СЕМИОТИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ПРОБЛЕМЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО

В. Н. ЦАПКИН

ЦОЛИУ врачей, кафедра психотерапии, Москва

1. Еще основатели современной семиотики Фердинанд де Соссюр и Чарлз Моррис подчеркивали тесную связь науки о знаковых системах с психологией. Ярким примером плодотворной разработки теории знаков в психологии служат исследования Л. С. Выготского и Ч. Морриса о роли знаков в регуляции поведения [6]; [41], В. Н. Волошино - ва (М. М. Бахтина) о семиотической организации сознания [4], Ч. Осгуда в области экспериментальной психосемантики [42]. Хотя на стыке психологии и семиотики еще не сформировалась самостоятельная научная дисциплина подобно, например, психолингвистике, ряд работ советских и зарубежных специалистов [9]; [14]; [36]; [48] убедительно говорит о том, что связи этих наук крепнут и расширяются. Все отчетливее вырисовываются контуры научного направления, которое некоторые авторы называют психосемиотикой [48] или семиопсихологи - ей [9]; [36]. Одной из перспективных областей психосемиотических исследований обещает стать проблема бессознательного.

2. Если осмысление языка как знаковой системы по существу заново открыло для лингвистов предмет их науки и послужило мощным стимулом к развитию структурной лингвистики и семиотики, то в психоанализе, благодаря успехам этих дисциплин, было совершено открытие нового Фрейда — Фрейда-семиотика. Открытие это принадлежит французскому психоаналитику Жаку Лакану[71]. В 50-х годах Лакан и группа его последователей (Лапланш, Понталис, Леклер и .др.) провозглашают, что модель языка лежит в основе всей теории Фрейда. Структур ал истское прочтение Фрейда получило в последние годы живой отклик и в других странах, где стали появляться исследования, посвященные семиотическому переосмыслению концепций психоанализа [25]; [47]; [26]; [30]; [46]; [49].

Но не является ли открытие семиотических прозрений в работах Фрейда своеобразным научным трюком — попыткой подать в «модной упаковке» старое учение, теряющее популярность? Действительно, элемент мистификации не чужд, например, работам Лакана. Кроме того, метафоричность многих категорий психоанализа (Эрос и Та - натос, либидо, Эдипов комплекс и др.), каждая из которых — своеобразный миф в миниатюре, создает возможность самых широких трактовок. Однако трудно не согласиться с мнением современных интерпретаторов Фрейда, которые, отмечая крайнюю методологическую неоднородность его научного наследия, отчетливо прослеживают в нем переплетение двух основных тенденций[72] [44]; [46].

Первая — это построение биологизаторских, механистических моделей функционирования человеческой психики, продолжающих методологическую линию позитивизма XIX века[73]. Другая тенденция, сближающая психоанализ с гуманитарными науками, связана с попыткой Фрейда раскрыть символическую природу человека, объяснить смысловую динамику его поведения. По мнению как марксистских критиков психоанализа [13], [29], так и ряда его представителей (Лакан, Шендз, Эделсон и др.), именно в этой, семиотической области Фрейду удалось сделать свои важнейшие открытия. Например, советский философ Г. X. Шингаров отмечает, что смысл всего учения Фрейда «сводится к изучению проблемы значения и знака в очень специфической области психической деятельности», т. е. бессознательного психического [24, 18], а американский психоаналитик М. Эделсон видит главную заслугу Фрейда в разработке теоретических основ психоанализа как семиологической науки [30].

В чем заключаются семиологические основы психоанализа? Какие положения фрейдовской концепции бессознательного наиболее созвучны идеям и методам современных семиотических исследований? Чтобы ответить на эти вопросы, последуем совету, Лакана — вернемся назад к Фрейду.

