ПРОБЛЕМА БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО НА МЕЖДУНАРОДНОМ СИМПОЗИУМЕ «БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ» В г. ТБИЛИСИ

М. А. САКВАРЕЛИДЗЕ

Институт психологии им. Д. Н. Узнадзе АН Груз. ССР, Тбилиси

Материалы коллективной монографии, посвященной проблеме бессознательного, наглядно выявляют значительные разногласия, имеющиеся в современной психологии не только в отношении понимания специфики указанной проблемы1, но даже в отношении вопроса о законности постановки ее в качестве психологической - проблемы вообще.

Если один ряд опубликованных в монографии статей направлен на обоснование необходимости привлечения понятия бессознательного как фактора, неотвратимого для реализации любой психической активности вообще, то в ряде других исследований надобность применения указанного понятия допускается лишь в случаях некоторых отдельных психических явлений и, следовательно, суть проблемы бессознательного сводится к объяснению лишь этих частных видов психической действительности. Встречаемся мы, наконец, и с такими исследованиями, авторы которых, не допуская даже самой возможности существования какой бы то ни было бессознательной психики, считают, что проблему бессознательного следует отнести к числу иррелевант - ных для психологии и мнимых по своей сути проблем.

Но ведь сам факт возникновения в психологии проблемы бессознательного обусловлен наличием процессов и явлений психической действительности, с необходимостью требующих ее постановки. И к категории таковых относится, в первую очередь, само сознание, точнее говоря, процессы сознания, целесообразность и направленность возникновения и течения которых не могут определяться самим - сознанием, самими актуальными процессами такового.

Конечно, немаловажную роль в становлении проблемы бессознательного сыграли и наблюдаемые в психологии, а особенно в патопсихологии, отдельные феномены, вынуждающие признать наличие сферы, действующей за пределами самого сознания. Однако эти феномены так же, как и указанная выше направленность процессов сознания, подтверждают законность проблемы бессознательного не только в качестве частной проблемы, возникающей лишь в отношении указанных отдельных психических явлений, но и в качестве проблемы, правомерной с точки зрения общепсихологической природы сознания и возможности реализации его активности вообще.

К сожалению, именно этот диапазон проблемы бессознательного и упускается из виду авторами ряда как зарубежных, так и советских исследований. Некоторые из указанных авторов, как уже отмечалось выше, не видят необходимости привлечения понятия бессознательного вообще. Так, напр., по мнению П. А. Гальперина, к понятию бессознательного в психологии прибегают лишь для объяснения автоматических явлений, вовсе не нуждающихся в психической активности и тем самым подтверждающих ненужность этого понятия в психологии [I, т. I, 201—204].

Другая группа авторов, не отрицая необходимости постановки проблемы бессознательного, при исследовании последней ограничивается лишь поисками отдельных т. н. «неосознаваемых компонентов» психики, отдельных видов неосознаваемых переживаний или действий с целью сужения, а порой как бы расширения сферы бессознательного, и не учитывает того, что существование таковых уже ставит проблему о природе психики вообще. Так, напр., согласно Д. Д. Федотову, к области бессознательного следует относить лишь такие находящиеся за пределами сознания психические явления, которые в прошлом являлись вполне сознательными, а впоследствии стали автоматизированными формами психической активности [I, т. И, 437—441]. Подобное ограничение сферы действия бессознательного является, на наш взгляд, следствием недопонимания проблемы бессознательного.

Недооценка удельного веса участия бессознательного в регуляции сознательных процессов и всей психической активности вообще проявляется и в виде тенденции к увязке бессознательного или с патологическими формами психической активности, или с фактами сновидения, или, наконец, со смутными, как бы недоразвитыми стимулами человеческой личности. Даже для А. Эя, вся статья которого направлена на обоснование существования бессознательного, самым тесным образом связанного с сознательной сферой, и который подчеркивает, что «утверждая реальность сознания, мы тем самым утверждаем и реальность бессознательного», последнее в конечном счете является сферой слепых желаний, которые конкурируют с сознанием, сопротивляются и все же подчиняются ему, а в случаях высвобождения из под контроля последнего проявляются лишь в своей болезненной, патологической форме [I, т. И, 540—556].

