партнера и собственных чувств (недостаток эмпатии), дифференцировать и отличать свои чувства от чувств Другого (слияние и проективная идентификация), что создает постоянную угрозу разрушения отношений. Это подтверждается самоотчетами пациентов в полуструктурированном интервью: пациенты отмечали выраженные трудности «удержания» близких отношений (в том числе и сексуальных), и оценкой диагноста, фиксировавшего спутанность представлений пациента о собственной и чужой агрессии, неконтролируемые вспышки ярости и т. п.

Помимо указанного, тотальные агрессивность и враждебность стремятся занять доминирующее положение в аффективных отношениях, придавая соответствующую окрашенность образам восприятия. Они статистически достоверно связаны с защитным механизмом девитализации, что подтверждается доминированием по всему протоколу теста Роршаха ответов типа «сухой кактус», «это бабочка... нет... ну да, это бабочка, высушенная и с изрезанными крыльями», «разрезанный таракан», «раздавленная блоха» и т. п.) (R=0,51, Р=0,009); с «частичными» ответами сексуального содержания (R=0,44, Р=0,027) («таз», «женские гениталии», «две обнаженные женские груди», «фаллос» и др.); с размытостью представлений о мужском и женском (R=0,51, P=0,048).

Приведенные здесь образцы ответов, в частности, своего рода сплавленность, сцепленность в них примитивной агрессии с частичными и архаично-размытыми сексуальными образами и символами, агрессия, спроецированная к тому же на фигуры животных, растений

(а не людей), свидетельствуют о патологической незрелости половой идентичности — недостатке ее целостности, определенности, «человечности» и тесной сплетенности ее с примитивными страхами деструкции, фрагментации, аннигиляции. Ответ «голова кузнечика, вот глаза, а здесь рот, которым жуют, увеличенный, очень сильный, противный, Господи, что же здесь все такое страшное!», — демонстрирует целый комплекс примитивных защит. Обычно «шоковые» импульсивные ответы с непосредственным вербальным и паравербальным (интонационным) отреагированием аффекта страха, высокая частотность негативных оценочных суждений («страшный», «ужасный», «отвратительный»), а также прямые отказы от интерпретации говорят о суженном репертуаре защитных механизмов, среди которых преобладают, кроме уже упоминавшихся выше расщепления и проективной идентификации, фрагментация, отреагирование вовне, сверхидеализация-обесценивание и отрицание реальности.

Приведенные здесь данные в совокупности своей позволяют сделать вывод о превалировании среди механизмов саморегуляции так называемых примитивных защит, позволяющих сохранить лишь видимость Я и одновременно лишающих как образ Я, так и образ значимого другого, жизненности, реалистичности.

Наличие статистически достоверной связи между смешением представлений о

09.10.2012

ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ № 023

Феминном/маскулинном и тенденции к симбиотическому слиянию (по данным теста «Рисунок человека» и теста Роршаха R=0,56, Р=0,003) заставляет думать о крайне неблагоприятном опыте ранних симбиотических отношений с материнской фигурой. В сопоставлении с приведенными выше результатами это подтверждает предположение о «мертвенности», угрожающей деструктивности, теснейшим образом связанных с восприятием человеческой близости, отсылает к импульсам саморазрушения и разрушения («расчленения») Другого в симбиотическом паттерне отношений, вплоть до потери чувства собственного пола и недостаточно ясной, двусмысленной репрезентации половой роли Другого.

Согласно нашим статистическим данным, агрессия оказывается связанной с диффузией самоидентичности, с высокой проницаемостью границ Я–Другой (Р=0,023), что указывает на специфику границ, устанавливаемых с Другим, и возможной причине, на первый взгляд, парадоксального дефицита интимности в отношениях. С одной стороны, «проницаемая», открытая и видимая Другим («как на ладони») репрезентация несет интенцию к насильственным вторжениям Другого; более того, спецификой своей организации она может провоцировать такого рода вторжения (ответы типа «рентгеновские снимки», анатомические ответы типа «от горла до таза: трахея, легкие, кости, до ног» (X картина); «вода», «прозрачная медуза», в рисунке человека — прерывистые линии, прозрачность одежды и т. д.). С другой стороны, если в норме отношения с человеком противоположного пола строятся на признании целостности и уникальности Другого наряду с чувством собственной незаменимой особости, что служит целям восстановления и укрепления самоидентичности, то у наших пациентов отношение с Другим служит целям регрессивного падения в неразличимую слитность между Я и не-Я, часто достигаемую путем мучительных, окрашенных деструктивными импульсами отношений типа «преследователь—жертва». В пользу последнего указывает статистически достоверная связь между превалирующими у этих пациентов примитивными защитами типа отрицания, расщепления, примитивной идеализации и обесценивания с интенсивным агрессивным аффектом. Об этом же свидетельствует качественный анализ содержания образов в тесте Роршаха: обилие различного рода образов-ужасов

(«монстры», «космические войны», «пожирающие» животные и агрессивно-нападающие — «волк», «разъяренный бык» и т. д.), с одной стороны, а с другой — ответы деструктивно-страдательные, пассивно-жертвенные («замученный котик», «раздавленная бабочка» и т. п.).

