19.2 Нарцистические трансформации

Для иллюстрации динамики представлений символическо-травматического мира пациента в психотерапевтической ситуации мы приводим фрагмент свободных ассоциаций. В цитируемом ниже отрывке представлена "чистая" продукция работы личности пациента, а не манифестации, которые вызваны теоретическими схемами, навязанными ему психотерапевтом. Пациент спонтанно самораскрывается, делится тем, как он живет.

Нарцистическая работа. Пациентка – женщина 26 лет, замужем, имеет ребенка, обратилась за психологической помощью. Психиатрического диагноза нет, соматические отклонения не выявлены, несмотря на неоднократные обращения к врачам по поводу часто возникающей и доставляющей ей страдания тахикардии. Можно предположить, что панический радикал в данном случае был отнесен к вегетативно-сосудистым дисфункциям стрессового характера. Однако в дальнейшем станет ясно, что здесь мы имеем дело с проблемами нарцистического развития личности.

Началу психотерапии предшествовало клиническое интервью (1 сеанс - 50 мин.) и два консультативных сеанса (по 50 мин. каждый). Терапевтический сеанс проходил в соответствии со стандартными требованиями психоаналитической психотерапии: пациентка лежала на кушетке, а аналитик располагался у изголовья. На том этапе психотерапии, фрагмент которого здесь приводится, не осуществлялась ни интерпретация, ни проработка сопротивления, ни анализ трансференции. Главной задачей работы являлось "вхождение" пациента в анализ и предотвращение риска декомпенсации, что объясняет не только нейтральную, но осторожно-сдержанную позицию, занятую нами.

Итак, ниже приводится фрагмент первого сеанса:

П.: "В мою обнаженную грудь воткнута какая-то труба... Она полая с обеих сторон, открытая, в ней какая-то пустота... Там белый свет.

Она то сжимается, то разжимается..."

Данная тема получила свое развитие и во время второго сеанса:

П.: Внутри меня что-то держит. Рука с длинными ногтями проходит через все мое тело, проникает в голову, держит ее и царапает изнутри...

А.: Вы продолжаете представлять все это?

П.: У меня такое ощущение, что я от этого никогда не освобожусь... В центре груди как будто вбит кол, и он на меня давит...

А.: В прошлый раз Вы тоже говорили о похожем образе.

П.: Сейчас мне представляется деревяшка. Внутри она пустая, полая...

А.: Что вы ощущаете сейчас, когда все это говорите?

П.: У меня такое ощущение, будто ее вбивают мне в спину... Хотелось бы избавиться от этого, но не получается.

А.: Отдаете ли вы себе отчет в том, как все это возникает?

П.: Кто-то это делает...

А.: Что Вы имеете в виду?

П.: Какая-то рука со спины держится за палку или трубу. Она крепко меня держит. Такое чувство, будто она входит в тело со спины. Со стороны груди ее нет. Оттуда бьет фонтан. Такое чувство, будто в области груди образовалась пробоина. Чувствуется какое-то давление. Как будто у меня внутри находится небольшой стержень, он передвигается то вниз, то вверх...

А.: Что Вы чувствуете, когда это говорите?

П.: Чувствую, как передвигается этот стержень, как бьет и сдавливает... Это стальной прут, теперь он снаружи. Он ищет меня и пытается уколоть. Чувствую, как он придавил меня к стене, мне трудно дышать.

А.: Что Вам хочется сделать?

П.: Хочется выскользнуть от него, спрятаться.

А.: Что Вы сейчас чувствуете?

П.: Чувствую подавленность, возникает чувство страха, чувство безысходности. Внутри все сжимается, сдавливается.

А.: Продолжайте высказывать все, что приходит Вам в голову.

П.: Не так давно у меня было такое же состояние... Когда я гуляла с ребенком, и он чуть не попал под машину. Внутри все сдавило, сжалось, трудно стало дышать, даже сказать ничего не могла. Похожее чувство было после родов: на меня надевали маску, мне трудно было дышать, а они все равно надевали. Мне хотелось, чтобы меня оставили в покое. В ушах стук... Как будто стучит какая-то машинка... Очень знакомый неприятный звук... После этого наркоза сильно кружилась голова.