3. Л. С. Выготский в «Психологии искусства» пишет: «Бессознательное влияет на наши поступки, обнаруживается в нашем поведении, и по этим следам и проявлениям мы научаемся распознавать бессознательное и законы, управляющие им» [8, 94]. В своих первых пси - хоанатилитических трудах Фрейд показывает, что такими следами и проявлениями бессознательного являются невротически^ симптомы и сновидения [33], ошибочные и симптоматические действия [21], остроты [20], а также свЬбодные ассоциации [18], [33]. Своим важнейшим открытием Фрейд считал то, что ему удалось обнаружить смысл этих явлений. И это открытие, по его словам, послужило основанием для психоаналитического метода. Анализируя процессы, лежащие в основе образования вышеназванных феноменов, Фрейд устанавливает их структурную гомологичность. Все они являются искаженным опосредствованным выражением бессознательных процессов: конфликта мотивов, вытеснения неприемлемых желаний и связанных с ним переживаний. Например, образование невротического симптома он описывает следующим образом: «...в бессознательном вытесненное желание продолжает существовать и ждет только первой возможности сделаться активным и послать от себя в сознание искаженного, ставшего неузнаваемым заместителя. К этому замещающему представлению вскоре присоединяются те неприятные чувствования, от которых можно было считать себя избавленным, благодаря вытеснению. Это замещающее представление — симптом... В симптоме, наряду с признаками искажения, есть остаток какого-либо сходства с первоначальной, вытесненной идеей, остаток, позволяющий совершиться такой замене». [18, 162].

Из работ Фрейда следует, что невротические симптомы, сновидения, ошибочные действия и т. п. можно рассматривать как своеобразные знаки (тексты), замещающие вытесненные переживания (конфликт мотивов) и репрезентирующие их в сознании и поведении.

4. Закономерности неосознаваемого образования таких знаков наиболее подробно Фрейд анализирует в «Толковании сновидений». В психической деятельности при образовании сновидений он выделяет две функции: производство мыслей сновидения (скрытое содержание) и их трансформацию в образы явного содержания. Мысли сновидения—это протекающая на уровне предсознательного внутренняя речь. В результате «деятельности сновидения» словесные репрезентации (Шойуо^еИш^еп) мыслей сновидения регрессируют «через бессознательное» к восприятию в виде предметных репрезентаций или образов (5асЬуоге1е11ип§еп). Фрейд выделяет два типа преобразования скрытых мыслей в явное содержание: конденсацию и смещение. Конденсация—это совмещение разнородных элементов (скрытых мыслей) в единый образ (например, составленйе «коллективных личностей» на основании сходства внешности, имени или' фамилии, общности черт характера, профессии и т. п.). Конденсированные образы представляют собой «узловые пункты» сновидения, в которых сходится множество «мыслительных цепочек». Такие образы оказываются сверхдетерминированными и требуют поэтому множества интерпретаций. Смещение—это репрезентация значимых мыслей посредством второстепенных деталей, это операции по де-контекстуализации элементов скрытого содержания. Конденсация и смещение становятся одними из центральных категорий психоанализа, когда Фрейд устанавливает, что эти операции лежат в основербразования всех продуктов бессознательного. Например, он пишет, что во время анализа невротических симптомов «...мы находим также ряд вполне рациональный мыслей, равнозначных нашему сознательному мышлению,.. эти нормальные мысли подверглись анормальной обработке (в результате вытеснения—В. Ц.): были трансформированы в симптом посредством конденсации и образования компромиссов; путем поверхностных ассоциаций, пренебрежения к противоречиям и, возможно, регрессии» [33, 636]. В конечном итоге, перевод «скрытых мыслей» может быть воплощен в самом различном знаковом материале: знаки-символы и иконические знаки сновидений, знаки-индексы и иконические знаки ошибочных и симптоматических действий и т. п.

В одной из работ Фрейд создает даже своеобразную семиотическую классификацию невротических симптомов: «...бессознательное говорит на нескольких диалектах. В соответствии с различием психологических условий, обуславливающих образование определенных форм неврозов и их отличие друг от друга, мы находим закономерные различия и в формах выражения неосознаваемых психических импульсов. Если язык жестов истерии согласуется в целом с пиктографическим языком сновидений, грез и т. п., то умозрительный язык юбсессивного невроза... демонстрирует особые идиоматические черты... Например, то, что больная истерией выражает симптомом рвоты, обсес - сивная пациентка выразит посредством тщательных защитных мер против загрязнения... Все это представляет собой различные репрезентации или вытесненного в бессознательное желания пациентки забеременеть,

Или защитной реакции на это желание» [31, 177—178]. Поскольку свое манифестное знаковое воплощение симптомы, сновидения и т. п. приобретают в результате конденсации и смещения, то задача интерпретации каждого такого «текста» заключается в де-конденсации и ре-конте - кстуализации составляющих его элементов при помощи анализа свободных ассоциаций к этим элементом.