Подобная контрастность уменьшительно-страдательных и агрессивно-садистических ответов отражает ведущий паттерн сменяющихся, колебательных отношений с Другим, в котором Я и/или Другой предстают то садистически-властно-агрессивными, то (и либо) — пассивно-истощенно-беспомощно-страдательными. Перцептивные образы — репрезентации Я и Другого — оказываются либо неразличимо слиты, либо грубо противопоставлены, но в обоих случаях им не хватает внутренней цельности, отсюда их нестабильность, легкость распадения и сменяемость друг друга.

Таким образом, на наш взгляд, можно говорить о присутствии в эмпирических данных указаний на связанность в единый синдром показателей снижения четкости тестирования реальности (находящей свое выражение в размытости границ репрезентаций Я–Другой), о доминировании защитных операций примитивного уровня,

09.10.2012

ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ № 023

Диффузной самоидентичности с недостатком целостности, определенности и константности собственно гендерной идентичности. Все это мы склонны объяснить общей организацией личности по пограничному типу (в понимании О. Кернберга). По характеру выявленных аффективных связей, создающих эмоциональный тон межличностных отношений, можно заключить об их преимущественно негативном эмоциональном регистре. Содержательно это связи агрессивно-деструктивные, что указывает на преобладающий аффективно-мотивационный паттерн отношений «Я–Другой». Он определяется неустойчивой динамикой аффективной «склейки» любви–ненависти, мотивацией разрушения–прилипания.

Этот вывод следует из интерпретации перцептивных образов в тесте Роршаха, а именно: отвержении связанных с полом функций, искаженном восприятии последних, преобладании частичных образов половых органов в противовес целостным ответам — наряду с «прилипанием» к тем фрагментам пятна, которые особенно провоцируют ответы сексуального содержания. Противоречивое восприятие телесности выражается в целом комплексе феноменов: перцептивной «сверхабсолютизации», специальном акцентировании и сверхпритягательности образов половых органов, а также перцептивной фрагментации. Все это говорит об отсутствии принятия себя как целостной телесной и половой идентичности, а также — о разобщенном, несопряженном с Я, механическом (отчужденном от самоидентичности) сексуальном функционировании по типу «механической сексуальности», например, «это половой орган, нет, стреляющий самолет» и т. п. Эмпирическая связь между защитным механизмом девитализации и количеством сексуальных ответов здесь получает содержательную трактовку: эротические отношения, с одной стороны, несут «умерщвляющие» черты в силу пронизывающей их деструктивности и агрессивности, а с другой — вырождаются в «механический секс» именно в силу их частичного, отчужденного от целостной личности функционирования.

Перцептивные образы говорят также о недостаточно культурно опосредствованном качестве эротических отношений, их сведении к непосредственной и импульсивной сексуальной разрядке; своего рода «эротической тупости» и бедности эротических фантазий в противовес зрелой эротике, проявляющейся в способности к задержке непосредственного сексуального отреагирования, благодаря чему собственно и возникает так называемое объектное отношение: избирательно определенное и относительно

Устойчивое, адресованное определенному лицу, включающее разнообразные ритуалы ухаживания, сексуальной игры, порождающее сложный и причудливый узор чувств и эмоций, в которых переплетены нежность, привязанность, агрессивная настойчивость, ненависть, словом, все сложные превращения любви– ненависти.

На тяготение к случайным сексуальным связям (сексуальную неразборчивость и
промискуитет) и хронические трудности поддержания длительных гармоничных
отношений с определенным партнером указывает и следующая особенность ответов по
содержанию: так, практически отсутствуют ответы, представляющие отношения между
двумя людьми как людьми, что является отражением ущербности, механистичности,
ненасыщаемости сексуальной активности, а также об определенной мере обезличивания
Другого, воспринимаемого исключительно утилитарно-эгоистично как

Удовлетворяющего или не удовлетворяющего витальные потребности Я. Так, в лучшем случае в ответах сквозило отношение к «части» одного человека, сведенное к переоценке

09.10.2012

ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ № 023

Сексуальности (ответы с сексуальными органами «фаллос», «женские гениталии» и т. п., либо со скрыто сексуальной символикой «повсюду торчат ноги»), либо присутствовали «сниженные», «человекоподобные» ответы по типу «не человек, но как человек» («гномик» и пр.), отражающие спутанное самоощущение, сомнение как в собственной жизненности, так и в человеческой ценности Другого.

