Символы для Гирца — это «не таинственные, ненаблюдаемые образования, находящиеся вне человеческих голов, а, скорее, ткань каждодневной коммуникации. Хотя антрополог не может знать, как сформировался иной опыт мироздания, он может наблюдать, как выражают себя другие люди, как они проявляют посредством коммуникации свой опыт. Даже символы, связанные с тем, что принято называть «наиболее внутренними», «глубинными» мотивами, в конечном счете проявляют себя в общественной жизни»[277].

Символическая концепция культуры фокусирует свое внимание на всем, что связано с символами. Культурные феномены, согласно этой концепции, являются символическими феноменами, а потому изучение культуры, по существу, сводится к интерпретации символов и символических действий.

Что такое символ? Символ — это одно их многих понятий, с которым мы все хорошо знакомы, но, однако, не существует определенного согласия относительно его значения и природы. Об этом много споров среди философов разных школ[278] и существует множество работ социологов и антропологов, в которых символизм трактуется как важный фактор в социокультурных феноменах, но все это трактовки имеют большее или меньшее отличие друг от друга[279]. Многие антропологи полагают, что символизм нельзя изучать, не беря в расчет феноменологического поля. «С точки зрения self символы происходят из окружающего феноменологического мира, и любой феноменальный стимул потенциально может стать символом. Символическое окружение образуется посредством использования языка. После того, как образуется символическое окружение, нет необходимости, чтобы символ всегда включал язык для того, чтобы оказывать свое действие. Тотальность феноменологического мира вокруг self может делать его узлом разнообразных символов, позволяя ему реагировать и отвечать различным образом. Однако все символы должны стимулировать self тем или иным образом, и по этой причине символ должен иметь свое воздействие только через феноменальный мир вокруг self. Следует выделить «ситуационные символы», которые можно определить следующим образом: ситуационный символ — это феноменологический сигнал, с помощью которого self организует свое феноменологическое поле»[280].


Параллельно с развитием символической антропологии произошли серьезные изменения и в методологии этнологических исследований.

Интерпретация (или культурный анализ — как часто называли этот метод приверженцы символической антропологии) — особый подход к этнологии, приписывающий решающее значение роли этнолога как посредника, а не внешнего наблюдателя культурного опыта. Интерес к интерпретации был также результатом осознания недостатков использовавшихся до того этнографических методов или предубеждений по отношению к ним. И если интерпретация всегда была элементом этнологических и этнографических исследований, как своего рода мастерство или искусство осмысления и изложения эмпирического материала, то начиная приблизительно с 60-х гг. «она превратилась в теоретическую альтернативу антропологии, составляющую противовес традиции эмпирических исследований, которая вела свое происхождение из естественных наук»[281]. Символизм способствовал превращению интерпретационного метода в доминирующий метод культурной антропологии.

Культурный анализ — это «объяснение, путем интерпретации, значений, воплощенных в символических формах. Анализ культурных феноменов — деятельность, совершенно отличная от той, которую предполагает описательный подход с характерной для него опорой на научный анализ и классификацию, отражающую эволюционные изменения и характер взаимозависимостей. Изучение культуры скорее подобно интерпретации текста, чем классификации флоры и фауны»[282]. Представления, формируемые в результате интерпретации, представляют собой как бы «компромисс между объективной реальностью и субъективными воззрениями на нее». Таким образом, для этнологов 70—80-х гг. «антропологические познания являются скорее плодом интерпретаций и герменевтических истолкований, чем позитивных исследований — опытных или основанных на умозаключениях»[283]. Интерпретативный метод подразумевал «особый подход к этнографии, приписывающий решающее значение роли этнографа в качестве посредника»[284].

Включенное наблюдение стало замещаться наблюдающим участием. Применяя метод включенного наблюдения, этнограф стремится эмоционально контактировать с членами культуры и бесстрастно наблюдать за их жизнью. При наблюдающем участии этнограф «переживает и наблюдает соучастие себя и других в этнографическом процессе»[285]. Смена методологии повлекла за собой и изменение характера изображения материала: «вместо писания этнографических мемуаров, где этнограф сам был главным действующим лицом, или стандартных монографий, где объектом рассмотрения были Другие, внутри единой повествовательной этнографии, сосредоточивающей свое внимание на характере и процессе этнографического диалога, Я и Другой неразрывны»[286].