Простейшим примером де-конденсации может послужить интерпретация сновидения Александра Македонского. В но’чь перед взятием города Тира ему приснился пляшущий на его щите сатир (satyros). Древнегреческий предшественник Фрейда де-конденсировал это сновидение в предложение, выражавшее страстное желание Александра, обеспокоенного длительностью осады города: „Sa Tyros“—«Тир—твой» [33, 131].

5. Для понимания семантической структуры «следов» бессознательного как знаков особый интерес представляет так называемая модель ребуса. Широко известно, что приверженцы ортодоксального психоанализа рассматривают образы сновидений и невротические симптомы как однозначные, преимущественно сексуальные символы, зафиксированные в «архаическом мышлении» человека и культуре. Такое атомистическое, неконтекстуальное представление о единицах «языка» бессознательного согласуется со «второй» теорией символики, заимствованной Фрейдом у В. Штекеля.[74] Эта теория неоднократно подвергалась серьезной критике, в том числе и сторонниками психоанализа (Бинсвангер, Шендз, Лакан, Уайлден и др.). Например, американский семиотик К - Берк (Burke) называет аналоговые неконтекстуальные интерпретации символов одним из «легких путей, подменяющих длинные и извилистые маршруты». Сверхдетерминированность при таком подходе редуцируется до механистического однозначного детерминизма. Примерами такой редукции можно назвать гипертрофию сексуального в учении Фрейда, эго-компенсации в работах Адлера или травмы рождения у Ранка [49, 34J. Нужно отметить, что сам Фрейд рассматривал «символическое толкование» только как вспомогательную технику, применяемую к так называемым «типическим» сновидениям и неспособную заменить ассоциативную и даже сравниться с ней [16, 157 ]. Кроме того, теория символов с универсальными значениями находится в резком противоречии с его собственной первой теорией. В «Толковании сновидений» Фрейд пишет, что ошибки его предшественников сводятся к тому, что они пытались вывести смысл сновидений непосредственно из образов его явного содержания, а не из их связей (через поверхностные ассоциации) со скрытыми мыслями. Он сравнивает сновидение с ребусом, кажущимся совершенно абсурдным, если рассматривать его как композицию художника, и обретающим смысл, если последовательно заменять каждый изобразительный4 элемент соответствующим слогом или словом, которое этот элемент репрезентирует.

«Содержание сновидения дано нам в виде пиктографического текста (Bilderschrift), знаки которого нужно последовательно переводить на язык мыслей сновидения. Мы, несомненно, впадем в заблуждение, если будем пытаться читать эти знаки как образы в соответствии с их изобразительной значимостью (Bilderwert), а не их знаковым отношениям ^Zeichenbeziehungen)» [33, 312J. Понимание сновидения как ребуса говорит, во-первых, о неадекватности оторванного от языка «символического» прочтения образов явного содержания; во-вторых, о том, что анализу *(т. е. деконденсации и реконтекстуализации) подлежит не «пиктографический», а словесный текст, поскольку «пиктографический» текст имеет смысл лишь как «означающее» словесное - А так как поверхностные ассоциации служат связующим звеном между скрытыми мыслями и явным содержанием, то их «знаковые отношения», о которых говорит Фрейд, выявляются на основе данных ассоциативной техники.

Проанализируем теперь в соответствии с рассмотренной моделью семантическую структуру сновидений и невротических симптомов. Вернемся к сновидению Александра Македонского. Визуальный образ сатира сам по себе не несет значимой информации, необходим его перевод в словесную форму: „satyros“. Словесный же текст де-конденсируется, как мы знаем, в „Sa Tyros“—„Тир—твой“, что репрезентирует скрытую мысль сновидения. Значит «пиктографический» образ сатира выступает в роли означающего по отношению к означаемому «satyros». «Satyros» в свою очередь является означающим по отношению к означаемому—,,Sa Tyros“, что репрезентирует фрустрированное желание Александра, т. е. служит означающие этого желания (означаемого). Таким образом, следуя модели ребуса, мы приходим к представлению об образе сновидения как сложному «многоярусному» и многозначному коннотативному знаку. Подобной структурой обладают и многие невротические симптомы - Например, истерический блефароспазм сам по себе, т. е. только на уровне «пиктографического» означающего—соматических ощущений, бессмысленно, опосредствуясь словесной «жалобой» («Не могу видеть» или «У меня глаза закрываются»), может репрезентировать: «Не хочу видеть этого» или «Я закрываю глаза на это», что выражает какой-то неосознаваемый внутренний конфликт. Важнейшим условием, создающим возможность подобных семиотических переводов, которые Леви-Стросс [39] называет «действенностью символики», является многозначность лингвистических знаков. Так, в вышеприведенных примерах образ сатира—результат омонимии, а истерический блефароспазм—продукт полисемии. Согласно Фрейду [33], многозначные слова оказываются «ключевыми» (или - «узловыми пунктами») в текстах сновидений или симптомов, поскольку, являясь конденсированным выражением и поверхностных, и глубоких ассоциаций, они позволяют перейти от явного уровня содержания к скрытому. Кроме того, «установка» на перевод словесных выражений в истерические конверсии создается изобилием зафиксированных в языке «психосоматических метафор»: «тошнит от одной мысли о...», «сердце разрывается на части» и т. п. Эти метафоры вошли в язык, по мнению французского философа П. Рикера [45 ], в результате противоположного перевода—с «языка тела» на естественный.