Противоречивое сочетание тяги к Другому, к слиянию с ним и избеганию, защитная робость и агрессивность подтверждаются статистически достоверной связью между размытостью половой идентичности и тенденцией к симбиотическому слиянию (R=0,56, Р=0,003). Об этом говорят также ответы в тесте Роршаха типа «эмбрионы», «рак», «черепаха» (т. е. животные, живущие исключительно в безопасных, укромных местах и обладающие собственным защитным панцирем) и шквал яростных чувств в адрес Другого, желание уничтожить, обесценить его (показатели связи агрессии с нестабильностью половой идентичности), а также ощущение нежизненности, «кажимости», фальшивости Другого, равно как и собственного Я.

Подводя итоги анализа и обсуждения эмпирических данных, в первую очередь выделим ясно обозначившийся Синдром пограничной личностной организации, в соответствии с критериями, предложенными О. Кернбергом [6], [7], [25]: диффузия самоидентичности и примитивные защитные механизмы. С этой точки зрения полученные данные говорят о том, что гендерная самоидентичность подвергается искажениям как часть нарушенной личностной самоидентичности. Если же выделять расстройства собственно гендерной самоидентичности, то ее извращенность обнаруживается во всех трех компонентах и соответствует симптомокомплексу «диффузии». Прежде всего страдает так называемая базовая идентичность, в норме обеспечивающая устойчивое и недвусмысленно ясное переживание «кто я?», своей принадлежности к мужскому или женскому полу, «чувство пола». Ее диффузия (размытость, неопределенность, неорганизованность, проницаемость) обнаруживается в ощущении несоответствия биологического пола субъективно переживаемому и принимаемому, что может расцениваться как скрытая или стертая форма транссексуализма. Это и подтверждается нашими данными: чем выше полезависимость и недифференцированность, тем более выражен эффект негативного самоотношения вплоть до отвержения биологического пола, переживание собственного телесного Я как чуждого и «плохого», противоречиво объединяющего субъективно противопоставляемые и переживаемые как несовместимые черты маскулинности и феминности.

Наличие подобной зависимости не является неожиданным: многократно подтверждена связь между полезависимостью и низкой самооценкой, негативным самоотношением вплоть до самоотвержения (включая смену своей половой идентичности, в частности, транссексуалами); между низким уровнем когнитивной дифференцированности и «бедной» репрезентацией образа Я, его «невыразительностью», «неустойчивостью», наряду с общей противоречивостью, двойственностью, непоследовательностью проецируемых черт, недостаточной интегрированностью самоидентичности в целом, обнаруживаемых у пациентов с пищевыми аддикциями, ипохондрией, соматизированной депрессией [15], [16].

По данным проведенного исследования, второй компонент гендерной самоидентичности в виде идентификации с мужской или женской половой ролью не менее грубо нарушен: недостаточно дифференцированы и сформированы сами

09.10.2012

ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ № 023

Когнитивные модели (репрезентации) мужественности/женственности; механизм расщепления препятствует интеграции маскулинных и феминных компонентов образа Я, но главное, как мы показали, заключается в тотальной извращенности репрезентаций отношений с Другим, в извращенных представлениях о человеческих отношениях как таковых. В этом смысле гомосексуальная ориентация, скорее всего, вторична по отношению к неразборчивости и всеядности манипулятивного по сути использования Другого на службе собственных смутных тяготений к разрушающему симбиозу.

Таким образом, приведенные выше эмпирические данные подтверждают наше исходное теоретическое предположение о том, что паттерны интимно-любовных отношений со значимым Другим должны в существенной мере определяться особенностями строения и функционирования половой идентичности «внутри» личностной самоидентичности (согласно холистическому принципу, качества «части» выводятся из качеств «целого»). Они также подтверждают гипотезу о связи выраженности расстройств гендерной идентичности (ее диффузии) с уровнем когнитивной организации Я, определяют когнитивную детерминанту искажения репрезентаций Я и Другого, а также показывают значение фактора когнитивной опосредствованности в уровневой организации защитных и шире — регуляторных процессов в качестве критерия различения примитивных и зрелых защитных структур.