А.: Что Вы испытываете сейчас?

П.: Сейчас ощущение давления присутствует, как будто что-то упирается в грудь и от этого трудно дышать... Мне кажется, что это чувство связано с обидой... Это давление похоже на обиду...

А.: Как это связано?

П.: Обида вызывает такое же давление.

А.: Давайте поговорим несколько более подробно об этом.

П.: Чувствую, что голову с двух сторон чем-то сдавливают и одновременно тянут вверх... Как-то сверху, через голову, что-то затаскивают внутрь тела. В виде какого-то треугольника... Как бы имеет вид конуса, крупная пирамида. Мешает мне внутри... Создает неприятное чувство … ТерЗает изнутри... Подтачивает... Создает Оавление... Я не хочу все это испытывать. Я их боюсь... Такое чувство, что меня не допускают. Ощущение, что какая-то сила не подпускает меня к этим чувствам. Пугает меня, что нельзя это делать, что это плохо кончится.

А.: К чему не допускают?

П.: Не допускают к мысли о смерти.

А.: Мысли о смерти?

П.: Думать о чем-то много есть грех, если будешь думать, то возникнет мысль о смерти. Боюсь. Стараюсь не думать, отвлекаться. Чем больше я буду об этом думать, тем ближе я буду подходить...

А.: Ближе будете подходить к чему?

П.: Сейчас немного тревожное состояние. Чувство подавленности.

А.: Понимаете ли, с чем оно связано?

П.: Может быть, связано с ребенком... Я все время за нее боюсь. Чувство страха. Очень часто бывают приливы страха... Вдруг, бывает, находят мысли, что может что-то произойти. Я пытаюсь отогнать их, но они волной захлестывают меня. Страшно, как бы она не осталась одна. Это чувство одиночества очень страшно. Я сама боюсъ одна оставаться. И когда думаю о ней, боюсь, что она может испытать похожие чувства.

А.: Вы опасаетесь, что с Вами может что-то случиться?

П.: Могу умереть, хотя сама в это не верю. Сейчас опять возникает такое же чувство, как на первом сеансе, чувство, испытанное в детстве. Тело не мое, оно напоминает кокон, и внутри что-то катается. Это чувство давления существования. Есть извне давление, прижимающее, придавливающее.

А.: Что происходит с Вами теперь?

П.: Сильное давление, как будто вывернута наизнанку...

А.: Как связано то, что происходит внутри, с тем, что происходит вовне?

П.: Нечто образовывает спрессованное пространство, оно и давит...

А.: Что происходит сейчас?

П.: Появились три руки с длинными когтями. Одна держит за голову, другая – За шею, а третья Сдавливает грудь. Это связано со страхом, с боязнью. Это мои страхи меня душат.

А.: Кроме давления, напряжения, страхов, которые Вас душат, что Вам еще представляется?

П.: ... (трехминутная пауза).

А.: Вы вспоминаете что-то?

П.: Вижу картину. Раньше также я ее видела, думала о ней...Вьется тропинка через дремучий лес. Мне хочется сойти с этой тропинки и пойти погулять в лес. Но кто-то обратно толкает меня на тропинку. Я сопротивляюсь. Хочется немного свободы... Меня обратно загоняют на эту дорогу... В конце дороги огромная белая поляна вся в цветах, и очень ярко светит солнце.

А.: Поляна в цветах?

П.: Да. Подхожу к этой поляне. Там наступает умиротворение, покой, тепло... Но такое чувство, что я заблудилась в лесу...

А.: Как все это связано: Вы двигались к поляне и заблудились в лесу?

П.: Впереди есть дорога. Я знаю это, но меня что-то держит, тормозит, не дает по ней идти... Это связывается с нерешительностью, слабостью воли.