6. Из всех знаковых систем наибольшее внимание основатель психоанализа уделил языку. Примечательно, что еще в период неврологических исследований в своей первой монографии «Афазия» (1891) он даже предпринял попытку развить собственную теорию языка [27]. Лакан утверждает, что в полном собрании сочинений Фрейда на каждой третьей странице затрагиваются филологические проблемы, причем «...анализ вопросов языка становится тем подробнее, чем ближе обсуждение касается бессознательного» [37, 159]. Интерес Фрейда к языку объясняется, в первую очередь, той особой ролью, которую слово, речь играет в психоаналитическом методе. «При психоаналитическом лечении, —• пишет он, — происходит только словесный обмен, разговор между анализируемым и врачом»[75] [16, 23]. Психоанализ—-это «talking сиге» — «лечение разговором», как метко заметила знаменитая пациентка Брейера. Работы Фрейда показывают, что те переживания пациента, которые в результате вытеснения не могут быть выражены им во внешней и внутренней речи (т. е. не осознаются), находят искаженное выражение в невротических нарушениях. Можно сказать, что эти переживания потеряли адекватное им «означающее». Отсюда задача психоаналитика: реконструировать на основании имеющихся текстов это вытесненное в бессознательное «означающее», помочь пациенту понять смысл его невротических проявлений. Возвращение утраченного дискурсивного «означающего» на свое место, т. е. на место замещающих его симптомов, это и есть осознание вытесненного содержания.[76] В одном из своих докладов Фрейд сравнивает психотерапевтический эффект осознания патогенных переживаний с магическим заклятием духов:

«...болезненные состояния не могут существовать, когда их загадка разрешается и разрешение их принимается больными. Едва ли найдется нечто подобное в медицине; только в сказках говорится о злых духах, сила которых пропадает, как только называешь их по настоящему имени, которое они держат в тайне» [17, 41].

Поиски утраченного в речи пациента смысла составляют самую суть созданного Фрейдом психоаналитического метода. Ведь главным инструментом этого метода является интерпретация — анализ знаковых структур, и, в первую очередь, структур языковых, поскольку как данное (жалобы, пересказ сновидений, ассоциации), так и искомое (вытесненные мысли) являются дискурсивными текстами. По мнению Ж. Лакана, специфика психоанализа заключается именно в том, что: «его средства — это речевые средства, поскольку речь придает функциям индивида смысл; его область — область конкрет

Ной речевой ситуации как трансиндивидуальной реальности субъекта,, его приемы суть приемы исторической науки...» [37, 117]. Как Заметил П. Рикёр, «...далеко не все в человеке — речь, но в психоанализе все — речь и язык» [45, 308]. Остается только удивляться равнодушию, которое последователи Фрейда проявили к пониманию сути «аналитической ситуации», «функции и месту речи и языка в психоанализе»[77]. Но дело тут, по-видимому, не только в их близорукости.

