ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ «ПСИХОЛОГИИ ЛИЧНОСТИ» И ПРИСТРАСТНОСТИ В ПСИХОЛОГИИ

М. С. ГУСЕЛЬЦЕВА

МОСКВА

Асмолов А. Г. Психология личности: культурно-историческое понимание развития человека. 3-е изд., испр. и доп. М.: Смысл, Издат. Центр «Академия», 2007. 528 с.

Вышло третье издание книги А. Г. Асмолова «Психология личности». Первое издание (1990) послужило толковым, ярко и доходчиво написанным учебником не одному поколению студентов. Во втором издании, которое появилось в 2001 г. (уже через год потребовался дополнительный тираж — свидетельство того, что учебник вновь оказался востребован), книга претерпела ряд изменений: в основной текст добавились новые ссылки, новые абзацы (например, с. 146); появились подзаголовки рубрик, улучшающие структуру и восприятие текста, произошло уточнение содержания философского уровня методологии науки и снятие идеологически вынужденных сносок, отсылающих к основоположникам марксизма, К. Маркс остался как представитель одной из философских ориентаций, послужившей источником деятельностной парадигмы в психологии. Заметим, что в большей степени модернизация коснулась именно второго издания книги: ведь в период между выходом в свет первого и второго изданий «Психологии личности» в отечественной культуре в целом и в психологии в частности совершился мировоззренческий поровот (из тоталитарной советской культуры и марксистко-ленинской идеологии мы стремительно нырнули в ситуацию неопределенности, полную постмодернистких, постиндустриальных «вызовов» и разнообразных кризисов — от экономического до методологического). В этом контексте особенно примечателен тот факт, что методологическое ядро учебника практически не изменилось: иными словами, в любой культуре можно создавать достойные книги.

Третье же издание уникально, в первую очередь, по своей постмодернистской структуре. Оно оказалось дополнено двумя статьями-предисловиями («“Психология личности“. Пятнадцать лет спустя» и «“Психология личности“. Десять лет спустя»), а в конце появились четыре приложения, о которых речь пойдет отдельно.

Идея четырех приложений представляется довольно удачной. Благодаря ей учебник выглядит, как хороший гештальт. В Приложении 1 «Социальная биография культурно-исторической психологии: круги общения» даются портреты Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия и Д. Б. Эльконина и лаконичный анализ их творчества. Приложение 2 «Как изучать психологию личности…» посвящено полемике между В. М. Розиным и А. Г. Асмоловым и стимулирует читателя к выработке собственных суждений на указанную тему. Приложение 3 «Психология как конструирование миров» содержит последние статьи автора, в которых А. Г. Асмолов рефлексирует свою деятельность в области

173

05.10.2012


172

2


Образования и политики. В Приложении 4 приведена «Квалификационная характеристика профессии “Психология личности“».

Помимо внутреннего содержания у книги есть еще и обложка. Про обложки пишут нечасто, а ведь есть что сказать. Во-первых, очень удачно ее оформление: фигурка мыслителя, помещенная в квадратуру круга, — преданно сопровождает все три издания. Во-вторых, когда читаешь презентацию автора на обложке, то невольно замирает дыхание: как, и это всё один человек? (Если здесь я и позволила себе иронию, то совсем чуть-чуть. Это была очень добрая улыбка.) Автору вообще свойственна экспансия своей индивидуальности в мире культуры, и не удивительно, что не только на обложке, но и в своей новой книге он следует девизу «объять необъятное».

Отметим, что духовно-творческая эволюция автора нашла отражение в смене подзаголовка «Психологии личности»: от «Принципов общепсихологического анализа»

— к «Культурно-историческому пониманию развития человека».

А. Г. Асмолов — мой учитель. У моего учителя были свои учителя. И меня всегда восхищало трепетное уважение, даже благоговение, с которым А. Г. Асмолов относится к своим учителям — к А. Н. Леонтьеву, А. Р. Лурия и духовному наставнику Л. С. Выготскому. (Ученики ведь различаются индивидуальными стилями: например, бывают преданные, бывают дерзкие.) Парадокс в том, что претворяя идеи своих учителей в науку и в жизнь, А. Г. Асмолов удивительным образом модернизирует их в духе современности и настоящего времени. В этом особенно убеждает другая недавно вышедшая книга А. Г. Асмолова и соавторов «Социальная компетентность классного руководителя», в которой трактовка компетентности дается в свете как подхода Л. С. Выготского, так и новейших методологических исследований [6].

Итак, идеи Л. С. Выготского живы, но это уже «Выготский и словно не Выготский»

— тот самый постмодернистский феномен, условно обозначенный мной семантикой
«Дильтей и словно не Дильтей» (так «Гамлет» в переводе Б. Л. Пастернака — это В.
Шекспир или все-таки Б. Пастернак?). «Характерными чертами творчества Л. С.
Выготского, — пишет автор, — являются Универсализм мифопоэтического Мышления,
приверженность Историко-генетическому И Системному Стилю анализа, умеренный
Социальный конструктивизм И Либеральное Мировоззрение» (с. 415).