Нельзя не усмотреть определенного сходства между последним положением А. Эя и соображениями некоторых авторов относительно состояния сна, которое, ввиду выраженного «отключения сознания»,, имеющего место, по мнению этих авторов, во время сна, должно рассматриваться как «сфера доминирования бессознательной психической активности» [I, т. И, 88—100], или как «физиологическое состояние, в котором бессознательное играет значительно большую, чем при любом другом состоянии, роль [I, т. II, 112—120].

Подчеркивая особую роль бессознательного лишь при вышеуказанных состояниях, мы тем самым закрываем глаза на вклад бессознательного в реализацию процессов сознания и всей психической активности и, следовательно, недооцениваем общепсихологическую природу бессознательного. Конечно, и случаи патологического проявления психической активности, и сновидения здорового человека представляют весьма выгодный для изучения бессознательного материал. Однако не потому, что распоясавшееся в этих условиях бессознательное дает себе волю и, якобы поэтому играет особо большую роль именно только при отмеченных состояниях, а потому, что указанные состояния наглядно выявляют не только возможность существования бессознательных форм психической действительности, но и — что особенно важно — исключительно важную их роль в процессе протекания сознательной и всей психической активности человека. Ведь вырвавшиеся из тисков сознания и ставшие патологическим фактом процессы начинают затем, по данным этих же исследователей, сами управлять не только патологическими явлениями, наличествующими в сознании, но в определенных случаях и всей активностью сознания. Одно дело, что налицо имеются патологические действия и переживания, а другое, что эти действия и переживания также указывают на факторы, стоящие и за ними и за всякой областью сознания. Сам патологический характер процесса не раскрывает природу такового и стимуляций его осуществления. Наглядным подтверждением вышесказанного служат, например т. н. периодические амнезии с альтернативными содержаниями сознания.

Довольно ярким в этом отношении примером из областц патологии является и т. н. шизофреническое мышление. В настоящее время патопсихология располагает значительным количеством установленных целым рядом исследователей фактов, которые удостоверяют, что в случаях шизофрении не исключено правильное решение порой даже довольно сложных мыслительных задач. Эти' факты наглядно доказывают, что наблюдаемые в процессе мыслительной деятельности больных шизофренией, отклонения не являются результатом нарушения соответствующей функции и тем самым лишний раз подтверждают, что сами познавательные процессы как таковые даже в случаях их ненарушенное™-и нормального состояния не могут обеспечить своей адекватной направленности и что механизмы как адекватной, так и неадекватной их направленности следует искать за пределами сознания..

В этой связи следует указать на опубликованные в монографии работы Э. С. Бейн, которые являются, на наш взгляд, прекрасным примером правильного, с точки зрения проблемы бессознательного, подхода к патологическим видам психической деятельности. Исследуя механизмы патологического изменения восприятия и речи при некоторых видах агнозии, афазии и парафазии, автор пытается показать важность таких исследований для выявления роли бессознательного в организации процессов восприятия и речевой деятельности здорового субъекта [I, т. II, 322—330; т. III, 313—318].

Примечательно в этом отношении и исследование С. Ариети, который на основе анализа ряда случаев нормальной и патологической психической активности приходит к выводу, что сфера действия бессознательного переходит границы инстинктивных или нереализованных стремлений, распространяясь на ряд процессов высшего психического уровня, и что, следовательно, «рамки бессознательного охватывают намного более обширную область, чем это полагал Фрейд» [I, т. III, 47—55]. Приходится только сожалеть, что автор говорит о расширении фрейдовского бессознательного, а не о специфических формах бессознательного, с необходимостью участвующих в любой психической деятельности человека.

Можно перечислить неисчерпаемое количество отдельных, довольно разнообразных и психологических, и патопсихологических явлений, свидетельствующих о наличии определенных' бессознательных механизмов, присутствующих в психической активности человека. Кстати сказать, на симпозиуме по вопросам бессознательного примеры таких явлений изобиловали в ряде выступлений зарубежных исследователей. Они даже как бы упрекали советскую психологию в том, что, имея претензии на значительные достижения в области психологии бессознательного, она мало занимается исследованием отдельных случаев его проявления, причем в качестве примеров указывали на недостаточное внимание, уделяемое советскими исследователями индивидуальным случаям различных реактивных состояний или вопросу о неосознанных и осознанных взаимоотношениях между родителями и ребенком. Конечно, изучение указанных явлений имеет большое самостоятельное, и что особенно важно, практическое значение. Однако нельзя сводить проблему бессознательного к выявлению механизмов отдельных феноменов нормальной или патологической психической деятельности. Все эти явления представляют частные случаи, выража-

Ющие общую закономерность, проявляющуюся в направленном характере процессов сознания субъекта и всей его психической активности.