7. Лингвистическая и семиотическая ориентации Фрейда получили наиболее*яркое выражение в его ранних работах. Но даже в них равноправными голосами звучат и глубокие семиотические аналогии, и примитивные «механические» метафоры, и монотонные вариации на тему сексуальной гиперболы[78]. А во многих последующих его трудах первый из этих голосов будет уже едва, различим. Причиной тому послужит благое стремление Фрейда дать естественнонаучное обоснование теории психоанализа. Но его попытки в этом направлении приведут лишь к тому, что Человек в его учении предстанет, по ироничному замечанию кибернетика Э. Уайлдена, в виде «невротической паровой машины-., управляемой конфликтующими куЬегпё1а1, Эросом и Танатосом, которые ведут между собой непрекращающиеся споры из-за расхода угля» ' [49, 126]. Кроме того, несмотря на действительно многочисленные ссылки на лингвистику (например, теорию Абеля об архаических словах с амбивалентными значениями), собственно лингвистические представления Фрейда были довольно наивны[79]. А его знакомство с учением Соссюра, которое, по словам X - Шендза [46 ], могло бы коренным образом изменить судьбу психоанализа, так и не состоялось.

Как ни парадоксально, но если стремление к научности заставило Фрейда изменить своей первоначальной лингвистической ориентации, то сходный мотив побудил ряд современных психоаналитиков обратиться именно к лингвистике как дисциплине, способной вооружить психоанализ, по их мнению, наиболее адекватным его предмету— бессознательному — научным методом анализа[80].

Поскольку учение самого видного представителя этого направления Жака Лакана уже получило достаточно глубокую оценку с марксистских позиций [13], [29], остановимся только на некоторых важнейших моментах его структур ал истского прочтения Фрейда. Наиболее общий вывод, который Лакан делает из его работ, состоит в том,

Что бессознательное — это не вместилище хаотических инстинктивных влечений, а «...та часть конкретной речи в ее трансиндивидуальном качестве, которой не хватает субъекту, чтобы восстановить целостность (континуальность) его сознательной (т. е. дискретной — В. Ц.) речи» [37, 49]. Понятие бессознательного в теории Лакана совпадает, по существу, с «символической функцией» К. Леви-Стросса [39], который определяет эту категорию как универсальный набор правил, организующих индивидуальный лексикон и позволяющий субъекту превратить его в речь. Таким образом, бессознательное, согласно Лакану, структурировано как язык, а важнейшими его правилами являются конденсация и смещение. Подтверждение этому положению Лакан находит в знаменитой работе лингвиста Р. Якобсона, посвященной проблемам афазии [35]. В этом исследовании устанавливается соответствие между парадигматической и синтагматической осями языка, т. е. выбором единиц (из кода) и их комбинацией (в конкретном сообщении), с одной стороны, и оппозицией метафоры и метонимии в риторике и стилистике — с другой. Лакан определяет, что конденсация и смещение эквивалентны метафорическим и метонимическим операциям, лежащим, согласно Р. Якобсону, в основе любого коммуникативного процесса.

Маршал Эделсон, один из наиболее ярких представителей «лингвистического» психоанализа в Соединенных Штатах [30], в своих работах проводит параллель между лингвистической трансформационной моделью, разработанной известным американским лингвистом Ноэмом Хомским, и деятельностью бессознательного в том виде, как ее описывает Фрейд в своих ранних трудах. Согласно теории Хомского, в речевой деятельности в соответствии с определенными трансформационными правилами происходит преобразование глубинных семантических структур (абстрактных «ядерных» предложений) в поверхностные (фонетические) структуры. Подобным образом в деятельности сновидения «скрытые мысли» — глубинные семантические структуры — трансформируются в пиктографические тексты сновидения — поверхностные структуры. В результате трансформационных операций любое предложение, образ сновидения или симптом, имеющие одну поверхностную структуру, могут репрезентировать несколько смыслов, несколько глубинных семантических структур. Это — эффект семантической конденсации. (Вспомним известный пример, приводимый Л. С. Выготским: «Часы упали» [7]). В то же-время, несколько различных поверхностных структур способны выражать один и тот же смысл. Это — синтаксическое смещение. Таким образом, задача психоаналитика, согласно М. Эделсону, идентична по сути задаче лингвиста: восстановить «вычеркнутые» связи между поверхностными и глубинцыми структурами[81], или, говоря другими словами, деконденси - ровать и реконтекстуализировать поверхностные структуры.

Главный недостаток «лингвистической» ревизии психоанализа — отсутствие широкой коммуникативно-семиотической перспективы. Например, структуралистский «лингвоцентризм» Лакана приводит его к иллюзии симметричности системы и структуры естественного языка другим знаковым системам, служит причиной их десемантизации («означаемые» практически совсем «выскальзывают» из теории Лакана). Лингвистическая модель достаточно сильна в описании лишь одного аспекта активности бессознательного — трансформации и репрезентации вытесненных содержаний.