А.: Дорогу осилит идущий.

П.: Да, у меня возникает такое ощущение, что надо идти.

Комментарий. Пациентка находится в символическо-фантастическим мире: она представляет, что в ее "грудь воткнута какая-то труба" или "в центре груди как будто вбит кол". Символические структуры постоянно трансформируются: кол уже "вбивают в спину", а "в области груди образовывается пробоина и оттуда бьет фонтан". Продолговатый предмет, стержень, кол давит на нее, не давая вырваться, и он также претерпевает различные трансформации: сначала является чьей-то рукой, а рука, в свою очередь, превращается в самостоятельное образование, которое "передвигается то вниз, то вверх" внутри нее, затем выясняется, что это та же рука, но с длинными ногтями, проникающими в ее тело.

Мы видим, что пациентка раскрывает нам психологическую ситуацию охваченности воздействием травмирующей силы - "преследователя". При этом сама она занимает пассивно-страдательную позицию, а давящая сила - активно-агрессивную. Через некоторое время их взаимоотношения приобретают характер "нападения – бегства": травмирующая сила нападает на пациентку, пытается ее уколоть, бьет и сдавливает, а пациентка хочет ускользнуть от ее воздействия и спрятаться. Переживания пациентки, главным образом, сводятся к ощущению давления в области груди и ощущению затрудненности дыхания, к которым добавляется чувство страха, подавленности, безысходности, поэтому данный симптомокомплекс связывают с тахикардией.

В символическо-травматический мир пациентки иногда "вторгается" реальность. Так, центральный элемент, вокруг которого вращаются символические трансформации, т. е. ощущение давления в груди, связан с нарцистической обидой - "это давление похоже на обиду". Субъект и объект воздействия теперь соединяется: давление не только похоже на обиду, но и вызвано ею. Кроме того, у пациентки имеются травматические впечатления, связанные с родами и ребенком, доставляющие ей некие аналоги первичных переживаний.

Имеющийся в данном случае страх смерти трансформируется в тревожное чувство неизвестности и страх одиночества. Боязнь остаться одной "перетекает" в боязнь, что подобное может случиться и с ребенком: что и он будет бояться одиночества. Оказывается, что ребенок может остаться один из-за того, что сама пациентка умрет. И в этот момент у нее возникает переживание инфантильного характера, связанное с личностным расслоением: тело напоминает кокон - снаружи неподвижный, одеревенелый слой, внутри которого имеется подвижное содержание, "что-то катается".

Пациентка вновь сообщает, что испытывает чувство "давления". Здесь мы уже имеем дело с чувством "давления существования", которое вначале символически предстает перед ней в виде руки, сдавливающей грудь, а потом открывается как действие, вызванное собственными страхами. "Это мои страхи меня душат", - заявляет она. Здесь, как и выше, внешняя травмирующая пациентку сила предстает перед ней в качестве интрапсихологического процесса: одна часть ее личности отторгает другую.

Далее мы видим, что, испытывая давление травматических впечатлений, интернального нарцистического конфликта и сверхконтроля, она мечтает о свободе. Свобода ассоциируется со стремлением "сойти с тропинки и пойти в лес", где можно проложить свои собственные пути. Самостоятельности и самодетерминированности противодействуют контролирующие силы. Но и это не конец – вновь все переворачивается: лес превращается в место, в котором она заблудилась, а дорога выглядит теперь как заманчивый выход. В конце дороги - "огромная белая поляна в цветах, и очень ярко светит солнце". На эту светлую поляну она и хочет выйти, но ей мешает "преследователь". Однако выясняется, что то, что казалось внешней силой, есть внутреннее состояние "нерешительности", "слабости воли", проективно трансформирующееся во внешние силы и агенты.