Но если процесс сознания имеет направленный характер, т. е. если он направлен на что-то, это значит, что течение процесса направляется именно тем, на что он нацелен, к чему он и стремится и куда он и должен прийти. Следовательно, процесс сознания определен и направлен тем, чего у него пока нет. Это возможно лишь при условии предварительного досознательного отражения тех отношений, которые определяют направленность процесса. У сознания должен быть закон, который заставляет его идти по определенному пути. И самый активный процесс сознания требует досознательного отражения.

В этой связи особое внимание следует уделить опубликованной в трехтомной монографии работе Д. И. Рамишвили, в которой в результате анализа ряда собственных экспериментальных фактов автор убедительно доказывает, что «нигде необходимость допущения процесса бессознательной психики не дает так неотвратимо и наглядно о себе знать, как при рассмотрении высших функций человеческого сознания...» [I, т. III, 173—186].

Итак, именно направленный характер самого процесса сознания с необходимостью вынуждает допустить предварительную досо ^нательную данность того, чем по существу и направляется сам этот процесс.

Если одной из основных особенностей любой психической активности является ее направленный характер, то необходимо принять следующее положение: есть формы психической активности, которые могут протекать и носить направленный характер без участия сознания, и есть формы психической активности, которые требуют активного участия сознания. Однако нет таких форм психической активности, которые могут осуществляться поми - м о участия бессознательного, а именно: помимо предварительного, досознательного отражения объекта.

Таким образом, направленность и целесообразность являются такими основными признаками всей психической деятельности, которыми и определяется не только возникновение, но и общепсихологическое значение проблемы бессознательного. Исследователи, считающие, что проблема эта правомерна лишь в отношении некоторых форм психической активности или ограничивающие роль бессознательного, допуская его участие лишь в патологических случаях его проявления, не видят всего значения проблемы бессознательного в аспекте специфики возникновения и течения сознательного процесса вообще.

С позиции, признающей определяющий фактор бессознательного в психике, на симпозиуме выступил ряд психологов, исходивших из теории видного советского ученого Д. Н. Узнадзе. Огромной заслугой последнего перед современной психологией является, в первую очередь, то, что, показав необходимость признания понятия бессознательного для решения проблемы специфики — направленности и целесообразности — всей, в том числе и сознательной психической активности, он вводит в психологию понятие «установка», служащее решению именно этой проблемы. Установка — это предварительное досознательное отражение объекта в состоянии субъекта как единого целого, осуществленное на основе взаимоотношения живого существа — носителя всех своих психических и биологических возможностей, всего уже закрепленного у него опыта, и тех объективных условий, в которых он нуждается для реализации имеющейся у него в данный момент потребности. Установка является целостным субъектным состоянием, в котором весь субъект в целом, все его психические и физические силы и

Возможности настроены и мобилизованы соответственно тем конкретным объективным условиям, которые и определяют возникновение и становление этого состояния. Адекватность психической активности в отношении объекта, ее направленный и целесообразный характер обеспечиваются именно тем, что она строится на базе, отражающей этот объект установки. В каждом конкретном случае адекватного своего проявления активность челорека является активностью субъекта, настроенного сообразно отраженным в его установке объективным закономерностям.

Однако, по мнению некотрых авторов трехтомника, ряд основных положений теории установки вызывает возражения. Особенно спорным, с их точки зреция, остается вопрос о взаимоотношении установки и сознния и, главным образом, тезис о принципиальной неосознаваемое™ установки. Надо отметить, что с критикой указанного тезиса мы встречаемся не только на страницах трехтомной монографии. Так, в одной из своих работ Ф. В. Бассин, явно не разделяя указанный тезис, высказывает даже сомнение в отношении принадлежности его самому - автору теории установки [2]. Ведь из допущенной Д. Н. Узнадзе возможности существования неосознаваемых установок, пишет Ф. В. Бассин, вовсе не следует с необходимостью представление о принципиальной их неосознаваемости!