8. Наибольший интерес для построения семиотической модели взаимодействия сознания и бессознательного представляет концепция •Фрейда о двух принципиально различных «языках» и формах мыслительной деятельности «первичного» и «вторичного» процессов. Фрейд отождествляет бессознательное с первичным процессом, характеризующимся свободной циркуляцией энергии, а систему предсознательно - го-сознательного с вторичным процессом, где происходит задержка, «связывание» энергии. Язык и мышление первичного процесса характеризуются следующими особенностями: 1) оперирование предметными представлениями, т. е. мнемическими следами визуальных, тактильных, слуховых и других восприятий, отличающихся слабой диф - ференцированностью, семантической расплывчатостью, смещенностью и конденсированностью; 2) континуальный характер мышления, пренебрежение к логическим противоречиям; 3) вневременность или ориентация только в настоящем времени; 4) обращение со словами как с предметными представлениями (т. е. обработка только иконических аспектов словесных знаков)[82]. Особенности вторичного процесса тако - еы: оперирование преимущественно словесными представлениями; дискретность операций; абстрактно-логическое мышление [*19], [40].

Переосмысление высказанных Фрейдом идей о структуре и функциях когнитивно-семиотических систем, которые он называет первичным и вторичным процессами, позволяет сделать ряд важных выводов.

Обращаясь к данным современной нейрофизиологии о функциональной специализации полушарий мозга человека, трудно не заметить принципиального сходства основных особенностей обработки информации в правом и левом полушариях, с одной стороны, и первичным и вторичным процессами — с другой. Этот факт знаменателен не только тем, что дает возможность построить ряд предположений относительно нейрофизиологической природы неосознаваемых психических процессов[83] [34], [40], но и тем, что позволяет ввести рассмотрение проблемы взаимодействия сознания и бессознательного в широкий контекст современных семиотических и кибернетических исследований, в которых вопросам церебральной специализации уделяется особое внимание [12], |15].

Первичный и вторичный процессы можно представить как деятельность двух важнейших динамических систем, составляющих единую макросистему — человеческую психику — благодаря комплементарное™ их когнитивно-семиотических структур и функций. Устойчивость и адаптивность этой открытой сверхсложной системы определяется синергическим взаимодействием функционально автономных подсистем в осуществлении единой целенаправленной деятельности всей системы, их информационным обменом (знаковой коммуникации) [15]. Первичный процесс — аналоговая система (функциональная система образных и действенных представлений [3], осуществляющая симультанную переработку информации, невербальную коммуникацию, образное континуальное мышление). Вторичный процесс — «цифровая» или дискретная символическая система (система, в первую очередь, ■языковых представлений, реализующая последовательную обработку информации, организующая речемыслительную деятельность и вер-

Бальную коммуникацию)[84]. В соответствии с гипотезой Фрейда о фиксации одного и того же психического содержания в форме двух различных мнемических «записей» [19], а также опираясь на исследования А. Пайвио [43], можно предположить, что как аналоговая, так и дискретная системы имеют свою долговременную память и кодируют поступающую информацию, соответственно, в форме символических и образных репрезентаций[85]. Информационная избыточность двойного кодирования характерна для сверхсложных систем, которые в поиска» эффективного поведения при неполноте информации стремятся восполнить этот дефицит разнообразием [15], [49]. Следует отметить, что поскольку часть информации, хранящейся в памяти не только аналоговой, но и дискретной системы, не может актуализироваться в сознании (см., напр., [III, 156, 281]), то представляется неверным отождествление бессознательного с первичным процессом (или локализация бессознательного в правом полушарии мозга).

Однако синергическое взаимодействие рассматриваемых нами систем было бы невозможным без наличия интегрирующего их деятельность метамеханизма, который нейтрализовывал бы противоречивое разнообразие, служил бы метаязыком, осуществляющим внутрисистемную (интрапсихическую) коммуникацию [15]. Работы Л. С. Выготского,[7] и Н. И. Жинкина,[10] позволяют предположить, что функции такого метамеханизма и метаязыка в психической деятельности выполняет внутренняя речь. Благодаря своим семиотическим особенностям (смешанному дискретно-аналоговому коду) внутренняя речь способна переводить дискретные элементы языковой информации в непрерывные, аналоговые структуры, и наоборот [10], т. е. выполнять функции своеобразного аналого-цифрового и цифро-аналогового преобразователя. Так, например, во сне во время фазы сновидений внутренняя речь, по-видимому, трансформирует вербально закодированную информацию (скрытые мысли сновидения) в аналоговые поверхностные структуры (перцептивные образы), в бодрствующем же состоянии перцептивные образы (внешние и квазиперцептивные внутренние) переводятся на язык дискретной системы.