Продолжая анализ, сделаем акцент на продолговатом предмете, от которого страдает пациентка: этот "стержень" или "труба", которая ее преследует, давит на нее, либо "кол", создающий у нее "пробоину", можно рассмотреть в плоскости нарцистических трансформаций[21]. То есть мы имеем дело с нарцистическим уроном, претерпеваемым пациенткой, которая испытала нарцистический стресс в условиях травмирующего ее Я нарцистического ущемления в детстве. Этот нападающий на нее "кол" является символом, пробивающим ее нарцистическую целостность и создающим у нее нарцистические раны, В результате давящего, травмирующего самоуважение воздействия у пациентки возникает массивное нарцистическое возбуждение, обида, ярость, злость.

Не выражая своих аффектов, не имея эффективных способов связывания возбуждения и зрелых форм защиты, пациентка осуществляла анапсиотическую работу. В ходе этой работы возникло психическое сжатие, образовалась своеобразная расслоенная структура: периферическая часть в виде "кокона", сгущения закрыла собой внутреннее нарцистическое возмущение, не находящее эффективного выхода. С этим накопленным возмущением, нарцистическим стрессом и нарцистической обидой связаны Я-репрезентация мученицы и интернализованный объект в виде обидчика.

Представленный нами анализ подтверждается данными, полученными в работе с другой пациенткой. В этом, втором случае, пациентка Л. формирует в работе личности состояние анапсиоза, достигая "одеревенелости" и интроективно идентифицируясь с "вбитым в нее колом". Создавая своеобразный "деревянный" защитный панцирь, она одновременно внутренне опустошает себя, добиваясь полной эмоциональной анестезии. Ниже приводится фрагмент сеанса:

Л.: Когда мне предлагали делать то, что я не хочу, у меня возникало чувство, что в грудь мне вколачивают кол. Кол проходил в меня и становился мною, и я сама становилась как этот кол.

А.: Как ощущаешь себя сейчас, когда это рас сказ ываешь?

Л.: И сейчас, когда говорю это, я ощущаю себя так, как будто в меня вбит кол... Мне родители и другие люди говорили, что меня невозможно пробить. Мне приходит в голову, что в какой-то момент возникло такое состояние, что кол, его восприятие и ощущение - это и есть мое спасение. Когда на меня 'напирали", заставляли что-то делать, наказывали, я могла молниеносно восстановить это искусственное ощущение, будто в меня вбит в кол. И тогда я становилась совершенно непроницаемой для людей. Это была моя опора.

А.: Ты отождествила себя с колом для защиты и в результате обрела качество этого кола?

Л.: Абсолютно точно. Эти слова описывают то, что есть в прямом, буквальном смысле слова.

Комментарий. Кол, о котором говорит пациентка Л., кроме прочего, является символом пробивания нарцистической целостности, аналогом нанесения нарцистической раны. Пациентка демонстрирует нам свой метод преодоления нарцистического стресса в виде присвоения качеств угрожающего объекта. Работа защиты идет в направлении того, что мы назвали анапсиозом: с ним связано психическое сжатие, образование "сжатых" структур, а также репликация личности. Идентифицируя себя с тем, что наносит увечья, с этим плотным, пробивающим колом, она сама становится, как кол, и обретает качество кола. Можно сказать, что в этот процесс работы личности вовлечен также механизм идентификации с агрессором.

А.: Ты говоришь, что сейчас впадаешь в такое же состояние, как в детстве?

Л.: Да, каждый раз, когда ты начинаешь про меня говорить, именно это и происходит.

А.: Ты находишь связь между моей интерпретацией и твоим состоянием. А как проявляется это состояние в жизни?

Л.: Оно возникает автоматически и очень сложно ухватить, захватить этот момент, мгновение. А потом его остановить, т. е. снова расслабиться, перестать ощущать внутри этот кол, очень сложно, почти невозможно.

А.: Когда ты ощущаешь этот кол внутри, есть ли еще какие-то чувства, переживания?

Л.: Я вспоминаю сейчас, что нет ни чувств, ни переживаний. Все, что касается эмоций, становится каким-то мертвым, как будто выключаются все ощущения. В этот момент я знаю, что у меня тут же холодеют конечности, вообще все тело холодеет, и подозреваю, что у меня снижается температура.