Конечно, возможность существования неосознаваемых установок ’ является хоть и необходимым, но вовсе не достаточным основанием для утверждения неосознаваемости установок вообще. Но разве указанный тезис в теории установки опирается всего лишь на факт существования неосознанных установок? Положение о принципиальной неосознаваемости установки с необходимостью следует из специфики самого этого понятия, никак не сводимой к одной лишь возможности существования ее у субъекта в неосознанной форме. Тезис о том, что «Установка не является феноменом сознания» [3, 39] следует понимать не в том простом смысле, что она может не осознаваться, а в том, что она является специфической, качественно отличной от любого содержания сознания формой отражения действительности. «Сознавать, это значит — представлять и мыслить, переживать эмоционально и совершать волевые акты. Иного содержания, кроме этого, сознание не имеет вовсе» {3, 41). Установка же как состояние целостного субъекта, а не его отдельных функций и возможностей «принципиально отличается от всех его дифференцированных психических сил и способностей» (3, 171). Она является не субъективным состоянием наподобие, скажем, эмоционального состояния, а состоянием субъекта или, как указывает Узнадзе, «не субъективным», а «субъектным» состоянием, и именно как таковая не может осознаваться. И если считать правильным положение Узнадзе о том, что «в активные отношения с действительностью вступает непосредственно сам субъект, но не отдельные акты его психической деятельности», то должно быть принято положение о том, что результат этих взаимоотношений, эффект воздействия действительности на субъекта, имеющего кое содержание и объем всего своего опыта, характеризующегося такими своими особенностями и, что главное, соответствующими ему потребностями, может наличествовать лишь в виде целостного состояния субъекта, которое само не может стать содержанием сознания. Оно определяет последнее, но само, как таковое, ни в какой стадии не может быть им. Каждый здоровый человек знает, что он может видеть, мыслить, запоминать, вспоминать, чувствовать, и знает он об этом в силу непосредственной данности в его сознании указанных психических явлений в самом процессе их реализации. Однако ни один чело-

Век, за исключением специалистов, знакомых с понятием установки, не знает о наличии у него целостного состояния, отражающего объективные отношения действительности, ибо в непосредственном опыте оно не было и не могло быть дано даже самому автору теории установки.

Здесь было бы уместно вспомнить о выдвигаемом некоторыми исследователями 'положении о том, что утверждение относительно невозможности осознания, иначе говоря, непосредственного переживания установки равносильно отрицанию и возможности ее научного исследования. Неужели авторы, придерживающиеся этого положения, нуждаются в разъяснении того, что быть предметом непосредственного опыта и стать объектом научного познания это не одно и то же?! А может быть они полагают, что предметом научного познания может стать лишь то, что является непосредственной данностью сознания исследователя? Ни одному человеку на земле не довелось ощутить и пережить в своем непосредственном опыте вращение земного шара вокруг солнца. Однако это не помешало научному познанию установить факт указанного вращения.

В вышеуказанной работе Ф. В. Бассина приводится следующий отрывок из последнего исследования Узнадзе: «...Обычно эти установки не осознаются...». Не является ли это, пишет Ф. В. Бассин, «намеренным указанием на то, что психологические установки неосознаваемы только в большинстве случаев («обычно»), но не принципиально, не всегда» [2, 46]. Надо отметить, что с аналогичными высказываниями мы встречаемся и в некоторых других исследованиях Узнадзе. Однако ни контекст этих высказываний, ни основные принципы теории установки не дают каких-либо оснований для допущения осозна - ваемости установки в теории Узнадзе. Наоборот, при таком допущении мы с необходимостью приходим к отрицанию основного положения указанной теории, согласно которому установка является специ-: фической, принципиально отличной от всех других психических способностей субъекта, формой предварительного отражения действительности, приходим к редуцированию ее именно к этим отдельным психическим процессам и тем самым лишаем ее возможности служить разрешению той проблемы, для решения которой она призвана. Ибо именно потому, что установка является, такой формой отражения объективных отношений, которая не относится к категории сознательных переживаний, она и может определять и направлять течение этих переживаний.