Л. С. Выготский в зачарованном вúдении А. Г. Асмолова — это представитель гуманитарной и гуманистической парадигмы в психологии. А. Г. Асмолов — неисправимый романтик. Но «реалисты» и «критики», читающие работы Л. С. Выготского, видят в последнем убежденного сторонника естественнонаучной парадигмы психологии. Пример тому — вошедшая в одно из приложений полемическая статья В. М. Розина. Должна сказать, что размышления этого философа, методолога и культуролога показались мне в том, что касается пройденного пути и будущего психологии, очень интересными, во многом близкими (например, идеи о развитии психологии в сторону гуманитарных наук и о переходе от монизма к герменевтике и коммуникации разных психологических подходов) и обоснованными. «Психология оказалась перед дилеммой: или учесть результаты других наук (таких, как культурология, социология, семиотика и пр.), поставив под угрозу традиционный психологический подход, — пишет В. М. Розин,

— или сохранить его в неизменности, поставив под угрозу само существование
психологии, поскольку, не реагируя на указанные результаты, она проигрывает
конкуренцию с другими антропологическими дисциплинами (антропологией,
понимающей социологией, культурологическими версиями человека и т. п.)» (с.
466—467). (В целом сказано точно, но режет слух оборот «проигрывает конкуренцию», и

05.10.2012


172

Здесь уместнее позиция А. Г. Асмолова, призывающего перейти в психологии от

174

Парадигмы конфликта к парадигме толерантности, т. е. сотрудничества, взаимодействия). Важно, однако, отметить, что будущее психологии сегодня уже многие авторы связывают именно с коммуникативной рациональностью.

Несмотря на очарованность историко-эволюционным подходом к развитию человека, которую разделяю со студенческой скамьи, этот факт не мешает мне отнестись к некоторым положениям автора критически (так, анализ различия неклассической и постнеклассической рациональности в психологии дан в статье [2]).

Жанр рецензии — это и по определению критический жанр. Рецензия также не может обойтись без добрых пожеланий автору и фиксации обнаруженных недоразумений (а без этого книг не бывает). В качестве пожелания — следующее: на мой взгляд, глава «Самоосуществление индивидуальности» могла бы быть значительно расширена и дополнена как раз за счет углубления в культурно-историческую феноменологию.

Что касается недоразумений — их три.

Первое. С удивлением и огорчением обнаружила, что из второго издания в третье перекочевала серьезная ошибка: ведь номотетическим методам противостоят не идеографические, а Идиографические Методы (с. 16, с. 70—71). Слово «идиографический» образовано от древнегреческих «idios» и «grapho» (уникальное описание). Это тот самый метод гуманитарного познания, который разрабатывался в неокантианской методологии, в частности в баденской школе, — и связан с выявлением уникальных и индивидуальных качеств вещей и субъектов истории посредством полноценного описания. Идеографический метод тоже существует (его название образовано от греческого слова «idea» — значение, понятие), но он никакого отношения не имеет к баденской школе (к методологии, которая в большей степени ориентирована на уникальные смыслы, чем на универсальные значения). Идеографический метод — это анализ идеограмм (различных знаков, представляющих собой целостные понятия), это метод работы с идеографическим письмом. Например, китайские иероглифы — это и есть идеографическая письменность [7].

Для учебника подобная ошибка крайне досадна.

Второе. Вряд ли корректно именно в учебнике говорить об описательной «понимающей» психологии В. Дильтея и Э. Шпрангера (с. 352), совершенно эти два подхода не различая. Несмотря на то, что Э. Шпрангер был учеником В. Дильтея, они развивали разные подходы. Так, в написанной в одесский период творчества статье С. Л. Рубинштейна «Психология Шпрангера как наука о духе» убедительно показано, что психология В. Дильтея и психология Э. Шпрангера — это даже методологически разные психологии. Первая — целостная, структурная, типологическая и Описательная. Вторая — структурная, типологическая, психология развития и Понимающая Психология [5] (см. об этом, а именно об описательной, понимающей и нарративной традициях в психологии как исторически сменяющих друг друга парадигмах гуманитарного знания, также [3]).

Третье. Есть две мелочные придирки. Первая: не удалось найти ссылки собственно на статью В. М. Розина. Вторая: М. С. Гусельцеву напрасно и совершенно неточно автор поместил в компанию с В. А. Лекторским, В. С. Стёпиным и М. К. Мамардашвили (с. 5), — ей место скорее после слова «постмодернизм» или рядом с А. В. Юревичем (позиции этих авторов идеологически более близки).

Что касается содержательных вещей, то «множество психологий» и неклассическая

05.10.2012


172

Рациональность (особенно в интерпретации Л. С. Выготского, который явно не смотрел на множество психологий как на «норму неклассической картины мира») (с. 485), — на мой взгляд, вещи малосовместимые. Впрочем, А. Г. Асмолов прекрасно рефлексирует, что сидит между двух методологических стульев — неклассической и постнеклассической рациональности. Кстати, принципы историко-эволюционного

175

Подхода — наиболее близкий мне раздел книги. Здесь несомненно влияние синергетической методологии, которая все-таки выводит автора за пределы неклассической рациональности.