А.: Значит, кроме ощущения, чувства, что ты превратилась в кол, возникает состояние отсутствия каких-либо ощущений, состояние омертвелости, чувство холода или похолодания?

Л.: Это ощущение, что ты уже не человек; тело твое не мягкое, а твердое. Можно даже сказать, что оно не мягкое, не теплое, а твердое, холодное, стальное, и его нельзя повредить. Оно становится в буквальном смысле слова неуязвимым. В этот момент можно спокойно умереть. Все равно, живешь ты или нет, Потому что ты неуязвим.

А.: Неуязвимость – это и есть то достижение, которое ты имеешь, превратившись в кол?

Л.: Да. Ты неуязвим, тебя уже ничто не может достать в этот момент.

Комментарий. Здесь, применив один из приемов Индукционного анализа, Мы вовлекли в пространство ассоциаций пациентки символические трансформации другой пациентки из описанного уже нами аналитического случая.

А.: Интересно, что ты скажешь относительно схожей картины, которая возникла у одной женщины: стержень пробивает ее Я то в спине, то в груди. И у нее возникает ощущение пробоины или фонтана, который бьет из груди. Следующая наблюдающаяся трансформация состоит в том, что этот стержень проникает вглубь ее, становится внутренним содержанием, которое начинает давить на нее уже изнутри.

Л.: Я поняла, о чем идет речь: она не смогла сделать этот кол собою, и он ей мешает. Если бы она сделала так же, как и я, ей стало бы легче, потому что тогда она уже овладела бы этим стержнем, и он не доставлял бы ей хлопот, не мучил ее. А сейчас он, как заноза, сидит в ней, и она не знает, как вытащить эту занозу. У нее положение хуже, потому, что она как кровоточащая рана. Мне кажется, что эта женщина много плачет. Я думаю, что она практически не может общаться с окружающими людьми, потому что каждый человек как бы задевает эту занозу, и она Начинает изнутри раздирать эту женщину.

А.: Ты довела до конца то, что ей не удалось, выработав у себя состояние одеревенелости. И теперь, если что-то не по-твоему, ты автоматически впадаешь в это состояние "застывания". Но и более "суровый " способ совладения, выработанный тобою, также создает проблемы.

Л.: Я восприняла все сейчас мне сказанное отстраненно. Смотрю на себя со стороны, как на другого человека, у которого есть масса проблем... Сейчас стало возникать ощущение, что эта одеревенелость извне стала приближаться, окружила меня стеной. Но я не стала ею, как это бывает обычно. Я не надела на себя эту оболочку. Я держу ее на дистанции. У меня возникает защита против этой деревянной стены[22].

А.: А чем нынешняя защита отличается от надвигающейся деревянистой стены, ведь она тоже твоя защита?

Л.: Моя нынешняя защита живая, а та – деревянная. Вот она теперь меняется, превратилась в цепную собаку. Это я ее посадила на цепь, я справилась, смогла это сделать. Мы с тобой говорим, а она на нас смотрит. Смотрит прямо в глаза таким ои\епеневающим, приковывающим взглядом. Становится жутко, чувствую себя некомфортно. Но вот что интересно: и она меня боится... и даже больше, чем я ее. Так вот мы и сидим... И взгляды наши прикованы друг к другу.

Комментарий. На интерпретацию аналитика пациентка Л. автоматически реагирует анапсиотической реакцией, которая затем начинает трансформироваться. Возникает связанное с анапсиозом состояние удвоения – пациентка Л. делает себя посторонним человеком и смотрит на себя отчужденно, со стороны. Тем не менее, анапсиоз охватывает ее; она чувствует приближение этого состояния, образно представляя его в виде окружающей ее стены, в которую затем готова превратиться сама. Обычно, становясь "одеревенелой", она защищала себя от травмирующей стимуляции. Теперь она обращается с этим состоянием как с чуждой, опасной силой, которую не допускает в себя и отстраняет на некоторую дистанцию. Пациентка смогла "приструнить" ее, символически посадив, как злую собаку, на цепь. Хотя анапсиотическое состояние и не "отпустило" ее целиком, пациентка чувствует гордость за то, что не сдалась, что оказалась сильнее этого состояния. Можно даже говорить об отслоении идентификации с агрессором, которая, будучи спасительной в детстве, затем превратилась в оковы, защитную броню, задерживавшую в дальнейшем развитие личности.