Но если в установке как в целостно-субъектном состоянии отражен и определяющий это состояние объект, «то это значит, что она, как это подчеркивает Узнадзе, является не только формальным, но и содержательным понятием. Это и дает ей возможность определять не только соответствующую объективным условиям направленность поведения, но и соответствующие им содержания сознния. «...В каждый данный момент в психику действующего субъекта проникает из окружающей сриеды и переживается им с достаточной ясностью лишь то, что имеет место в русле его актуальной установки» [3, 100]. Иначе говоря, содержанием сознания может стать лишь отраженный уже в установке объект. Именно в этом смысле она и определяет конкретную активность сознания. И если мы и говорим относительно осознания в случаях установки, то имеем в виду не осознание самой установки как целостного субъектного состояния, созвучного данным конкретным условиям, как психологического механизма активности психики, а переживание в сознании отраженного в установке объекта. Ведь установка этой цели и служит!

Стать непосредственной данностью сознания может не сама установка как таковая, а отраженные в ней объективные отношения. Конечно, содержание установки не всегда реализуется в виде определенных содержаний сознания, что, кстати сказать, в ряде случаев не мешает ей направлять активность субъекта соответственно себе. И во всех редких, случаях, если Д. Н. Узнадзе и говорит об «осознанных» или «неосознанных» установках, мы имеем дело лишь с не совсем удачным выражением, а фактически речь идет об установках, которые либо реализовались, либо не нашли своей реализации в виде содержания сознания, т. е. отраженные в установке закономерности объекта либо стали непосредственной данностью сознания, либо остались за его пределами.

Однако, согласно ряду исследователей, принятие тезиса о принципиальной неосознаваемости установки создает внутренние противоречия в рамках самой теории установки. Так, напр., А. Г. Асмолов считает, что указанный тезис противоречит представлениям Узнадзе об установке, сформированной в плане объективации и являющейся продуктом сознательной деятельности человека [I, т. I, 147—157]. Точно так же Ф. В. Бассин, анализируя суждение Узнадзе относительно отношений между установкой и волевыми процессами, полагает, что в этом случае «речь идет об установке, которая еще до ее актуализации стала объектом сознания». Как же иначе, по мнению Бассина, понять такие высказывания Узнадзе, как напр., «...воля оказывается в силах сделать установку к воображаемой деятельности актуальной», или «...мышление определяет установку, на почве которой субъект, руководствуясь своим волевым усилием, осуществляет признанную им целесообразной деятельность». «Может ли волевое усилие быть направленным на нечто неосознаваемое!», спрашивает Бассин. Правда, сам Бассин усматривает здесь не противоречие, а скорее дальнейшее развитие теории установки, предполагая, что в рассматриваемой работе автор теории установки, возможно, меняет свою позицию в отношении проблемы взаимоотношения установки и сознания, ‘ допуская, наряду с неосознанными, существование и осознанных, непосредственно данных в сознании субъекта установок. Вряд ли, однако, можно согласиться с указанным предположением Бассина. Дело в том, что, во - первых, на страницах той же последней работы Узнадзе мы читаем: «Установка не может быть отдельным актом сознания субъекта...» [3, 178] «не может переживаться в виде ряда отдельных содержаний» [3, 41]. И, во-вторых, с указанным выше решением вопроса о взаимоотношениях установки и воли мы встречаемся впервые не на страницах рассматриваемой Ф. В. Бассиным работы, а, напр., и в «Общей психологии», опубликованной еще в 1940 г. Поэтому нет никаких оснований сомневаться в том, что положение о принципиальной несозна - ваемости установки остается в силе и в последнем исследовании Узнадзе. Следовательно, мы должны либо вместе с Асмоловым сделать вывод о действительно имеющихся в теории установки противоречиях, либо допустить, что усматривание этих противоречий является следствием не совсем правильной интерпретации положений Узнадзе относительно установки, действующей в плане объективации.

В этой связи мы считаем необходимым остановиться на одном немаловажном, на наш взгляд, обстоятельстве.