А. Г. Асмолов очень сензитивен к культурно-психологическим контекстам, легко впитывает инновации, изменяется, при этом оставаясь верным себе и основному вектору своей судьбы — «культурно-деятельностной» школе, хотя само название такой школы вызывает обоснованные критические замечания (см. [4]). А. Г. Асмолов выдает желаемое за действительное: конечно, в реальной (а не «нарративной») истории психологии такой школы никогда не было, а были три особые парадигмы с очень непростыми отношениями между собой: Социально-генетическая Психология Л. С. Выготского, Деятельностный подход А. Н. Леонтьева и Субъектно-деятельностный Подход С. Л. Рубинштейна. Однако культурно-деятельностная школа существует в настоящем — это сам А. Г. Асмолов.

«Психология — пристрастная наука» — такими словами начинается книга. Когда автор говорит о «либеральном мировоззрении Л. С. Выготского» (с. 417), на мой взгляд, это сказано слишком пристрастно. Это скорее феномен проекции — приписывание собственного либерального мировоззрения Л. С. Выготскому. Ах, как категорично судил Л. С. Выготский о своих идейных противниках на страницах того же «Исторического смысла методологического кризиса» (в частности, о Г. И. Челпанове — человеке, очень много сделавшем для развития психологии организационно и в последние годы жизни видевшем психологию именно как социальную науку). Такие были времена, и лично мне не близка идеализация героев этих смутных времен. Когда вспоминаешь, как закончили свою жизнь Г. И. Челпанов, Г. Г. Шпет, все это как-то… как-то слишком похоже на парадигму внутривидовой борьбы Ч. Дарвина, а не на этику взаимопомощи П. А. Кропоткина. Мне, например, досадно и неловко читать аффектированную критику Л. С. Выготским Г. И. Челпанова: «В целом это профессора и экзаменаторы, организаторы и культуртрегеры, но ни одно исследование сколько-нибудь значительного характера не вышло из их школ», «эклектики и популяризаторы чужих идей» и т. п. [1; 370]. О Н. Н. Ланге Л. С. Выготский заметил: «…у него больше чувства кризиса, чем его понимания» [1; 372]. В. Дильтей с его ловлей психологических реальностей в сети описаний также выступил предметом иронии. Это прогрессивистское мышление и ригоризм в принципе отличали становящуюся советскую психологию: только мы знаем, как надо, а всех, кто не с нами, — из психологии долой. (А между тем тот же Н. Н. Ланге в труде 1914 г. очень уважительно и бережно отзывался о В. Джемсе, А. Бине, «мыслителе редкой оригинальности» В. Дильтее — в его тексте есть чувства, но нет аффектации: значит пристрастность тоже может быть разной?) Психология, конечно, пристрастная наука, но… Не сотвори себе кумира. Иными словами, Л. С. Выготский видится мне слишком идеологически ангажированным, чтобы назвать его мировоззрение либеральным. И если такова пристрастность неклассической психологии, то постнеклассическая психология — это еще и рефлексия пристрастности, и попытка постичь ее истоки и мотивы, и именно

05.10.2012


172

Она следует, на мой взгляд, девизу Б. Спинозы: «не плакать, не смеяться, а понимать…»

Эволюционный путь А. Г. Асмолова, простирающийся «зигзагами удачи» в сферах психологии как академической и практической науки, образования, публицистики и политики, также вызывает у меня неоднозначное сопереживание. Но все мы такие разные: конструктивисты и созерцатели, реалисты и романтики, мечтатели и деятели. На мой взгляд, писатели (и ученые) сильнее влияют на реальность, парадоксальным образом не ставя перед собой таких целей (а зачастую этого и не желая: хотел ли И. Гете, чтобы его Вертер стал образцом подражания для

176

Целого поколения?). На мой взгляд, благороднее быть аналитиком, чем политиком — анализировать реальность, а не вмешиваться в нее. Ведь тот, кто вмешивается и творит социальные эксперименты, убежден, что знает как надо (а сомневающийся не может действовать — см. «Гамлет» В. Шекспира). У А. Г. Асмолова другая позиция по этому вопросу, и я стараюсь его понять…

В целом же книга завершает определенный этап творческой деятельности автора, подводит черту, ставит и яркий восклицательный знак, и многоточие, и, надеюсь, освобождает А. Г. Асмолова для нового этапа его творческой биографии — пока еще не определенного.

1. Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса // Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М.:

Педагогика, 1982.

2. Гусельцева М. С. Методологические кризисы и типы рациональности в психологии // Вопр.

Психол. 2006. № 6. С. 3—15.

3. Корнилова Т. В., Смирнов С. Д. Методологические основы психологии. М.: Смысл, 2006.

4. Мясоед П. А. Пора думать о вечном // Вопр. психол. 2004. № 6. С. 152—153.

5. Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб.: Питер, 2003.

6. Социальная компетентность классного руководителя. Режиссура совместных действий / Под

Ред. А. Г. Асмолова и Г. У. Солдатовой. М.: Смысл, 2006.

7. Философский энциклопедический словарь / Под ред. С. С. Аверинцева и др. М.: Совет.

Энциклопедия, 1989.

05.10.2012


174

174