Поскольку Фрейд не видел различия между информационным и энергетическим обменом, вполне оправданным представляется прочтение Ж. Лапланшем [38] и Э. Уайлденом [49] «свободного течения энергии» первичного процесса как свободного течения смысла, а «связывание энергии» во вторичном процессе — как дискретизацию потока смысла, как процесс означения (т. е. связывание вычлененных аналоговых «предметных» представлений с соответствующими словесными представлениями во внутренней речи). Таким образом, внут - реняя речь переводит неосознаваемые смыслы в значения, превращает бессознательные знания (аналоговые и символические) в со-зна - ние.

Наш краткий экскурс в область психоаналитических концепций

Мы предприняли для того, чтобы показать, что во всей концептуаль-^ ной полифонии творческого наследия Фрейда сегодня наиболее актуально звучат идеи Фрейда-семиотика. Хотя многие из них не являются бесспорными, они требуют серьёзного научного осмысления (и переосмысления) и могут послужить отправной точкой для современного психосемиотического изучения проблемы бессознательного.

SEMIOTIC APPROACH ТО THE PROBLEM OF THE UNCONSCIOUS V. N. TSAPKIN

Central Institute for Advanced Medical Training, Department of Psychotherapy, Moscow

SUMMARY

Emphasizing that Freud’s psychoanalytic theory rests upon two different methodological approaches, i. e. the bioenergetic and the semiotic models of the unconscious, the author refutes the positivistic approach and focuses his attention on Freud’s contribution to modern psychosemiotics.

The unconscious is viewed as a domain of psychic activity that generates meanings and transforms repressed signifiersand analog meanings into manifest semiotic structures (and vice versa) in accordance with the transformational' rules of condensation and displacement. This thesis is supported by the analysis of the semiotic nature of structurally isomorphic manifestations of the unconscious (neurotic symptoms, dreams, etc.) and their semantic structure (implied by Freud’s rebus model) as well as the reinterpretation of the primary and secondary processes as two complementary (analog and ‘digital’) cognitive-semiotic systems mediated by the analog/4digital’ inner speech.

ЛИТЕРАТУРА

1. БАХТИН М. М., Проблемы поэтики Достоевского, М., Советская россия, 1979.

2. БЕНВЕНИСТ Э-, Общая лингвистика, М., Прогресс, 1974, 115—126.

3. БРУНЕР Дж., Психология познания, М., Прогресс, 1977.

4. ВОЛОШИНОВ В. Н. (Бахтин М. М.), Марксизм и философия языка., Л-, Прибой;

1929.

5. ВОЛОШИНОВ В - Н. (Бахтин М. М.), Фрейдизм., М., Л-, Госиздат, 1927.

6. ВЫГОТСКИЙ Л. С., История развития высших психических функций, Собр. соч.^

Т. 3, М., Педагогика, 1983.

7. ВЫГОТСКИЙ Л. С-, Мышление и речь. Собр. соч., т. 2, М-, Педагогика, 1982.

8. ВЫГОТСКИЙ Л. С., Психология искусства. М., Искусство, 1965.

9. ДРИДЗЕ Т. М., Язык и социальная психология, М., Высшая школа, 1980.

10. ЖИНКИН Н. И-, Речь как проводник информации, М., Наука, 1982-

11. ИВАНОВ В - В., Значение идей М. М. Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для

Современной семиотики. В кн.: Труды по знаковым системам VI. Ученые записки Тартусского государственного университета, вып. 308, Тарту, 1973» 5—44.

12. ИВАНОВ В - В-, Чет и нечет: асимметрия мозга и знаковых систем, М., Советское

Радио, 1978.

13. КЛЕМАН К*, БРЮНО П., СЭВ Л., Марксистская критика психоанализа, М., Прог

Ресс, 1976.

14- ЛОГВИНЕНКО А. Д., Зрительное восприятие пространства, М., Изд-во МГУ, 1981.

15. ЛОТМАН Ю - М., Культура как коллективный интеллект и проблемы искусственного разума. М., ВИНИТИ, 1977.