В некоторых исследованиях, а также и в публичных дискуссиях по вопросам теории установки нередко в качестве вьідвинутьіх Узнадзе положений излагаются соображения, явно не принадлежащие автору теории установки и неприемлемые с точки зрения указанной теории вообще. Так, напр., полагают, что, согласно теории установки, созданная под воздействием актуальной ситуации установка может определять адекватное течение практического поведения, удовлетворяющего, главным образом, витальные потребности субъекта. Что же касается протекающих на фоне его сознания переживаний субъекта, они являются результатом объективации, т. е. могут возникать лишь на втором, специфически человеческом уровне психической активности. Такое представление указывает на полное непонимание теории установки. Поводом для этого служит, очевидно, положение Узнадзе о наличии у человека первого уровня психической деятельности, который является характерным и для животного, и на котором адекватное поведение человека может осуществляться без активного участия его высших психических процессов. Отсюда вывод: содержания сознания человека могут возникать лишь на высшем уровне психической деятельности.

Конечно, в работах Узнадзе неоднократно подчеркивается, что на первом уровне, на уровне импульсивного поведения, активность человека определяется установкой, основными факторами которой, так же, как и в случаях с животным, служат актуальная потребность и непосредственно данная конкретная актуальная ситуация. Такая определяемая актуальной установкой активность и в случаях с животным, и в случаях с человеком без промедления находит свою реализацию в соответствующем поведении субъекта. Поэтому деятельность человека в этих случаях находится в полной зависимости от непосредственно наличествующей у него потребности и непосредственной актуальной ситуации. Однако «в условиях импульсивного поведения у действующего субъекта могут возникать достаточно ясные психические содержания... На основе актуальной... установки в сознании субъекта вырастает ряд психических содержаний, переживаемых им с достаточной степенью ясности и отчетливости...» [3, 100]. Являясь реализацией все той же актуальной установки, они включаются в процесс импульсивного поведения, способствуя адекватному течению последнего. Указанные психические содержания, точно так же, как и поведение, подчиняющиеся актуальной установке, протекают помимо активного участия сознания субъекта, помимо его воли, но на фоне его сознания. Вышеуказанное обстоятельство не мешает адекватному течению развернутой на первом уровне психической активности: в каждодневной жизни, а также в относительно простых новых ситуациях актуальная установка субъекта оказывается в силах направить психическую активность субъекта в должную в этих объективных условиях сторону и обеспечить возникновение соответствующих этим условиям содержаний.

Необходимость же в объективации, как указывает Узнадзе, «возникает лишь в случаях осложнения обстоятельств — в случаях затруднения решения задачи, и акты мышления становятся необходимыми лишь в этих случаях» |3, 116].

, Таким образом, выдвигаемое некоторыми психологами положение

О том, что возникновение переживаний субъекта на фоне его сознания требует предварительного акта объективации, явно противоречит взглядам Узнадзе и является следствием в корне неправильной интерпретации теории установки. Наоборот, реализация акта объективации, а затем и мыслительных и волютативных процессов сознания возможна лишь при условии предварительной данности в установке того объекта, в отношении которого должен осуществиться акт объективации, объекта, на котором должен сосредедоточиться процесс мышления. Без этого предварительного отражения ни акт объективации, ни процесс мышления не могут осуществиться. Именно этот отраженный в установке объект и становится предметом мышления субъекта, содержанием его активного сознания. Однако под воздействием этого уже отраженного в сознании объекта, под воздействием определенного установкой содержания сознания, оттачивается, дифференцируется или же перестраивается и модифицируется и сама установка. И каждый новый шаг мышления, определенный отраженным в установке объектом, способствует поступательному процессу отражения объекта. Следовательно, факторами установки, обеспечивающей адекватное течение этого поступательного процесса отражения, в случаях мышления остаются опять-таки определенные объективные условия и определенная потребность субъекта. Однако объективным фактором установки в этом случае служит уже отраженное в сознании содержание установки, субъективным же фактором становится вполне осознанная познавательная потребность субъекта. Но ни сама отраженная 6 сознании ситуация и ни сама познавательная потребность не могут и не переживаются субъектом в качестве факторов установки, факторов возникновения механизма, который должен привести его к успешному разрешению задачи. Вся сознательная активность субъекта направлена не на выработку в себе соответствующей установки, а на разрешение возникшей перед ним задачи. Точно так же и в случаях волевого поведения — волевое усилие субъекта сознательно направлено не н а актуализацию в себе той или иной установки, а на выполнение поставленной пе. ред собой цели.