Применяя диалогический анализ эмпирических данных [1], [19], [20], удается вскрыть в структуре самоидентичности «свернутые» диалогические образования, соответствующие первичным отношениям «мать–дитя», которые характеризуются чертами зависимости, хаотичности, размытостью границ, скрытыми и явными гомосексуальными установками, резкими колебаниями и сменяемостью аффектов любви и ненависти.

1. Бурлакова Н. С. Внутренний диалог в структуре самосознания и его динамика в процессе психотерапии: Канд. дис. М., 1996.

2. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М.: Педагогика, 1982. С. 109–131.

3. Выготский Л. С. Избр. психол. исследования. М.: Изд-во АПН, 1956. С. 481–495.

4. Дорожевец А. Н. Искажение образа физического Я у больных ожирением и нервной анорексией: Автореф. канд. дис. М., 1986.

5. Кадыров И. М. Взаимодействие когнитивных и аффективных компонентов в структуре самосознания (на модели невротических расстройств): Автореф. канд. дис. М., 1990.

6. Кернберг О. Тяжелые личностные расстройства. М.: Класс, 2000.

7. Кернберг О. Отношения любви. Норма и патология. М.: Независимая фирма «Класс», 2000.

8. Ильина С. В. Эмоциональный опыт насилия и пограничная личностная организация при
расстройствах личности: Автореф. канд. дис. М., 2000.

9. Леониду Д. А. Становление образа Я подростка: Автореф. канд. дис. М., 1992.

10. Лэонтиу Ф. Особенности половой идентичности у пациентов с личностными расстройствами: Автореф. канд. дис. М., 1999.

11. Рахманкина Е. Е. Когнитивно-аффективный стиль личности при соматизированных депрессиях: Автореф. канд. дис. М., 2000.

12. Рикер П. Конфликт интерпретаций. М.: Медиум, 1995.

13. Рычкова О. В. Особенности самосознания у пациентов с ипохондрическим синдромом:
Автореф. канд. дис. М., 1997.

14. Соколова Е. Т. Мотивация и восприятие в норме и патологии. М.: Изд-во МГУ, 1976.

15. Соколова Е. Т. Самосознание и самооценка при аномалиях личности. М.: Изд-во МГУ, 1989.

16. Соколова Е. Т. Изучение личностных особенностей и самосознания при пограничных

09.10.2012

ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ № 023

Личностных расстройствах // Соколова Е. Т., Николаева В. В. Особенности личности при пограничных расстройствах и соматических заболеваниях. М.: Аргус, 1995. С. 27–206.

17. Соколова Е. Т. Культурно-исторический подход к изучению расстройства самоидентичности
// Клиническая психология. Материалы Первой международной конференции памяти Б. В.
Зейгарник, 12–13 октября, 2001. М.: Изд-во МГУ, 2001.

18. Соколова Е. Т. Модель психологической помощи вынужденным мигрантам в контексте проблематики насилия и расстройств самоидентичности // Психологи о мигрантах и миграции в России. Информационно-аналитический бюллетень. М.: Изд-во МГУ, 2001. № 3. С. 22–43.

19. Соколова Е. Т., Бурлакова Н. С. К обоснованию метода диалогического анализа случая // Вопр. психол. 1997. № 2. С. 61–76.

20. Соколова Е. Т., Бурлакова Н. С., Лэонтиу Ф. К изучению «диффузной» гендерной идентичности при пограничной личностной организации: теоретический анализ проблемы // Вопр. психол. 2001. № 6. С. 3–16.

21. Соколова Е. Т., Ильина С. В. Роль эмоционального опыта жертв насилия для самоидентичности женщин, занимающихся проституцией // Психол. журн. 2000. Т. 21. № 5. С. 70–81.

22. Соколова Е. Т., Чечельницкая Е. П. О метакоммуникации в процессе проективного исследования пациентов с пограничными личностными расстройствами // Моск. психотерапевт. журн. 1997. № 3. С. 15–38.

23. Федотова Е. О. Нарушение устойчивости самооценки при неврозах: Автореф. канд. дис. М., 1985.

24. Akhtar S. Identity diffusion syndrome // Am. J. Psychiatry. 1984. V. 141 (11). P. 1381–1384.

25. Kernberg O. Sadomasochism, sexual excitement and perversion // J. Am. Psychoanal. Assn. 1991. N 39. P. 333–362.

26. Witkin H. Personality through perception. N. Y., 1954.

27. Witkin H. Psychological differentiation. N. Y., 1974.

Поступила в редакцию 27.XII 2000 г.

1 В тесте встроенных фигур (EFT) Г. Виткина от испытуемого требуется обнаружить фигуру,

Спрятанную в сложном и зашумленном контексте.

09.10.2012