16- ФРЕЙД 3-, Лекции по введению в психоанализ, т. I. М., Петроград, Госиздат, 1922.

17. ФРЕЙД 3-, Методика* и техника психоанализа, М., Петроград, Госиздат, 1923.

18. ФРЕЙД 3-, О психоанализе: Пять лекции. В кн.: Хрестоматия по истории психоло

Гии, М., Изд-во МГУ, 1980.

19. ФРЕЙД 3-, Бессознательное. В кн.: Фрейд 3-, Основные психологические теории

В психоанализе, М., Петроград, Госиздат, 1923-

20. ФРЕЙД 3-, Остроумие и его отношение к бессознательному, М-, Современные проб

Лемы, 1925.

21. ФРЕЙД 3-, Психопатология обыденной жизни, М., Современные проблемы, 1924.

22. ФРЕЙД 3-, Я и Оно, Л-, 1924.

23- ХОЛЬТ Р., Образы: возвращение из изгнания. В кн.: Зрительные образы: Феноменология и эксперимент, вып. I, Душанбе,. 1971.

24. ШИНГАРОВ Г. Х-, Условный рефлекс и проблема знака и значения, М., Наука, 1978.

25. BAR Е-, Semiotic Approaches to Psychotherapy. The Hague: Mouton-

26- BRUSS N-, Transformation in Freud - Semiotica, 17, 1976, 69—94.

27. BRUSS N-, V. N - Volosinov and the structure of language in Freudianism. (Appendix II). In: Volosinov V., Freudianism: A Marxist critique. New York: Academic Press, 1976.

28- CHOMSKY N-, Language and unconscious knowledge. In: [47], 3—44.

29. COWARD R., ELLIS J-, Language and Materialism: Developments in Semiology and in

The Theory of the Subject. London: Routledge and Kegan Paul, 1977.

30. EDELSON M-, Language and Dreams: The interpretation of dreams revisited. Psychoana

Lytic Study of the Child, 27, 1972, 203—282-

♦ 31. FREUD S., The Claims of Psycho-analysis to Scientific Interest. London: Hogarth Press, 13, 1953, 177—178.

32. FREUD S-, Dora: An Analysis of a Case of Hysteria. New York: Collier Books 1967.

33. FREUD S., The Interpretation of Dreams. New York: Avon Books, 1966.

34- GALIN D., Implications for psychiatry of left and right cerebral specialization: A neu - rophysiological context for unconscious process. Archives of General Psychiatry, 31. 1974, 572—583.

35. JAKOBSON R-, Two aspects of language and two types of aphasic disturbances. In: JAKOB SON R., Halle М., Fundamentals of Language. The Hague: Mouton, 1956.

36- KULKA J., The Sign: Minor tractatus semiotico-psychologicus. Studia Psychologica,

23, 3, 1983.

37. LACAN J., Ecrits: A Selection - London: Tavistock Publ-, 1980-

38- LAPLANCHE J., PONTALIS J-, The Language of Psychoanalysis. London: Hogarth Press, 1973.

39. LÉVI-STRAUSS C-, Structural Anthropology. Harmondsworth: Penguin, 1958.

40. McLAUGHLIN J., Primary and secondary process in the context of cerebral hemi

Spheric specialization. Psychoanalytic Quarterly, 47, 2, 1978, 237—266-

41. MORRIS Ch. W-, Writings on the General Theory of Signs. The Hague: Mouton, 1971.

42. OSGOOD С. E., SUCIG. J-, TANNENBAUM P. H-, The Measurement of Meaning. Ur-

Bana: University of Illinois Press, 1957-

43. PAIVIO A., Imagery and Verbal Processes. New York: Holt, Rinehart and Winston, 1971.

44. RICOEUR P., Freud and Philosophy. New Haven: Yale University Press, 1970.

45. RICOEUR P-) Image and language in psychoanalysis. In: [47], 293—324.

46- SHANDS H., MELTZER J., Language and Psychiatry. The Hague: Mouton, 1973.

47. SMITH J-, (Ed.) Psychoanalysis and Language. New Haven: Yale University Press, 1978.

48. ULLMANN L, Psycholinguistik — Psychosemiotik. Gottingen: Vandeuhoeck and Rup-

Recht, 1975-

49. WILDEN A-,.System and Structure: Essays in communication and exchange. London:

Tavistock Pubb, 1972-