Здесь мы также имеем пример работы личности, в процессе которой происходят кардинальные трансформации: пациентка Л. подвергает деонтизации экзоличность, представшую в виде окружившей ее стены, т. е. оболочки личности. Она делает ее чужой для себя, проводя, таким образом, конструктивную работу личности. В результате этот личностный слой отторгается, но речь, конечно, идет о градуальном процессе. Образно говоря, на этом этапе две части личности – Я и отторгнутая часть, как в поединке, встали друг против друга на безопасном расстоянии. В дальнейшем работа личности, чтобы быть продуктивной, должна происходить в направлении переработки отторгнутой структуры, в ходе чего будут присваиваться личностные новообразования.

Страх смерти. Теперь немного поговорим о страхе смерти, обнаружившемся у первой пациентки. Она боится, что умрет, и ее близкие будут страдать, оставшись одни. В особенности же она боится за участь своей дочери, которая может, как она думает, претерпеть схожую судьбу – одиночество. В результате у нее образовались различные фобии, связанные со страхом смерти. В действительности ее страх смерти и различные его дериваты скрывают проблему, коренящуюся в привязанности. Задержка развития объектных отношений, доминирование во внутреннем мире значения плохого объекта - "плохой мамы", который она пыталась видоизменить, а также высокий уровень чувства уязвимости, беззащитности, бессилия создают страх утраты привязанности.

Привязанность к мужу и дочери, обретенная пациенткой, обладает для нее сверхценностью, хотя от нее она и страдает. Имеющееся у нее, кроме того, чувство уязвимости доставляет ей страх утраты и этой сверхзначимой привязанности, которую, с другой стороны, она хотела бы утратить, чтобы освободиться. Дело на этом не завершается: ее привязанность имеет эндогенные основания. Пациентка испытала фундаментальную фрустрацию развития близости: в детстве она чувствовала глубокое одиночество, ненужность, брошенность. Хотя между ней и матерью возникла своеобразная стена – подвергались фрустрации и потребность в любви, и чувство безопасности, однако их связь была очень крепкой. С другой стороны, у пациентки сформировался образ "хорошей мамы", расходящийся с настоящей матерью. По словам пациентки, у нее в детстве возникали перепалки с матерью по поводу того, хорошая та мать или нет. В таких случаях споры резко пресекались матерью, которая говорила: "Я тебе не нравлюсь, иди и живи с другой мамой".

Некоторые особенности развития пациентки наглядно просматриваются из следующего фрагмента ее рассказа:

"Мне часто в детстве снились кошмары... Идет война, скорее всего Великая Отечественная... Мою маму поймали фашисты... Я бросаюсь ее искать везде, где возможно. Спрашиваю у прохожих, не видели ли они ее. Но куда бы я не пришла, ее нигде нет: все меня отсылают дальше. Говорят, ее видели в каком-то сарае. Ощущение такое, что она исчезла, так бывает когда пропадает что-то ценное. Она должна быть где-то недалеко, но ее нет... Я проснулась от страха и побежала к матери, но остановилась у ее дверей. Я не могу войти, потому что она меня отругает. Она не любит, когда ее по ночам будят. Я возвращаюсь в постель и до утра не смыкаю глаз, пытаясь бороться со страхом".