Конечно, согласно Узнадзе, в этих случаях установка актуализируется вследствие активности самого субъекта [4, 218]. Путем активных познавательных процессов он анализирует ситуацию, в которой должны найти свою реализацию сложившиеся в течение всей его жизни высшие осознанные им познавательные или моральные потребности, которым он должен подчинить имеющиеся у него в данных конкретных условиях актуальные потребности. Следовательно, необходимые для возникновения установки условия в случаях волевого поведения создаются в результате активности самого субъекта. Однако Узнадзе тут же, на той же странице, подчеркивает, что указанная активность вовсе не заключается в том, что субъект сам непосредственно вызывает в себе установку — «этого он и не может ине старается делать» {4,218].

Таким образом, и в случаях мышления, и в случаях волевого поведения, т. е. на высшем уровне психической активности субъекта, факторами установки, обеспечивающей адекватное течение указанных процессов, становятся вполне осознанные психические содержания. Однако из признака осознанности последних вовсе не следует осознанность возникшей на их основе установки. В опубликованном в трехтомнике исключительно интересном исследовании Ф. В. Бассина речь идет о т. к. невербали - зованных, неосознанных формах мышления, предваряющих возникновение оречевленных, осознанных ее форм [I, т. III, 735—750]. Касаясь вопроса о характере взаимоотношения между вербализованными и не - оречевленными формами мыслительной деятельности, Ф. В. Бассин отмечает, что необходимые для становления вербализованной мыслительной деятельности неосознавамые мыслительные процессы «...в свою очередь не в меньшей мере «зависят» от поведения человека, от его отношений к окружающему его миру, опирающихся на активность его вербализованной мысли» ;[1, т. III, 745]. Но ведь не станем же мы, указывая на зависимость неосознаваемой мысли субъекта от активности его вербализованной, сознательной мысли, утверждать, что субъект сознательно направлен на актуализацию в себе неоречевленных, неосознанных мыслей, которые ввиду осознанности способствующей им вербализованной мысли будут носить осознанный характер.

Следовательно, нет никаких оснований усматривать какие-либо противоречия между тезисом о принципиальной неосознаваемое™ установки и положением Узнадзе относительно особенностей становления установки на высшем плане психической активности. Сама установка как психологический механизм, определяющий любую психическую деятельность субъекта, согласно теории Узнадзе, остается неосознанным, нефеноменальным состоянием субъекта и в случаях его мыслительной, и в случаях его волевой активности. Наоборот, допущение тезиса о принципиальной осознаваемости установки вообще или установки, возникшей на базе объективации, приводит не только к явным противоречиям в рамках самой теории установки, но и создает непреодолимые трудности при решении вопросов, связанных с психологическими особенностями течения процессов высшего психического уровня.

THE PROBLEM OF THE UNCONSCIOUS AT THE TBILISI INTERNATIONAL SYMPOSIUM ON THE UNCONSCIOUS

M. A. SAKVARELIDZE

The D. N. Uznadze Institute of Psychology

SUMMARY

The paper deals with the critique of those studies presented at the symposium which regard the category of the unconscious either as some irrelevant and even illegitimate psychological problem or as a problem valid only with respect to some particular cases of normal or pathological mental activity.

It is argued that the character of mental activity in general, and the nature of the processes of consciousness in particular, points to the inevitable involvement of the unconscious as a leading factor. The concept of set implying a specific form of preconscious reflection of objective reality and necessarily anticipating literally every kind of mental process (D. N. Uznadze) is shown to exemplify a convincing solution of the problem of the unconscious.

ЛИТЕРАТУРА

1. БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ: ПРИРОДА, ФУНКЦИИ, МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ, тт. I, И, III. Тбилиси, «Мецниереба», 1978.

2. БАССИН Ф. В., К проблеме осознаваемости психологических установок. Психологические исследования, посвященные 85-летию со дня рождения Д. Н. Узнадзе, Тбилиси, 1973.

3. УЗНАДЗЕ Д. Н., Экспериментальные основы психологии установки, Тбилиси, 1961.

4. УЗНАДЗЕ Д. Н., Общая психология, Тбилиси, 1940.