В детском травматическом сновидении пациентки проглядывается страх сепарации и потери объекта любви. Травматические впечатления детства, в том числе подобные травматические сновидения, оказывают сильное влияние на становление детских привязанностей. Гонимая травматическим страхом утраты объекта любви, девочка бежит к матери искать успокоения, закрепить свою пошатнувшуюся уверенность в близости. Приближаясь к матери, она сталкивается со страхом, теперь коренящимся в приближении: она боится матери. Фрустрация любви, недостаток участия, а также враждебное обращение с ней со стороны матери создавало у девочки задержки в развитии сепарации и становлении нормальных привязанностей. Кроме того, эта психологическая ситуация вызывает у девочки кошмарные сновидения, которые, в свою очередь, воздействуют на нее, усиливая чувства уязвимости и нарцистической ущербности.

Бессознательная связь с матерью не позволяла войти в связь с отцом, а впоследствии стала препятствием к развитию нормальных зрелых отношений с мужем. Чрезмерная фиксированность в пределах материнской привязанности создавала препятствия на пути вхождения в эдипову ситуацию: Задержка развития, связанная с этим комплексом, ослабляет формирование структуры триадических отношений. Строго говоря, здесь нужно говорить об особой трансформации эдипового комплекса. Что интересно, в ходе клинического интервью пациентка вообще не затрагивала тематику, связанную с фигурой отца. Она буквально навязчиво кружилась вокруг травмирующих ее воспоминаний, касающихся отношений с мамой. Естественно, необходимо учитывать то, что связь с матерью была фрустрирующей, отвергающей, препятствующей формированию уверенности в себе, независимости и самоуважения – нарцистической регуляции.

Конфликт и травма. Теперь вкратце затронем вопрос о взаимодействии двух факторов в психопатологической организации личности: Интерналъного конфликта (нарцистического и ненарцистического) и Психологической Травмы. Воспользуемся данным клиническим случаем для формулировки следующего этиологического положения: Психопатология личноСти есть транзактнып феномен (психическая Организация), детерминированный как интерналъным конфликтом (нарцистическим и не-нарцистическим), Так и психологической травМой (острой или куммулятивной).

Психологическая травма

Психопатология личности

Рис. 28. Психопатология личности как транзактная психологическая организация, детерминированная взаимодействием интернального конфликта и психологической травмы, которые сами, в свою очередь, находятся под влиянием обратного воздействия личности.

Сформулированное положение, а также понятие расслоенной структуры личности позволяют нам говорить о следующей классификации психопатологических констелляций личности. Она состоит из трех психопатологических конфигураций личности: 1) психологическая травма локализована в пределах эндоличности, а интернальный конфликт – в пределах экзоличности; 2) интернальный конфликт носит эндоличностный характер, а психологическая травма задевает экзоличность; 3) интернальный конфликт и психологическая травма создают диффузную структуру. Для разъяснения некоторых важных моментов "работающей" психотерапии, т. е. процессов психотерапевтической работы, мы воспользовались текстами клинического интервью.

Рис. 29. Психопатологические конфигурации личности, образующиеся транзактным сочетанием психологической травмы (1) и интернального конфликта (2), где А – конфигурация, в эндоличности которой локализована психологическая травма, а в экзоличности – интернальный конфликт; В – структура, в которой интернальный конфликт находится в эндоличности, а психологическая травма экзоличности; С – структура, образованная диффузным сочетанием двух взаимодействующих факторов (1) и (2).

Напомним, что З. Фрейд, развивая психологическую теорию неврозов, первоначально сформулировал травматическую теорию, которая потом была заменена теорией психического конфликта. Хотя от понятия травмы он до конца так и не отказался, однако, ее роль, в конце концов, была сведена к роли триггера. В психоанализе травма понимается как аффективный, болезненный опыт, пережитый субъектом и подвергшийся позже вытеснению. Необходимо различать инфантильные травмы, которым в психоанализе, собственно, и придавалось основополагающее значение не только в начальный период становления, но и в современных теориях нарцистического развития личности, от актуальных взрослых травм, вызванных травматическим стрессом. Этот, последний вид психической травмы мы неоднократно анализировали в нашей работе. Теперь затронем вопрос инфантильных травм в рамках психодинамической модели. Если акцент ставится на травматическом факторе в этиологии невроза, то симптомы – феномены невроза – являются последствиями травматического опыта. Травмы относятся к раннему детскому опыту ребенка, который подвергается инфантильной амнезии, прерывающейся лишь отдельными фрагментами опыта – маскирующими (экранирующими) воспоминаниями. Они состоят из сексуального и агрессивного опыта и нарцистических ран (нарцистических обид и шрамов). Таким образом, в психической травме тесно переплетаются следующие аспекты: ранний детский генез, инфантильная амнезия, сексуально-агрессивные содержания и нарцистические раны. Функционально травма является аффективно-когнитивным образованием.

Последствия травмы подразделяются на положительные и отрицательные. Положительные последствия характеризуются фиксацией на травме и компульсией к повторению. Подобные реакции могут быть инкорпорированы в ЭГО и превращены в черты характера. Так, при наличии в детстве фиксации на материнской привязанности субъект может в течение всей своей жизни искать женщину, которой он мог бы подчиняться. При наличии фиксации на сексуальном совращении девушка в дальнейшем может направить свою сексуальную жизнь на то, чтобы вновь и вновь провоцировать сексуальные посягательства в свой адрес. Отрицательные последствия – это защитные реакции, которые проявляются как избегание травматического опыта; они могут трансформироваться в торможения и в фобии. Негативные реакции тоже вносят свой вклад в формирование характера как фиксации с противоположной тенденцией.

Невротические симптомы в более узком смысле являются конфликтными образованиями, создающимися двумя тенденциями, связанными с травмой. Симптомы, задержки ЭГО и черты характера имеют свойство компульсии, т. е. внутреннего принуждения. Они обнаруживают относительную независимость от других психических процессов, приспособленных к требованиям реальности. При компульсии внутренние принуждения не согласуются с логическим мышлением и реальностью. Компульсивные структуры не подотчетны контролю ЭГО, не подчиняются требованиям реальности, а наоборот, направлены на доминирование над ЭГО. При высокой интенсивности этих структур и доминировании их проявлений в ЭГО достигается господство внутренней психической реальности над внешней реальностью, что создает предпосылки для развития психоза. В любом случае, фиксация на прошлой травме приводит невротика к заторможенности жизненных проявлений и неприспособленности к внешней реальности.

Детская травма может непосредственно привести к возникновению детского невроза, который протекает явно или неявно. Чаще всего детский невроз в латентный период как бы заглушается, затихает, т. е. приобретает форму латентности.

В дальнейшем невроз реактивируется либо при наступлении половой зрелости из-за интенсификации влечений, либо из-за защитной организации ЭГО. Эта защитная структура ЭГО создается для обороны от травматического опыта, связанного с новыми требованиями реальности и жизненными задачами, которые субъект должен решить.

Двойственность психотерапии. Теперь в заключение коснемся вопроса, который мы уже обсуждали применительно психоаналитической работы. Речь идет о месте работы деонтизации и работы онтизаций в общем процессе психотерапевтической работы. Мы думаем, что действенная психотерапия обязательно должна включать в себя два психологических движения личности: первое - это движение от нечто к ничто, а второе – движение от ничто к нечто. Движение от нечто к ничто состоит в элиминации, устранении нечто: симптома, расстройства, комплекса, проблемы и т. д. Это есть работа устранения, уничтожения, освобождения, т. е. превращение негативного содержания в ничто или пустоту. Другое движение - движение от ничто к нечто – заключается в утверждении нечто, созидании связи, отношения, качества и т. д.

Из предлагаемой нами концептуальной схемы становится ясна недостаточность и техники понимания, и техники отреагирования как основополагающих методов психотерапии. Само по себе понимание нечто без работы личности остается голым знанием, а отреагирование накопленного (или ущемленного) аффекта не меняет психическую структуру, с которой он связан. Эффективная психотерапия требует активации зрелой работы личности, содействующей переменам личности.